Там, где хочешь - Ирина Кудесова

— Да ведь и Катя — не только Катя, а…

Взмолился:

— Не хочу знать! Пусть будет просто Катья!

Катья учит Танью на пианино играть. Пианино можно выкупить у Дельпара, все равно оно служит подставкой для утиных чучел. У него чучела на всех поверхностях. Дельпар — охотник; он чудовищно жаден, и ему жаль выбрасывать птичью шкуру. Он бы и перья с клювом жрал… Уток своих Дельпар на праздники раздаривает, экономя на подарке. Деревня маленькая, все уже очучелены. У него, Альберто, тоже есть одно. Из-за него как-то здорово с Вероникой повздорили. Понятно, что это не статуя Венеры Милосской, но все ж украшение жилища. Стоит на шкафчике в кухне, никого не трогает. Нет, Вероника надумала его выбросить. Дома, родителей не спросив, трех «гадских чучел» в помойку отправила, и тут давай командовать. Из-за какой-то трухи случилась одна из тех ссор, что оставляют след — а следы, когда накопятся, так далеко разведут, что нет возврата.

— Тьфу, ты как Дельпар! — кричала Вероника (чуть что — она в крик). — С мусором тебе жаль расстаться! Спи с этой своей кряквой! Как с тобой жить, а? Ты ж на собственных детях экономить будешь!

— Не буду.

— Мы с тобой все лето проторчали в деревне! Ты дом строишь, у тебя ни времени, ни денег. А знаешь, что такое щедрость? Это когда о другом думаешь. Тебе не приходило в голову, что мне опостылело среди утиных чучел сидеть? Я на неделю к родителям приехала и из-за тебя тут застряла. А хотела в горы сходить, на Атлантику съездить. Осенью ученики в лицее спросят, где была, — ответить нечего! Я не прошу тебя в Гваделупу лететь, но ты до Брантома доехать не желаешь! А знаешь почему? Потому что только о себе печешься…

Все в таком духе, монолог. Утку не дал выкинуть.

— Ты увидишь, как Катя на пианино играет. У меня внутри каждый раз всё… — Марина сделала хаотическое движение руками, — переворачивалось.

Дельпар пианино для внучки приобрел, подержанное. Но с сыном разругался, и внучку к нему не возят. Так что отдаст за бесценок.

— Марина, а как ты думаешь, Катья захочет жить в моем доме?

— Почему нет. Ребенка летом на природу ведь надо вывозить.

— Не летом… совсем там поселиться. А парижскую квартиру сдать.

Денис, тот, конечно, не смолчал:

— Мамзель покидает горячо любимую маман ради Эйфелевой башни, а ты ее голубей ощипывать отправляешь. Это суперплан.

— Не ради башни, а ради… меня.

— Ради тебя она маман не покинет. — Хохотнул. — Она с ней приедет. Это еще один суперплан. У вас отличные перспективы.

Денис без насмешки обойтись не может. Думает, цинизмом отгородится от возможных гадостей. Выстроил стену против всего на свете: ни гадости, ни радости не простучатся. Да и в его духе — радости за гадости скрытые принимать… Так проще, сортировать не надо.

Катья и маленькая Танья… Если сложится, почему бы свадьбу не сыграть в деревне? Мартены — как вторая семья. Церквушка есть. Всю деревеньку можно пригласить — гора подарков будет. Если Дельпар заявится с чучелом, башку ему открутить.

90

— Денис, видел вспышку?

— Что, радар?

Радары появились недавно. Воробушек уступил Денису руль и волновался.

— Не знаю, что-то вспыхнуло… А ты шел с превышением!

— Альберто, у тебя от страха искры в глазах.

Обернулся к Марине:

— Ты заметила? — глаза круглые, как у птицы, испуганные. Штраф-то ему придет.

— Нет…

Воробушек замолчал, размышляя.

Марина сидела на заднем сиденье с ногами, в плед завернувшись. Альберто принялся ворчать, поносить радары и правительство. Затем речь зашла о пенсиях, о законе Фийона, о том, что старики живут все дольше, а пенсионные фонды не резиновые. Марину неудержимо клонило в сон: кислорода надышалась.

Кто ж сказал это: воздух так хорош, что хочется целиком в нос превратиться, и ноздри чтобы — с ведро каждая? Кажется, Гоголь… У Альберто в деревеньке и у Матьё в национальном парке не ведра — корыта нужны.

С Мартенами забавно вышло. Сдали Марго, стали прощаться, и тут зашел дедок. Увидел Воробушка: «Альберто, ты откуда взялся?» Воробушек заюлил: «Я здесь Новый год встречал, хотел зайти к вам, но думал, вы к сыну уехали». Дедок сложил лоб гармошкой: «У тебя ж темно было». Мартен внимательно посмотрел на Воробушка. «Да у нас… это… пробки выбило». Дедок не унимался: «И что?» — «А то, что все перегорело, насовсем. Со свечой сидели. В дальней комнате». Мартен заволновался: «Что ж ты не сказал!» — «Чудом вчера починил», — Воробушек горестно поджал губы и столкнулся взглядом с дедком. Тот прищурился: «А снег?» — «Какой снег?» — «Снег выпал три дня назад, сутки лежал! Не было следов у вас!» — «А… ну мы ж не выходили. Я болел». Мадам Мартен руками давай всплескивать: «Как так! Простыл?» — «След его простыл», — буркнул Корто по-русски. Дедок хотел что-то добавить, но Воробушек вскрикнул: «Мсье Дельпар, вот Марина спрашивала — а из кого чучело труднее всего делать? Из слона?» И дедок сразу завелся: «Из ры-бы! Ры-бы! Я ж тебе сто раз говорил, что рыбье чучело — это как тест на профпригодность таксидермиста!» «Из рыбы?!» — подыграла Марина и изобразила недоверие. Дальше уже не слушала, в этом водопаде французских слов можно было захлебнуться.

Пока ждали Мартенов, Воробушек вызвался сводить на голубятню — башенку с круглой остроконечной крышей из черепицы, пристроенную к мартеновскому дому. Такие в детских книжках рисуют: туда царевен в заточение сажают, чтобы герою было место для подвига. Только сказочные башенки — узкие и высокие, а эта — в два этажа, приземистая, крепенькая. Не очень-то хотелось на голубей смотреть. Противные птицы, как их можно в руки брать, а уж есть-то… Брр… Денис остался присматривать за Марго.

* * *

Они были белые, без единого пятнышка. Альберто поймал одного: голубь курлыкнул, обхватил лапками палец, как ветку.

— Держи, — Альберто протянул птицу Марине.

— Нет…

Внутри наверху — квадратные выемки рядами: плоди себе в таком гнезде наследников, не опасаясь прожорливой нечисти. Не учли птички: самые прожорливые, они только делают вид, что благотворительностью занимаются, кормят-поят. Высоченных лестниц понаставили — не скроешься. Марина разглядывала гнезда (то хвост торчит, то клюв), Альберто возился с голубем. Гладил его, крылья расправлял. И вдруг принялся шептать что-то, склонившись. Не поймешь — что именно, но так уютно сразу сделалось. И когда Альберто поднял лицо, Марина впервые заметила: у него глаза мальчишки.

— Смотри! — Альберто толкнул входную дверь, в голубятню брызнули прохладные лучики солнца. Вытянул руку с голубем, распахнул белое крыло. Оно тотчас пропиталось светом; свет втек в каждую ниточку, в каждый узелок этого плотного кружева, и оно стало будто бы еще белее, еще хрупче, неуловимее.

— Видишь? — Альберто сильнее потянул за крыло. — Как веер…

Веер без рисунка, чистый лист… живая ткань: сожмешь в руке — убьешь, и сквозь пальцы солнечный свет вытечет.

Второй голубь подлетел, сел Альберто на руку.

Марина смотрела, как они все трое шушукаются.

— Разве можно их убивать…

* * *

Старенький «пежо» катился по темным дорогам, кланялся светофорам, звездное небо в окна заглядывало. Марина спала. Ей снился Нос, шедший по улице Десятой Пятилетки в Новочебоксарске. На переносице у него покачивалось коромысло с двумя пустыми ведрами (плохая примета), и Марина боялась, что Нос столкнется с мамой. Потом он исчез, и возникла черепашья лаборатория. Матьё сказал по-русски: «Я не черепах изучаю, а голубей». И точно: голуби сидели всюду — на кипах бумаг, на шкафах, один плавал в аквариуме, как утка, другой высиживал яйца в ящике письменного стола. Матьё произнес: «Марго ведь тоже голубь», и распахнулась дверь: огромный птиц вошел и вспрыгнул в кресло. «Маргоша… — умилился Матьё и кивнул на мешок в углу: — Дай ей пшена». «Не, она желуди любит», — ответила Марина и проснулась от звука своего голоса.

— Бредишь? — оглянулся Денис.

Она молчала, улыбалась. Поняла, как это сделать, — рекламный плакат духов “L’air du temps”, изящный флакон с двумя голубками.

91

— Мне кажется, у Вероники с Венсаном… не очень, — мадам Мартен косится на мужа, вытирая тарелки. Он не охотник косточки мыть.

Мартен следит за Анри: пес идет по периметру кухни, выбирая, где бы развалиться. Следом топает Марго.

— Жюли, почему ты его называешь Венсаном?

Мадам Мартен пожимает плечами:

— Он же не любит, когда его зовут Каримом.

— Любит или нет, с фамилией Беррада что он скрыть пытается, непонятно.

Марго надоело ходить кругами, и она отправилась к себе на топчан. Анри улегся и сладко зевнул.

— Он говорит, арабов зажимают…

Мартен вскипел:

— Его зажимают? Да он в префектуре работает! Будь профессионалом — не зажмут! — Мартен помолчал. — Я бы тоже хотел, чтобы она с Альберто осталась, что ж теперь.