Дикий танец Жасмин (СИ) - Огненная Любовь

Почему-то не могла на него злиться. Будто он был добрым старым медведем, а я неразумной Машенькой, которая к нему попала.

— Кстати, о недугах. Вы не знаете, что это? — спустив платье ниже по плечам, я повернулась к мужчине спиной, чтобы показать ему татуировку.

— О Всевышний! — воскликнул отец, хватаясь за сердце. — Ты действительно убила повелителя Певерхьера!

— Я же сказала, — вздохнула я, пряча рисунок.

— Как ты могла пойти против своего дара? — шептал отец, а я медленно оборачивалась, чтобы увидеть его глаза, наполненные страхом. — Как ты могла самолично подписать себе смертный приговор?

Глава 14: Наивность — самая страшная болезнь после любопытства

Жасмин

Названый отец уже ушел, оставив меня наедине с грустными мыслями. Я стребовала с него обещание. Точнее, даже нет — клятву о том, что он никому не расскажет о моей татуировке. Кто бы знал, как сильно я сейчас жалела о том, что повелитель Певерхьера пал от моей руки. Слез не было — они просто не приходили. Ни криков, ни стенаний, ничего. Я просто сожалела, но не очень-то искренне. Нет, не о смерти этого животного, а о том, что сделала это сама.

После криков, шепота, скупых мужских слез я все-таки смогла выяснить самое главное: что означал этот рисунок. Я была права в том, что его не было ранее у Жасмин. Он появился только после того, как целитель нарушил законы магии. После того, как я убила живое существо.

Еще со времен, когда магия только-только появилась в этом мире, высшие маги — те, от кого пошли все последующие ветки, — установили законы, за нарушение которых их дети расплачивались смертью. Одним из таких законов была месть для Темного.

Темные маги были горячими, порывистыми, вспыльчивыми и нередко вступали в бои и зачинали бессмысленные войны. Чтобы усмирить их пыл, один из высших магов наложил на весь свой род проклятье. Не свершивший клятву постепенно сходил с ума, а потом и вовсе умирал. Так их заставляли обдумывать свои поступки наперед.

На целителей тоже было наложено проклятье, подобное этому. Целители были созданы ради мира в равновесие Темным, чтобы нести блага, но нередко пользовались своим даром в корыстных целях. Убивали, используя магию, чтобы получить выгоду — материальную или какую-то другую — именно для себя.

Чтобы навести детей своих на истинный путь, высший маг проклял свой род. Каждый, кто использовал целительную магию для того, чтобы лишить жизни, получал на спину несмываемое чернильное клеймо. Вид цветка рассказывал всем и каждому о том, ради чего было совершено убийство. Как ни странно, Жасмин означал не месть, нет. Он означал свободу.

Чем больше маг убивал, тем больше цветков ложилось ему на кожу чернильными пятнами. Если клеймо убийцы замечали, то такого человека нередко осыпали презрением. Могли запросто вылить помои, избить прямо на улице или совершить самосуд. Но страшным было не это. Узор можно спрятать под одеждой, тогда как проклятье впивалось именно в тело, в разум отступника.

Отступник постепенно лишался своей магии — уровень понижался, но, кроме того, он больше не мог лечить себя, тогда как жизнь его сокращалась с каждым совершенным убийством.

Давно уже не было тех, кто шел против магии и ее законов. Люди не дураки и учились на собственных ошибках да на чужих, поэтому уже с несколько веков точно никто в глаза не видел клейма на целителе. А мне вот повезло вляпаться дважды. Наверное, если бы я с детства жила среди Темных или среди целителей, то таких ошибок никогда бы не совершила. Но чего нет, того нет.

Отец обещал, что постарается узнать больше об этом проклятье у служителей храма в Реверонге, но я не думала, что его как-то можно избежать. Уже была знакома с этой стороной магии. Еще помнила, как жажда мести съедала меня день ото дня, вынуждая совершать глупость за глупостью. Ничем хорошим это не закончилось. Я считала себя убийцей и попала в новый переплет.

Теперь же я сидела на постели и слишком спокойно осознавала, что, может быть, я живу последний день, последнюю неделю, месяц или год. Хотелось бы, конечно, чтобы хотя бы год, но судьба обычно не бывает ко мне благосклонна. Теперь главное — не терять время зря. Каждый новый день должен запомниться чем-то особенным, тогда и умирать будет не страшно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Перед тем как окончательно выйти из комнаты, отец предупредил меня, что вернется только завтра утром. Просил, чтобы я присмотрелась к принцу Шагдараха и не была такой категоричной. Он не сказал этого вслух, не произнес, но в его глазах я без труда читала боль. Она выскользнула из-под маски спокойствия, и теперь я видела человека, который только-только потерял одну дочь и вот-вот потеряет другую. Мысленно он уже похоронил меня и нянчил внука или внучку, которых, по его словам я должна успеть родить. Ну, или хотя бы попытаться.

Не представляла себя матерью. Не в этом мире, наполненном грязью, жестокостью и алчностью. На кого я должна была оставить своего ребенка, зная, что могу умереть в любую минуту? На свекромонстра или принца Шагдараха?

Нет, теперь совершенно точно не собиралась вступать с ним в брак. Следующая беседа за столом переговоров должна была произойти завтра, но кто бы что ни говорил, решение я уже приняла. Главное, чтобы отпустили и не держали. Тогда я не стану для них помехой.

За гнетущими раздумьями и попытками просчитать ходы противников пролетела половина дня, наполненная искусственным спокойствием. Остро ощущала, что что-то такое нависло надо мной — темное, туманное, страшное. Прислушивалась к себе, концентрируясь на силе, которой вроде бы не стало меньше, и ничего дурного не находила. Правда, удар пришелся, откуда не ждали.

Служанка в очередной раз спрашивала, не хочу ли я прогуляться по парку, который так любят придворные, когда в двери скромно постучали. Кивнув, я смиренно ожидала нового визитера, который наверняка принес еще одну горстку плохих новостей, но на пороге стоял слуга. Низко поклонившись, он оповестил меня о том, что меня ожидают.

— Кто и где меня ждет? — спросила, не торопясь подниматься.

— Простите, Ваше Высочество, но велено сохранить все в тайне. Поверьте, сюрприз вам понравится, — расшаркивался старик, довольно улыбаясь.

В первые секунды я подумала о Драйяне, но не стала делать поспешные выводы, чтобы не разочаровываться.

Поднявшись, я искоса глянула на стол, на котором стояло блюдо с фруктами. Стальное лезвие сверкнуло, отражая от своей гладкой поверхности солнечный луч.

— Подождите меня за дверью, — приказала отрывисто, кивнув и служанке.

Холодный прибор легко проник в нутро правого рукава, но, подумав, я переложила его в левый. Да, если придется защищаться, будет несколько труднее, но так я его хотя бы не выроню и не обнаружу, если подам руку для поцелуя. Представляла лицо Драйяна в тот момент, когда он встречает меня в тайном месте, берет меня за руки, а на гладкие плиты с диким звоном падает нож.

Улыбалась. Думала над тем, говорить ли ему о том, что, возможно, мне осталось жить не так много. Его реакцию на эти слова не предугадать. Как он поступит, узнав об этом? Запрет в самой высокой башне или добьет, чтобы не мучилась? И заметьте, исключительно потому что заботится обо мне.

Шла по коридорам, а слуга указывал, в какую сторону идти. Спустившись на первый этаж, он остановился у светлых двустворчатых дверей, подобострастно кланяясь. Входила в небольшую комнату с опаской, разглядывая человека, который стоял ко мне спиной. Солнечные лучи белыми пятнами замерли в темных завитках его волос, остановились на одежде. Я совершенно точно не встречалась с визитером раньше.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он медленно обернулся, едва дверь за моей спиной закрылась. Черные глаза прищурились, выглядывая из-под широкополой шляпы. Гость держался отстраненно, молчал, будто это я назначила ему встречу в этой маленькой комнатке два на два, где, кроме пары кресел и столика, больше ничего не поместилось.

Гость порывисто кивнул, тряхнув черными локонами, а я пыталась сообразить, что бы это могло значить. Глупая дура, которая предчувствовала опасность, но все равно пошла за слугой. Ведь я уже видела его сегодня — слугу. Именно он позвал меня к завтраку, но, выходит, продался.