Замена - Сергей Цикавый

Взгляд Куарэ, окруженный заоконным пейзажем, – это выглядело жутко.

В кармане зажурчал телефон. Три коротких толчка вибросигнала – и он затих. Николь все сбивалась, замдиректора все копила раздражение, коллеги насыщали и без того тяжелый воздух углекислотой, а я смотрела на короткое сообщение:

<Медкабинеты>.

«Не может такого быть, – думала я, убирая блокнот и ручку в портфель. – Еще совсем светло, ученики на внеклассных занятиях». В глаза словно брызнули подсоленной воды. Был еще исчезающе малый шанс, что меня все-таки хотят обследовать, но озадаченный Анатоль тоже смотрел в экран своего телефона.

Марущак вопросительно повернула голову, заметив, что мы поднимаемся, и я кивнула на дверь. Ей тоже сейчас напишут или даже позвонят, так что большего не надо.

Николь на мгновение запнулась, скучающая публика смотрела на Куарэ и на меня, и все шло своим чередом, но шло очень странно.

Я уходила не одна.

– …П-подытоживая сказанное, – нашлась Райли, – я хотела бы отметить, что спецкурс такой структуры в выпускном классе…

Извини, Николь. Я бы с удовольствием доспала на твоем докладе.

– Что это значит? – спросил Анатоль, когда за нами закрылась дверь.

Пустой коридор разворачивался в бесконечность. Странный коридор: как если бы я стояла между двух зеркал.

– Я не знаю. Вероятно, Ангел.

Анатоль замер, перебрасывая ремень своей сумки через голову:

– Ангел? Снова? Еще один?

Я кивнула и пошла вперед. Странный взгляд Куарэ, странный коридор. Мне не нужен сейчас Ангел, мне нужно просто выспаться. За окнами клубился туманный октябрьский день, и одного взгляда в дождливую заоконную серость хватило, чтобы понять: это все на самом деле. А так хотелось осознать наконец, что я просто заснула под скучную сбивчивую колыбельную.

– Витглиц? А как часто они, э-э, обнаруживаются?

– Закономерностей нет.

Пустой коридор отзывался призрачным эхом. «…Будь это Ангел, – думала я, – объявили бы тревогу». Значит, что-то другое. Что-то странное.

«Закономерностей нет», – вспомнила я саму себя секундной давности и в который раз решила, что недосыпание – страшная вещь. Ангел проявляет себя после эмоционального или когнитивного потрясения – это закономерность за номером один.

Номер «два» я додумать не успела: мы уже стояли перед дверями медицинского кабинета. Куарэ потянул на себя дверь и наткнулся на металлическую переборку за нею. Металл матово блестел, и дополнительные ребра жесткости выделялись на его поверхности.

И это было совсем плохо.

– Ч-что это?

– Карантинный щит.

– Что?

– Отойдите, Куарэ.

Я достала свой пропуск и приложила к черной панели сканера. Сон выдувало из головы ледяным сквозняком оторопи: «Средь бела дня? Прямо вот так? Никаких оповещений, никакой службы безопасности…»

В стене зашипело. Медленно – как этот день, как мой сон – поползла в сторону металлическая пластина, а взгляд Анатоля выжигал мне висок.

– Что происходит, Витглиц?

В его голосе мерцал страх. Когда за дверью медкабинета ты обнаруживаешь бронеплиту – это странно и немного пугающе, даже если не знаешь, зачем она поставлена. Готова поспорить, он ни строчки не прочитал из «Специальных процедур».

Впрочем, это не имеет значения. «Специальные процедуры содержания» не предусматривают того, что я сейчас вижу.

– Я не знаю. Карантинный щит опускают в экстренных случаях.

– Экстренных? Как… Ангел?

– Да.

– Он… Там?

– Не знаю. Щит должен применяться только с общей тревогой.

Куарэ замолчал. Наконец.

Щит полз в сторону, а мое зрение менялось. Боль когтями впилась в глазные яблоки, изменяя восприятие. А вместе с восприятием – и меня.

«Карминная дрожь» – это симптом, это боль, это рвущиеся капилляры. Это оружие.

Все, чего я коснусь, взорвется облаком пыли, но это только побочный эффект. Но важно лишь то, что у Ангела не получится меня проглотить – вернее, получится, но это все равно что глотать моток колючей проволоки.

Очень колючей, разумной и упрямой.

Внутри медкабинета все молчало и даже горел свет. Было слышно, как стало легче Анатолю у меня за спиной, было слышно дыхание: одно, второе, третье. И четвертое. Я прислушалась к мнимо пустому пространству, ловя шуршащие звуки дыхания.

Раз. Я сама. После удаления метастаза похрипывает левое легкое. До сих пор.

Два. Анатоль Куарэ. Он когда-то курил, но это было давно, а сейчас у него в крови много адреналина.

И еще двое, причем один из этих двоих – ученик. Ученица.

И она спит.

– Доктор Мовчан, – громко сказала я, опуская напряженные руки, – мы пришли.

Из двери, ведущей в приемный покой, тотчас же высунулась голова доктора. Женщина приложила палец к губам и поманила нас за собой. «Это глупо», – решила я и сделала на пробу скрипучий шаг. Толченое стекло в коленях, толченое стекло в глазах и непозволительно много мыслей о самочувствии.

– Она спит, – полушепотом объявила Мовчан, указывая на девушку, которая свернулась клубочком под белыми простынями. Прямо на койке для осмотров.

Я терпеливо ждала: мозаики событий пока что не хватало. Всего-то: спящая ученица, карантинный щит на двери и доктор Мовчан, переживающая за здоровый сон лицеистки.

Ужасно завидую последнему кусочку мозаики.

– Это Кэт Новак, 3-С. Ее нашла уборщица под западной лестницей, – Мовчан задумчиво покрутила сигарету, потерла ее, но все же спрятала в карман. – Ммм… Ее крепко помяло, но она ничего не помнит.

Кэт, вспомнила я. Она писала плохонькие эссе, но у нее всегда была впечатляющая пространственная и зрительная память. И она любила свои французские замки.

«Вернее, «любит», как я понимаю».

– «Помяло»? На нее напали?

Это Куарэ.

– Да. Но не в том смысле, о котором ты подумал, – кивнула доктор. – Персонапрессивный удар, степень этак вторая – третья.

Я спиной чувствовала растущее недоумение и поспешила ускорить неизбежное.

– Он не читал «Специальные процедуры содержания».

Мовчан посмотрела на Куарэ поверх очков и рассеянно заправила локон за ухо.

– Это правда?

– Да, – быстро и с явным вызовом в голосе ответил Анатоль.

Он обиделся. Глупо.

– Понятно. Не выйдешь отсюда, пока не прочитаешь параграфы безопасности и терминологии. И учти, это не инструкции по ТБ, подписью не отделаешься.

Голосом доктора можно было до блеска отскрести даже самую грязную тарелку. Женщина повернулась ко мне, а я по-прежнему ничего не понимала.

И, как это ни ужасно, снова хотела спать.

– Соня, это Ангел. Я не понимаю, что происходит, но ее помял Ангел.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});