Молодость - Михаил Сегал

– Паша, – ласково сказала Лена, – отведи Антошу поиграть.

– Спасибо, – Паша взял брата под мышку и ушел. Лена собрала чашки и тоже ушла на кухню. Непонятно было, что такого Анна Петровна сказала, что они все повскакали. Олег походил по комнате, взял стул, подсел ближе.

– Это он вам сказал? – спросил он.

– Что?

– То, что всю жизнь… прожил с супругой…

– Конечно.

– Ясно… Я думал, у него это прошло…

Что хоть за загадки, говори нормально!

– Что прошло, Олег Петрович?

– Анна Петровна, вы добрый человек, хотите помочь, мне неудобно даже… Но, я вижу, надо вас в курс ввести… Что он вам еще про супругу рассказывал?

Нужно было держать ухо востро.

– Ничего такого… Что воевали вместе, что прожили долго и дружно, что она скончалась…

– Когда?

– Шестнадцатого июля…

– Какого года, Анна Петровна?

– Я не спрашивала. Он сказал: «Шестнадцатого июля»… Получается, прошлого года?

Олег снова стал ходить по комнате. Невежливо вообще так поступать, театр устраивать. Если есть что сказать – говори!

Он достал с полки фотоальбом.

– Сорок четвертого года, Анна Петровна… Вот, смотрите…

Из-под картонных страниц посыпались мелкие, «неформатные» карточки и пожелтевшие тетрадные листочки, наверное, письма.

– Вот, смотрите, фотографии… Свидетельство о смерти… Отцу год было, когда ее в госпитале убило при бомбежке. Дед его один вырастил и не женился потом никогда…

Анна Петровна взяла в руки точно такую же фотографию, с какой стирала пыль в квартире Старика: молодая красивая девушка в погонах стояла у кирпичной стены и улыбалась. Только это карточка была как вчера напечатанная, потому что пролежала все годы в альбоме и не видела солнечного света.

– Вы простите, ради бога, – сказал Олег, – но дед то нормальный, то, как говорится, «находит». Мы поэтому и хотим его поскорее к себе перевезти. Раньше я просто заезжал каждый день, а теперь вижу, что одного его оставлять нельзя… Нам доктор говорил, такое бывает. Когда человеку кажется, что он всю жизнь по-другому прожил… Заберу после праздников…

Анна Петровна встала, но не успела сделать шаг, как в дверь влетел Антошка, обнял ее за коленки и уткнулся мордочкой в юбку.

– Давно ему это стало казаться?

– Не помню… С лета… Может быть, с июля.

– Какого года?

– Этого года, – ответил Олег.

Глава вторая

1

Восьмого мая Старик встал рано и долго приводил себя в порядок: брился, причесывался, потом надел костюм и вышел на улицу. Впервые за двадцать лет (тогда была свадьба внука) он купил цветы: не три гвоздики и даже не пять, а букет дорогих чайных роз с длинными черенками.

Не останавливаясь, прошел пешком три трамвайные остановки, поднялся по ступенькам и позвонил в дверь.

– Доброе утро, – сказал он, – поздравляю вас с наступающим Днем Победы.

– Спасибо… – Анна Петровна застыла на пороге, она явно не ждала гостя. – Ой, проходите, пожалуйста. Что же вы ушли из дома! Сейчас к вам пионеры должны…

Она пошла в ванную – наливать воду для цветов, а когда вернулась, Старик сидел в центре комнаты на дедушкином стуле.

– Анна Петровна, у нас с вами стулья одинаковые.

– Да… Действительно.

– И у Степановых тоже. Помните? Ну когда чай пили… И «стенка» у них, как у вас.

– Знаете, по-моему, и как у вас!

Они засмеялись.

– Да, – сказал Старик, – Точно подмечено! Мы с ними просто одновременно покупали уже недавно – в семьдесят восьмом.

Анна Петровна поставила цветы в вазу. Она все думала о том, что Старик сидит на дедушкином стуле, но пока не знала, что именно она об этом думает. А Николай Николаевич откинулся на спинку и продолжил:

– Мы, я помню, ездили за «стенкой» с супругой… и со Степановыми в Курск, там покупали… А это что у вас?

На диване лежали девчачьи джинсы, колготки и футболка.

– Это внучкино.

Старик открыл рот и глубоко задышал. Спросил восхищенным шепотом:

– Она здесь?

– Нет. Сейчас нет.

– Внучка… – повторил он. – А сколько ей?

– Тринадцать… Скоро четырнадцать.

– Да это ведь совсем взрослая. Моему правнуку шестнадцать скоро, что подарить – не знаю… А почему вы меня с ней не знакомите? У вас есть фотография?

Анна Петровна подошла к письменному столу, открыла ящик и достала фотографию в рамке. Это была прошлогодняя фотка – в обнимку с родителями. Она протянула ее Старику, а сама почему-то засмущалась и спряталась за дверцей шкафа. Хотела достать пиджак, но не решилась нарушить звоном тишину. А тишина все длилась и длилась. Тогда она выглянула из-за дверцы. Старик сидел, как каменный, сосредоточенно глядя на карточку.

– Красивая, – сказал он.

– Да, – Анна Петровна испугалась и вся сжалась внутри.

– Интересная девочка… Совсем маленькая, а глаза… очень красивые. Мне такие нравились в юности. Я бы влюбился… Покойная супруга была на нее похожа… Жаль, не дожила…

Только что ведь нормально разговаривали, и вдруг его голос стал «спотыкаться», он уставился безжизненным взглядом на фотографию, как тогда, в первую их встречу – за окно. Анна Петровна поняла, что она думала про стул. Ей не нравилось даже не то, что Старик на него сел, а то, что сказал, что такие стулья у всех. Этот самый лучший, любимый и единственный с детства дедушкин стул – у всех?

– Прекрасное фото! – сказал Старик. – И дети прекрасные! А ваша дочь или сын?

Анна Петровна задумалась, словно решая, кого из этих двух людей взять себе в дети. Вышла из-за шкафа при полном параде, в пиджаке с орденами.

– Дочь, – сказала она, забрала фотографию и положила обратно в ящик.

Старик какое-то время молчал, глядя на «стенку». Потом спросил:

– Вы точно ее не в Курске брали?

2

– В Курске. Точно – в Курске, – уверял Степанов, – это был семьдесят шестой год. Я тогда заплатил и сразу поехал на трамвае на «окружную» ловить грузовик. Стоила она, помню, двести семьдесят рублей, плюс двадцать пять мы отдали шоферу.

Степановы, зашедшие «ненадолго» к Старику, увлеченно включились в обсуждение вопроса. К этому и обстановка располагала: из квартиры почти все вывезли, кроме стенки.

– Я тогда сначала ее караулила, – вспомнила Нина Григорьевна, – а потом тебе помогала грузить.

– Здравствуйте. Как ты мне могла помогать, она же тяжелая – вусмерть! Мне шофер помогал.

– Или я просто караулила…

Старик ушел в прихожую и франтом закрутился у зеркала. Видел он совсем плохо, но перед пионерами хотел выглядеть хорошо: трогал ордена, выравнивал, «притаптывал» их пальцами в сукно пиджака.

– Это Боевого Красного Знамени? – спросил он Анну Петровну.

– Да.

– А это?

– Трудового.

– Нормально висит? В целом красиво?..

– Очень красиво…

– Главное – дожили. Еще один День Победы…

Бабушка говорила, что ей помогает жить День Победы и Новый год. Кажется, что ты обязан дожить еще до одного 9 мая, еще до одного 1 января. Эти даты как будто притягивают тебя, и, пока тянешься к ним, – живешь.

– Может, вам не ходить, Николай Николаевич? Вы себя чувствуете неважно.

– Сегодня праздник, Анна Петровна, раз дожил – надо идти.

– И все же лучше поберечься.

– В молодости беречь себя надо. А сейчас зачем?

Видимо, это была фирменная шутка на лестничной площадке.

И снова что-то поменялось, Старик почти заплакал, ушел в другую комнату.

– Мы к себе пойдем, – сказали Степановы. Они тоже были при параде, тоже собирались на встречу со школьниками. Анна Петровна не знала, как разорваться между ними и Стариком.

– Я к вам загляну еще, с праздником!

Степановы ушли.

Она кинулась в комнату, Старик присел на кровать и держался за сердце. Не двигался и даже старался не дышать, чтобы справиться с болью.

– Плохо, Николай Николаевич, да? Подождите, я сейчас воды и «скорую».

Два тяжелых, медленных шага до коридора и – сразу пулей в большую комнату, к телефону. Набрала «03», а там – длинные гудки. И паузы между ними какие-то огромные. Кажется, что кто-то уже снял трубку и молчит, а потом раз – и еще гудок. Нельзя ждать. Метнулась в кухню, налила воды. Если бы Старик смотрел в этот момент в сторону дверного проема, он увидел бы, как она пронеслась там со скоростью ракеты, но именно в эту секунду он отвернулся и потянулся к портрету жены. Анна Петровна медленно, тяжело вошла в комнату, села рядом и, положив руку ему под затылок, напоила. Потом так же медленно, тяжело вышла и снова стремительно рванула к трубке, но там были уже короткие гудки. Набрала еще раз. Опять – бесконечные длинные.