Выстрел из прошлого - Михаил Нестеров

– Инсаров заступил на дежурство, – начал Шестков.

А ведь это и моя вина тоже, рассудил генерал. Он поставил к Чирковой охрану и дал ей сообщника. Она никуда бы не убежала и без охраны. Он преследовал другую цель, которая носила название «пресс». Давить, давить, давить, пока вслед за слезами из глаз не потечет кровь, сукровица, что там еще, клеточная жидкость, что ли?.. Им двигала ненависть. А сейчас что? Она же и переполняет его. Снова? Наверное. Чаша снова переполнилась.

– …в пять вечера, в семнадцать часов, – продолжал заведующий. – Он все спланировал заранее. Ночью он освободил пациентку и вывел из больницы. Утром вернулся. Но чуть запоздал – Груздев уже обнаружил палату пустой.

– Кто такой Груздев?

Заведующий указал на санитара.

– Продолжай, – разрешил Тараненко.

– Он не успел поднять тревогу. Инсаров привязал его к кровати и заткнул рот. В таком состоянии его и обнаружил дежурный врач.

– Сколько времени он был спутан?

– Шесть часов, – с запинкой ответил главврач.

– Прелестно, – обронил генерал.

Он шагнул в палату и поманил за собой бойцов спецгруппы. Нечасто он видел их в гражданской одежде. Смотрел на Игоря Куницына, одетого в клетчатую рубашку и слегка расклешенные брюки, так, словно сомневался в его навыках диверсанта. Не верится, что этот человек убивал людей, взрывал склады и технику.

Тараненко долго смотрел на кровать, на которой потела, на которую мочилась, не в силах терпеть, его бывшая подчиненная. На ее месте побывал… как там его?.. а, да, Груздев. Медбрат, медвышибала, медкретин. Генерал даже представил, как Инсаров укладывает его на кровать.

– Сукин сын! – выругался он. И коротким жестом руки отправил Куницына закрыть дверь в палату.

Тараненко не нуждался в консультантах. У него появилась потребность выговориться, что означало проанализировать ситуацию.

– Чтобы так смело действовать, нужно иметь крепкий тыл. Витя Инсаров не такой человек, чтобы бросаться в омут с головой. Южные границы, где у него есть связи, под надежным замком. Он здравомыслящий человек и не сунется ни в Таджикистан, ни в Узбекистан. Он понимает, что в первую очередь будут отрабатываться его связи. А его связи – это мои связи, и в этом плане он уязвим. Самый популярный коридор на Запад – через Финляндию в Швецию. Два разведчика ГРУ – желанный кусок для западных разведслужб. Этот коридор небезопасный, но его можно проскочить на приличной скорости. Вижу, ты что-то хочешь сказать, Шульц.

– Да, – покивал Михаил. – Не является ли то, о чем вы говорили, отвлекающим маневром?

– Нет, – с твердой уверенностью ответил генерал. И повторил: – Нет. Слишком сложно. И для любого лишнего маневра Инсарову без помощи не обойтись. А он один. У него нет друзей и связей вне подразделения. Об этом я узнал бы первым. Он не найдет помощи ни в военном ведомстве, ни в «конкурентном»: госбезопасность съест его в первую очередь. Он мог обратиться за помощью к своей матери. Но как переговорить с ней? Она работает в одном из подразделений Министерства иностранных дел – МГИМО, и находится под его защитой. Попытаться взломать ее означает открыться и проиграть вчистую. И в этом плане Инсаров за свою мать спокоен. И если она действительно помогла ему…

До некоторой степени Тараненко пришлось тыкать пальцем в небо, более сдержанное определение – выбирать. Будучи в звании подполковника, он работал в 1-м управлении ГРУ, отвечающем за страны Европы, под началом Звягинцева. Он мог, воспользовавшись старыми связями, выйти на нелегала военной разведки Райно Монтонена, финна по национальности, проживающего в Стокгольме. А дальше все упиралось в резидента ГРУ в Швеции, которому финн доложит о задании.

Тараненко сделал звонок из кабинета заведующего клиникой.

– Тараненко, – представился он личному адъютанту Звягинцева. – Соедините меня с генерал-полковником. – И когда один из участников памятной вечеринки ответил, Тараненко тоном, не допускающим возражений, сказал: – Нам нужно срочно встретиться.

22

Звягинцев припас для младшего товарища шутку и заговорщицкий вид. Впрочем, генерал-полковник обладал лишь стандартным набором движений лица. Мог поднять и опустить брови и уголки губ, наморщить лоб и снова разгладить морщины, подмигнуть правым глазом. О том, что подмигнуть можно и левым, он не догадывался.

Он не любил кресел. Даже дома он предпочитал стул с жесткой спинкой и сиденьем. И не переносил пустоты перед собой. Телевизор смотрел, сидя за столом. Газету читал за столом.

Он ожидал увидеть Тараненко спустя полчаса после звонка, но вот прошло сорок минут, а его все нет. Он проявил нетерпение только по той причине, что предстоящая встреча стала предлогом, чтобы забросить дела к чертовой матери.

Наконец дверь в кабинет открылась, и адъютант доложил:

– Генерал-майор Тараненко.

Звягинцев не обратил внимания даже на то, что доклад помощника носил явно церемониймейстерский стиль. Наверное, чтобы не перегружать начальника обилием «генералов».

– Здравствуй, дорогой! – приветствовал гостя хозяин кабинета. – Проходи.

– Здравия желаю.

Звягинцев отказался от идеи изобразить сценку из любимого сериала «Семнадцать мгновений весны». Он любил один момент, где на приветствие Штирлица «Хайль Гитлер!» Мюллер отвечает: «Бросьте».

«Здравия желаю, товарищ генерал-полковник!» – «Да брось ты. Присаживайся. Будь как дома».

Настроение у Звягинцева было превосходное.

– Выпьешь со мной? Или ты пришел по делу? – И все же не удержался от игры, погрозив молодому генералу пальцем: – Все вы чего-то хотите от старика Звягинцева. Ну, Сережа, рассказывай, поплачь на моем плече.

– Я принес с собой видеокассету.

– Ты принес с собой видеокассету, – повторил, как попугай, Звягинцев. И как наяву представил сцену, в которой Тараненко кривится от замечания товарища («Еще одна порнушка»), вставляя кассету в деку видеомагнитофона. Дело было в бане. Было дело, невольно улыбнулся Звягинцев, вспоминая жгучую брюнетку, имя которой вылетело у него из головы, как птенец из гнезда. С ней он побил рекорд двадцатилетней давности, но поделиться достижением было не с кем. Не скажешь же подруге: «Ух ты, два раза, не вынимая!» А мог бы и три. Она была такой верткой, что могла перевернуться с живота на спину, со спины на бок, «не вынимая». Просто удивительно.

Тогда ему было плевать на товарищей, а на их подруг – подавно. Все дело в привычке. Его давно перестали удивлять командиры воинских частей, которые подкладывали под него своих подчиненных, а порой были готовы подложить собственных жен. Все зависело от тяжести должностных преступлений, совершенных в частях. Его за глаза называли барином, и он с этим не спорил.

– У вас есть видеомагнитофон?

Этот вопрос вернул Звягинцева в реальность. И все же он переспросил:

– А?.. Да, есть. В задней комнате. Вижу, ты пришел по делу, – сказал он и, кряхтя, поднялся со стула. – Пойдем со мной.

Порог этой комнаты отдыха генерал Тараненко перешагнул впервые. Она была перегорожена ширмой, за которой находился удобный диван. Неприметная дверь вела в санузел, где и скрылся на минуту хозяин. На ходу вытирая руки полотенцем, он пересек комнату и занял место за столом, за которым могло разместиться не больше четырех человек. Поторопил гостя жестом руки: «Давай, давай».

Тараненко подошел к комбинированному книжному шкафу с нижней выдвижной полкой, на которой стояла японская «двойка». Вставив кассету, прихватил с собой пульт и вернулся на место. Прежде чем включить воспроизведение, он склонил голову и выразительно посмотрел на генерала. Причем его взгляд расшифровывался легко: «Ты точно хочешь посмотреть?»

– Не тяни резину, – холодно поторопил его Звягинцев.

Он ощутил давление в левой стороне груди, а затем и страх перед этим моложавым генералом. Неосознанный, необъяснимый страх перед физической расправой. Странно, очень странно. И – тревожно.

Тараненко одарил Звягинцева еще одной смелой, дерзкой улыбкой. Он почувствовал себя в казино, где он ставит на все. Он представлял это по-своему, полагая, что воображение не далеко от действительности. Прибыль казино играет против всех игроков? Ерунда.

Он нажал на кнопку воспроизведения, сел на стул, забросив ногу за ногу, и, чуть склонив голову, смотрел на экран. Но боковым зрением видел побледневшего генерала, подавшегося вперед, а потом безвольно опустившего плечи. Он даже не попросил гостя остановить «порнушку», самую правдивую, в которой не было ни капли фальши, что приходилось видеть Звягинцеву.

Он не смотрел на экран, но звуки передавали картинку на помутневший с годами хрусталик, и он видел все, пусть даже через легкое марево. Обнаженная грудь девушки, которую он тогда назвал «почти нецелованной», ее почти нетронутые бедра и плечи, ее точеная шея, до которой дотрагивалась только она. И он. Ему льстили эти мысли, которые родились тогда и какое-то время неотступно следовали за ним после.