Елена Троянская - Маргарет Джордж

— Он и говорить-то, похоже, не умеет, — прошептала она мне. — Есть в нем что-то… звериное…

Я согласилась с ней. Это был мужчина огромного роста, остальные ему едва доставали до плеча. Огромная голова с мелкими чертами лица напоминала бычью. Вполне вероятно, что в копне густых волос прячутся рожки. Я вздрогнула, вспомнив Минотавра, чудовищное порождение женщины и быка.

Аякс пробирался в центр зала, по дороге задев плащом по лицу троих человек. Они отпрянули, толкнув стоявших сзади.

— Приношу извинения. — Аякс неуклюже поклонился. Казалось, при этом должен раздаться скрип, так его тело напоминало неповоротливую дубовую дверь. — Великий царь, царица, царевна, — обратился он к нам и приступил к официальной речи. — Я Аякс, сын Теламона, царя Саламина. Я очень сильный!

Об этом он мог бы и не упоминать — никто не сомневался.

— А почему я такой сильный? Благодаря Гераклу! Да, Геракл когда-то посетил моего отца. Он расстелил знаменитую львиную шкуру, встал на нее, простер руки к небесам и произнес такую молитву Зевсу: «Отец, пошли Теламону прекрасного сына с кожей крепкой, как львиная шкура, и храброго, как лев!» Вскоре я родился, и Геракл завернул меня в свою шкуру. В Немее до сих пор хранится кусок этой шкуры, но ее неуязвимость передалась мне! А еще у меня есть необыкновенный щит. Он называется… щитом Аякса.

Аякс гордо обвел нас взглядом, крайне довольный собой. Я не сдержалась, смешок сорвался-таки с моих губ.

Аякс недоуменно посмотрел на меня.

— Но, царевна, он действительно так называется. Он состоит из семи слоев бычьих шкур… да вот, сейчас вы все увидите его своими глазами!

С неожиданной для его комплекции живостью Аякс поспешил из зала за щитом.

Теперь уже все засмеялись, но смолкли, как только Аякс возвратился с огромным щитом на плече.

— Тихиос, лучший мастер по выделке шкур, изготовил этот щит из шкур семи быков, а сверху покрыл слоем бронзы. Ничто не может пробить этот щит!

В доказательство прочности своего щита Аякс стал стучать им об пол.

— Какое дело женщине до щитов из бычьих шкур? — с усмешкой проговорила Клитемнестра. — Неужели мужчины не имеют ни малейшего представления о том, что интересно женщинам?

— Благодарю тебя, Аякс, — вмешался отец, повысив голос, чтобы перекрыть грохот щита об пол. — А теперь скажи нам, пожалуйста, что ты намерен предложить в обмен на руку Елены? Если, конечно, не щит.

— Я? Великие дела! Я предлагаю великие дела! Никто лучше меня не умеет угонять стада. Скот означает богатство. Я могу увести огромные стада из Трезена, Эпидавра, Мегары, Коринфа, Эвбеи и пригнать их сюда.

При этих словах Элефенор воскликнул:

— Как? Ты собираешься грабить на моей земле? Как ты смеешь?

Он бросился на Аякса, который отмахнулся от него, как от надоедливой мухи. Толстяк, несмотря на всю свою массу, отлетел в сторону.

— Аякс… — Отец тщательно подбирал слова. — Не годится предлагать в качестве выкупа за невесту краденое.

Аякс выглядел обескураженным. Между тем у него за спиной Элефенор встал на ноги и готовился повторить свою атаку.

— Но ведь трофеи, завоеванные в бою благодаря силе и ловкости, самые ценные из всех даров! — наконец проговорил гигант.

— Но Саламин сейчас не ведет войну ни с Эвбеей, не с Коринфом, ни с Эпидавром, правда же? — ответил отец. — И разве мы только что не дали клятву удерживаться от вражды и войны?

Я встала, посмотрела на Аякса и улыбнулась — как мне казалось, примиряющей улыбкой.

— Я не хочу быть причиной насилия, — сказала я.

— Вот как! Значит, ты отвергаешь могучего Аякса? — Его лицо почернело, почти как его борода, он развернулся, схватил свой щит и, сметая все на своем пути, бросился к выходу.

— Хорошо, что ты отделалась от него, — тихо заметила мать. — Только представь себе, до каких крайностей этот человек может дойти в припадке вспыльчивости.

Но меньше всего мне хотелось представлять себе, до чего этот человек может дойти. Лишь бы он покинул Спарту.

Третий день был отдан Тевкру, сводному брату Аякса, также сыну Теламона, но, судя по всему, родившемуся позже знаменательного визита Геракла. Тевкр был среднего роста и силу имел обычную, в его честь не делалось никаких прорицаний на львиной шкуре, и мне он понравился гораздо больше брата.

Я внимательно рассмотрела его. Он хорош собой, и возраст у него подходящий — лет на пять или шесть старше меня. Волосы с золотистым отливом, в глазах зеленые огоньки.

— Ох уж эти троянцы, — восхищенно шепнула Клитемнестра. — Никто не сравнится с ними красотой.

— Но он не троянец, — прошептала я в ответ.

— Он наполовину троянец, — ответила сестра. — И если таков тот, у кого лишь половина троянской крови, то хотела бы я поглядеть на чистокровного троянца!

— А кто его мать? Отец ведь у них с Аяксом общий — Теламон.

Мне полагалось бы знать такие вещи, но женихов прибыло слишком много, а родословные у всех запутанные.

— Его мать — Гесиона, — ответила сестра. — Сестра Приама, царя Трои. Ее увез Геракл и подарил Теламону.

— И она прожила жизнь как пленница?

— Не знаю, — пожала плечами Клитемнестра. — Может, она полюбила Саламин. А может, она полюбила Теламона.

Как выяснилось, Тевкр был самым метким лучником Греции, поэтому демонстрация его достоинств оказалась гораздо интереснее.

Четвертый день. Мне стало надоедать. Если бы не присутствие Клитемнестры с ее замечаниями, это стало бы просто невыносимым.

На четвертый день место посреди зала занял Идоменей, царь Крита.

Он был постарше предыдущих женихов. Судя по истории его жизни в островном государстве и битвам, в которых он принимал участие, ему было за тридцать, в два раза больше, чем мне. Объявив о своем происхождении — его дедом являлся великий Минос, перечислив богатства и титулы, которые я получу, став его женой, Идоменей с улыбкой выслушал вопрос моего отца:

— Большинство царей не смогли прибыть лично. Они прислали посланников, чтобы не оставлять свой трон. Пожалуй, это правильно, когда расстояние велико. От Крита до Гитиона, ближайшего к Спарте порта, нужно плыть четыре дня. Почему ты решил отправиться в дальний путь сам?

Идоменей ответил спокойно и открыто:

— Я не доверяю слухам и чужим мнениям. Я прибыл лично, чтобы собственными глазами увидеть Елену Спартанскую, которую называют прекраснейшей из женщин на свете.

Я вскочила с трона, дрожа:

— Господин! Но это неправда!

— Я хотел увидеть тебя своими глазами — и это чистая правда.

— Но я не прекраснейшая из женщин на свете! Хватит повторять это! Это неправда. — Я обвела взглядом зал, как бы обращаясь ко всем присутствующим.

— Нет, царевна, это правда, — печально сказал Идоменей, словно объявляя о моей неизлечимой болезни.

Мне подумалось, что так оно и есть. Я молча села на свое место.

— Что ты предложишь Елене, если она станет твоей женой? — спросил отец.

— Я предлагаю ей титул царицы Крита. Я положу остров Крит к ее ногам, чтобы она разделила со мной власть над этой славной землей, которая богата пастбищами, овцами, оливками, вином, окружена глубокими водами, защищена быстрыми кораблями. Критяне — гордый народ, царевна. Приди к нам и живи с нами, — закончил Идоменей.

— А в чем ты преуспел? Покажи нам, — перешел к делу отец.

— Я преуспел в составлении слов, могущественный царь. Я придумываю истории, перелагаю их в поэмы. На лире лучше играет один талантливый бард, но словам его учу я.

Идоменей указал на юношу, до сего момента стоявшего в тени колонны. Он сжимал в руках лиру из черепашьего панциря.

Бард занял место рядом с Идоменеем. И хотя стоял ясный день и никто из нас не пил вина, красота этой музыки и стихов так тронула наши сердца, что сначала мы погрузились в молчание, а потом залились слезами. Бард пел о любви Ариадны к Тезею и об отваге этого героя.

И все же я не могла выбрать Идоменея. Ведь я поклялась себе, что тот, кто произнесет ненавистные слова «прекраснейшая из женщин на свете», будет отвергнут. И при всех достоинствах Идоменея у него есть недостаток: живет слишком далеко. Меня пугала мысль, что от родного дома меня будет отделять море.

Луна из четвертинки стала полной и снова превратилась в четвертинку, а испытания продолжались. Мы изнемогали от речей, от жареного мяса и вина, от игры на лире, стрельбы из лука, управления колесницами и бега и уже не чаяли дожить до конца этих мучений.

Агамемнон, проведя в Спарте несколько дней, вернулся к себе в Микены, а к концу испытаний приехал снова: он хотел выступить последним и представить своего брата Менелая.

Широко расставив мощные ноги, похожие на колонны, он стоял в позе превосходства возле очага, и вся его манера выражала нетерпение.