Женщина и доктор Дрейф - Маре Кандре

и в ней принимаю клиентов, которые за ничтожную сумму могут делать с моим телом что хотят,

а сама я целыми днями пью джин!

Она громко и фальшиво прогорланила несколько строф из непристойной моряцкой песни, беспорядочно шаря руками вокруг себя, словно ища опору, почти упала на пол, а потом снова стала совсем нормальной и продолжила

совершенно здравым голосом:

— Клиенты у меня разного типа и склонностей, доктор, одни из них добрые, другие — жестокие,

есть один, который привык избивать меня вкровь,

он колотит меня головой о стену до тех пор, пока голова почти не раскалывается,

но я выносливая, доктор,

меня много столетий били смертным боем самыми разными способами, надо мной совершали надругательства, меня сжигали,

так что теперь на меня почти ничего не действует,

меня так просто не убьешь,

хоть я и шлюха,

а сейчас я в каком-то закоулке!

Рука женщины судорожно сжалась, вид у нее сделался напуганным, тревожным,

словно она пыталась удержать свой обращенный внутрь взгляд на чем-то или на ком-то, кто постоянно ускользал, дразнил ее, растворялся.

Но голос ее оставался твердым, когда она проникновенно описывала следующее:

— Сейчас ночь, доктор,

ночь в вонючих, темных закоулках,

где-то тявкает одинокая несчастная собака,

истощенные, бледные как смерть, испитые шлюхи жмутся под огромным железнодорожным мостом, а я стою одна на углу темной улицы и поджидаю клиента,

и вот-вот должно случиться что-то ужасное,

я чувствую, доктор, предвижу,

даже воздух наполнен какой-то жутью.

«Безумие крадется по улицам», так писали газеты в последние недели,

и вот он выступает из тумана, повисшего в глубине закоулка,

мужчина маленького роста,

странный господин в черной зловещей одежде и в высокой шляпе приближается семенящей походкой,

в руках у него небольшой черный кожаный чемоданчик, он неумолимо приближается

и подходит ко мне, достает из чемоданчика огромный нож мясника, и в тот самый миг, когда он, к моему несказанному изумлению, втыкает в меня нож и разрезает меня от живота до подбородка, я вижу, что лицо у него…

— Да, да, да…

Дрейф снова почувствовал головную боль,

ему не хотелось больше слышать никаких утомительных деталей.

— У нас осталось всего несколько минут, барышня!

Женщина зажмурилась, изо всех сил сконцентрировалась,

и, выжимая последние фрагменты из памяти шлюхи,

осторожно приложила пальцы к правому виску,

и вскоре после этого ее озабоченное лицо расплылось в сердечной улыбке:

— Какое-то время я счастлива, доктор,

правда, очень счастлива,

потому что я встречаюсь с замечательным молодым человеком, и он так добр и нежен со мной, и мы собираемся вскоре пожениться и создать маленькую семью, чтобы жить друг с другом вечно,

как хорошие супруги и родители,

но время еще не приспело для этого, и мы, к сожалению,

однажды случайно,

как доктор понимает,

допустили маленькую неосторожность,

и некие люди, чьи имена я не хочу называть, отправляют меня к доктору с сомнительной репутацией,

в его кабинете я, растянутая, распахнутая, лежу на деревянной лавке, а этот пьяный, седой мужчина за невероятную высокую плату пихает отвратительный и очень грязный инструмент в самые сокровенные части моего тела, уверяя меня, что крови почти не будет и совсем не будет больно,

только крови много, доктор,

и мне больно!

Женщина как ни странно рассмеялась:

— Да, кровь идет много дней и ночей,

я никогда не думала, что в одной женщине может быть столько крови,

а я делаюсь все слабее, бледнее, пассивнее,

я чувствую себя так странно, доктор…

голос ее снова стал дрожащим, как пламя угасающей свечи в пустых темных залах больничного здания.

Она взялась за лоб, закрыла глаза и действительно мгновенно побледнела как мел,

да, Дрейф почти испугался за ее жизнь, когда увидел такое внезапное изменение,

даже губы ее приобрели болезненный оттенок земляного червя!

— Все выглядит таким необычным, если смотреть из кровати в доме родителей, где я лежу,

им хотелось бы совсем отринуть меня, да духа не хватает,

я дрожу и мерзну, но все-таки у меня сильный жар,

а мой добрый, нежный, любящий жених склоняется надо мной,

да, вот его лицо с крючковатым носом, косо сидящие глаза, волосы и искривленные губы,

именно так он и выглядел, когда улыбался мне, как сам Бог отец, в саду с пряностями!

Она с закрытыми глазами подняла и вытянула руки.

— И он плачет, доктор,

слезы его капают на мой раскаленный, покрытый каплями пота лоб,

тот, кто должен был стать моим мужем, но так и не станет, потому что я вскоре после этого умру,

он плачет так, что сердце разрывается,

ни на минуту не отходит от меня,

и что же с ним без меня будет,

что будет с детками, которых мы вместе произвели бы на свет,

так им теперь и висеть вечно в виде мелких плодов в разных садах по всему миру,

а сейчас все это вдруг в далеком будущем!

Она открыла глаза, и одновременно к лицу ее прилила кровь.

— Милая барышня, я не знаю, разумно ли вообще приплетать сюда будущее!

Дрейф и вправду попытался остановить ее, но было поздно, она уже совсем разошлась:

— Вокруг очень грязно и темно,

земля покрыта слоем неплодородного шлака,

вся растительность и большинство животных уничтожены,

выжили только кузнечики, тараканы и мухи,

города громоздятся словно огромные вавилонские термитники до самого свинцово-серого неба, где теперь никогда не видно ни солнца, ни луны ни звезд,

маленькие, болезненно съежившиеся человечки живут здесь короткое время и работают на измор в огромных фабричных комплексах,

которые изрыгают ядовитый дым, оседающий серо-черным налетом глубоко в мозгу людей,

как раз там, где расположен центр снов, доктор,

он блокирует эту область в мозгу — и люди теряют способность видеть сны по ночам,

никто не видит снов,

все живут словно в неосознанной тьме,

отрезанные от своего внутреннего мира и от прошлого,

до того самого дня, когда я вдруг вновь рождаюсь,

а во мне, доктор,

каким-то чудом

еще сохранилась способность видеть сны,

и в этом умирающем, лишенном снов мире я вскоре становлюсь оракулом,

я вижу, как сижу на громадном троне и все властители умирающей земли совершают ко мне паломничество, чтобы услышать, что я видела ночью во сне,

да, люди толкуют мои сны, всячески расшифровывают и думают, что могут постичь мудрость этих снов,

ведь в них сохранились остатки памяти о человеческом прошлом и когда-то живой земле,

а я говорю со всеми, доктор,

со знатью и с людьми низкого звания,

с бедными и богатыми,

я — очень маленькая, бледная, больная несчастная девушка, которой снится все человечество в то время, как земля умирает,

но это уже другая история,

ее я расскажу во время следующего сеанса!

В ящике письменного стола Дрейфа,

в передней,

на трех церковных башнях в городе Триль

часы все шли и шли.

Проходили секунды, и женщина изо всех сил старалась успеть выдавить из себя последнее, до того как истечет время…

— Иногда я старая,

а иногда молодая,

иногда я живу долго и у меня много детишек, которых я от всего сердца люблю, у меня есть и дом и садик и муж, который мне бесконечно дорог, и я всем этим очень довольна,

а иногда мне хочется заняться чем-то другим, доктор,

открывать новые страны,

но там вечно болтается какой-то тупой мужичонка в больших очках и с седыми волосами торчком в странно наклонной комнатушке, который утверждает, что это совсем не естественно и что меня нужно усыпить лекарствами, чтобы половой зов не прорвался на поверхность и не опутал бы его прочными нитями как паук,

и люди говорят, что я слишком слабая, слишком глупая, слишком хилая,

что мои переживания, связанные с родами на глинистых полях, и вонючими больничными койками, и сожжениями на кострах, и проституцией, не подходят для литературной формы и посему не представляют большого интереса для публики,

что они не годятся и для живописи, потому что изображают одних только женщин,

да, люди придумывают всякие глупости…

А иногда я невероятно богата,

особенно один раз!

Она закрыла руками рот и издала ясный, переливчатый, очень довольный смешок:

— Да, это действительно смешно.

Хотя в следующий момент я вдруг до того бедна, что вынуждена продавать свое тело за гроши мужикам, которые потом избивают меня до смерти или просто предпочитают разрезать меня на куски и убить,

и меня насилуют, оскверняют, мучают и унижают,