Оазис Джудекка - Андрей Дашков

Мужчина – это всегда амбициозность. Даже за минуту до конца. По моим наблюдениям, они не на шутку озабочены тем, чтобы умереть красиво. Эстеты хреновы! Это трогательно, хотя и немного смешно. Моя-то работа всегда одинакова…»

21

Если я когда-нибудь сдохну – по воле ЕБа или своей собственной, – то и тогда, мне кажется, долго отлеживаться не придется. Отдохнуть не дадут, это точно, – во всяком случае, праведникам вроде меня. Душа попадет прямиком в некий сумеречный Монсальват, полный теней и ловушек для теней. А там начнется вторая серия бесконечной беготни.

ЕБ утверждает, что душа существует. У меня нет оснований не верить Ему – иначе откуда берутся эти проклятые сны или «воспоминания» о том, чего не происходило в действительности? И что означало бы в противном случае присутствие Оборотня? По-моему, он есть не что иное, как незаконный жилец, чужая тень, ненароком подсаженная в камеру-одиночку в нарушение тюремных правил.

Иногда мне даже снился этот чертов призрачный замок. Внутри него был многоярусный лабиринт – как необъяснимая данность, в которую попадаешь без альтернативы. Можно было попытаться пройти сквозь стены, однако они представляли собой концентрированные кошмары, поэтому и во сне игра продолжалась по прежним правилам. И если я становился бестелесным, то ЕБ утрачивал даже голос. Он был неописуемым средоточием вины, мук и вечности, которое шлялось по замку, заставляя шарахаться тени, напрасно искавшие покоя и прощения…

Уверен: расскажи я это вслух – и Сирена назовет меня психом. Ее умишко устроен просто, а мотивы не загрязнены мистической блажью. Зато она в каждый момент точно знает, чего хочет. А если не знает, то реагирует инстинктивно. Это дает ей силу добиваться своего.

* * *

…Стоило мне лишь высунуть голову из «полыньи»; стоило навести резкость и разглядеть сквозь застилавшую глаза розовую дымку незнакомый туннель; стоило увидеть удаляющегося («Куда же ты, счастливчик?!») мужика с каким-то горбом на спине (в первый момент я даже не сообразил, на что смахивает этот горб!); стоило рявкнуть про себя «спасен!»; стоило только ощутить удушливую здешнюю жару и пронизывавшую стены дрожь; стоило услышать отдаленный гул и учуять вонь смазки и горящей изоляции – стоило мне сделать все это, как рядом «вынырнула» Сирена. Лицо моей благоверной было перекошено от боли и сверхчеловеческого напряжения. Я думал, она близка к обмороку, но…

22

Сирена тихонько запела <<Thrill is gone>>.

О нет! Только не это…

Тяжело дыша, я положил голову на металл. Он был горячим – как и желе в костяной кастрюле моего черепа. Для меня кошмар не закончился. Все еще было впереди…

Когда вдруг раздалось негромкое шипение, неизменно предваряющее голос ЕБа, до меня дошло, что все это означает. Я кисло улыбнулся. Всего лишь улыбнулся – истерический смех был подавлен в зародыше слепящей вспышкой боли. Замер, затаил дыхание, чтобы успокоить зверя. Кто-то внутри меня произнес целую едкую речь:

«Ваша Бестелесность, мои поздравления! Вы непревзойденный ублюдок, настоящий чемпион! Ваша последняя ловушка поистине великолепна. Крысоловка наоборот? Как остроумно! Я восхищен Вашей изобретательностью. Надеюсь, Вы неплохо повеселились. Признаю свое полное и окончательное поражение. А теперь… Не могли бы мы покончить с этим быстро?»

Уверен, что я не произносил вслух ничего подобного. Ну разве что самую малость – и очень тихим шепотом.

Но ЕБ тоже зашептал:

– Быстро не получится, сынок. Придется еще помучиться. Позволь дать тебе совет: пореже слушай свою бабу – она ведь ищет совсем другое. Ребенка, мать ее так! Это может стать твоей проблемой, большой проблемой. Свихнувшаяся сучка – плохой напарник, не так ли? Она заведет тебя черт знает куда. Она запоминает все, что прочла, а какой прок? Монсальват – старая рухлядь. Тут было полно недоумков, которые пачкали стены… Ищи, сынок, и не поддавайся соблазнам! А вдруг сейчас ты ближе к цели, чем когда бы то ни было?!

Назойливый шепот пропал. ЕБ чересчур разговорчив. Одна из примет гласила, что это плохо. Он любил поболтать с приговоренными…

Но вообще-то он прав. Если мифическое Место существует – а я в это по-прежнему верил, принеся в жертву и оставив в лабиринте свою кровь, шкуру и немного рассудка, – значит оно хорошо спрятано. Так хорошо, что многие поколения разведчиков, жившие до меня, не сумели его отыскать.

Я исподтишка наблюдал за Сиреной. Каждое слово ЕБа было клеймом, выжженным на моем мозге. Что Он имел в виду под «большой проблемой»? Разве я подчинялся Сирене? По-моему, до сих пор я сам выбирал маршрут.

«По-твоему?»

Оказывается, черви сомнений умеют разговаривать… А как насчет ее песен? Да-да, песенок, порой неотличимых от бреда; колыбельных, навевающих сны и мечты; долгих неотвязных чтений наизусть на сон грядущий, которые в конце концов порождают ложные воспоминания? Она все делает вскользь, между прочим, – но ее паутина держит крепко. Я жертва, из которой она медленно высасывает…

23

…Уже через секунду выражение предельной изнуренности на ее лице сменилось совсем другим. Моя жена превратилась в разъяренную самку и бросилась вслед за убегавшим. Несмотря на то что крысоиды успели попробовать на вкус ее мясо и по ногам Сирены обильно текла кровь, она не издала ни звука, а бег ее был плавным и быстрым.

Моя черная зависть к счастливчику тут же улетучилась куда-то.

Я был предоставлен самому себе и даже не осознавал, как сумел выбраться из «полыньи». Естественно, у меня не осталось ни времени, ни возможности пускать благодушные сопли. Подохнуть сейчас было бы чертовски обидно. Мысль о возможных ловушках крутилась в голове, как спираль с заточенным краем, цепляя, наматывая на себя и кромсая все остальные мысли, более отвлеченные.

Туннель был залит рассеянным светом, сочившимся сквозь молочно-белые панели под сводом, и плавно изгибался. Я не мог видеть, что находится за поворотом. В туннеле был проложен монорельс. Я откуда-то знал, что именно так называется гладкая металлическая полоса, сверкавшая, будто клинок. И я даже знал, для чего она предназначена. После хаоса крысоидного лабиринта ничем не нарушаемая строгая геометрия успокаивала. Я оказался если не дома, то по крайней мере в своей стихии.

И тут наступила неизбежная минута слабости. Из меня словно вытащили скелет, и тело превратилось в кровоточащее желе. С окраин сознания подкрадывался черный морок, но я держался до последнего. Надежда на спасение увяла, не успев раскрыть лепестки; остались только мертвый шлак и опустошенность, а желание уснуть было почти непреодолимым.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});