К истокам слова. Рассказы о науке этимологии - Ю Откупщиков

Все эта (а также и другие) данные позволяют восстановить следующую общую картину семантического развитая: ‘резать’ → ‘делить‘ → ‘часть’ → ‘доля, участь, судьба’. Здесь семантическое развитие идёт в направлении постепенной абстрактизации значений. Однако наряду с перечисленными возникали и иные— более конкретные — значения. Так, значение ‘резать’ могло дать производные ‘кусок; отрезок’, а значение ‘делить’ — производные ‘надел, участок земли’. Причём, эти значения могли развиться на основе одного и того же по своему происхождению слова.

Например, для славянской именной основы *gerb- выше были приведены значения ‘отрезанный кусок’, ‘участок земли’ и ‘судьба’.

Об удилах и ранах

Иногда ряды семантически однотипных связей могут поставить исследователя в затруднительное положение. Например, в некоторых языках одно и то же слово или общие по своему происхождению слова имеют одновременно значения ‘удила’ и ‘рана (от укуса)’: сербск. жвале, итал. morso [мóрсо], испан. bocado [бокáдо], англ. bit [бит] ‘удила’ и bite [байт] ‘рана от укуса’ и др.

Анализ этих примеров позволяет выделить семантический ряд ‘удила’ — ‘рана’. Но как связать между собой эти два столь далёких друг от друга значения? Трудно себе даже представить, чтобы одно из этих значений превратилось в другое в результате какого-нибудь семантического изменения. Вопрос о связи между значениями ‘удила’ и ‘рана’ решается иначе. Здесь нужно найти то общее третье значение, которое было исходным для обоих случаев.

В данном конкретном примере таким исходным пунктом явилось значение глаголов «кусать» и «жевать»:

сербск. жвá(та)ти ‘жевать’ → 1) жвале ‘удила’, 2) жвале ‘заеды, ранки в углах рта’ итал. mordere [мóрдере] ‘кусать’ → 1) morso ‘удила’, 2) morso ‘рана (от укуса)’ англ. to bite [ту байт] ‘кусать’ → 1) bit ‘удила’, 2) bite ‘рана (от укуса)’

Приведённые семантические ряды позволяют объяснить не только этимологию слов со значениями ‘удила’— ‘рана (от укуса)’, но и выявить характер отношений между этими двумя значениями.

Когда взнуздывают лошадь, ей в рот вкладывают удила (обычно железные). К кольцам удил прикрепляют поводья, с помощью которых всадник управляет лошадью. Всем известно выражение закусить удила. Поскольку удила обычно находятся во рту у лошади, она может их кусать, грызть, жевать. Отсюда — такие названия удил, как итальянское morso — к mordere ‘кусать’, нижнелужицкое[52] gryzalo [грúзадло] — к ‘грызть’, сербское жвале — к ‘жевать’.

Ещё проще объясняется семантическая связь между значениями ‘кусать’ → ‘рана от укуса’ → ‘рана’.

Рассмотренные примеры показывают, как важно при семантическом анализе слов выделить то исходное третье значение, которое позволяет связать между собой, казалось бы, совершенно различные в этимологическом отношении значения. Приведённый случай — далеко не единственный в этом плане. Выше мы уже встречались и с другими случаями подобного рода. Например, русское слово гость и латинское hostis ‘враг’ восходят к общему третьему значению ‘чужой, чужеземец’. Болгарское слово стая ‘комната’ и русское стая имеют в качестве единого источника значение ‘хлев, стойло’, восходящее в свою очередь к глаголу стоять.

Семантика и родство языков

Закономерности фонетические и словообразовательные наблюдаются, как правило, в рамках родственных языков. Напротив, семантика, связанная неразрывными нитями с мышлением человека, обычно не признаёт языковых границ. Смысловые связи между словами отражают связи между понятиями, а эти последние в свою очередь опираются на связи между предметами и явлениями окружающего нас реального мира. Вот почему закономерности семантического развития могут проявляться совершенно одинаково в языках, не связанных друг с другом общностью своего происхождения.

Так, семантический ряд ‘кусать’ — ‘удила’ (и ‘узда’) — ‘рана (от укуса)’ может быть дополнен примером из монгольского языка: хазах [хáдзах] ‘кусать’— хазаар [хáдза: р] ‘узда’ — хазах ‘укус’. Латинское слово cubitus [кýбитус], монгольское тохой и русское диалектное локоть претерпели одинаковое семантическое развитие от значения ‘локоть’ к значению ‘изгиб, излучина (реки)’. Монгольское нáран цэцэг и латинизированное греческое helianthēs [хелиáнтхе: с] ‘подсолнечник’ имеют одно и то же буквальное значение: ‘солнечный цветок’.

Все эти примеры говорят о том, что в процессе семантического анализа этимолог может привлекать материал не только родственных языков, хотя и в области семантики сравнение с родственными языками обычно даёт более эффективные результаты, так как общность происхождения и исторических судеб наложила на близкородственные языки определённый отпечаток.

Журавли и лебёдки

Интересные ряды семантических отношений могут быть обнаружены во многих языках у слов со значением ‘журавль’. В русском языке и его диалектах журавль — это не только птица, но и особого рода колодезный рычаг для подъёма воды. Впрочем, в диалектах русского языка слово журавль употребляется также для обозначения крана, который используют при подъёме не только воды, но и других тяжестей. В литературном русском языке это приспособление получило наименование по имени другой птицы: лебёдка (от слова лебедь). Столь же образные названия крана мы встречаем и в других языках: англ. crane [крéйн], | греч. geranos [геранóс], литовск. gerve [гярьве:] — все эти слова означают и ‘журавль’, и ‘кран, лебёдка’. Совершенно ясно, что семантическое развитие во всех этих случаях[53] шло от значения ‘журавль’ к значению ‘кран, лебедка’ и что определяющим здесь явилось внешнее сходство.

Изосемантичеекие ряды[54], которым в основном и посвящена настоящая глава, могут послужить важным подспорьем в работе этимолога, особенно в тех случаях, когда имеются две или более примерно равноценные этимологии. Тогда наличие надёжного ряда одинаковых или сходных семантических связей может послужить решающим аргументом в пользу одной из этих этимологий. Посмотрим же, как это происходит, обратившись к одному из таких примеров.

Журавли и клюква

В диалектах русского языка широкое распространение имеют слова журавúка, журавúца, журавúна, имеющие значение ‘клюква’. Обычно было принято считать, что этимологически журавúка — это ‘журавлиная ягода’. Но в середине XX века появились статьи, авторы которых выражали сомнение в правильности этимологического сопоставления слов журавúка и журавль, считая, что связь между этими словами была не исконной, а вторичной. Взамен была предложена новая этимология.

Наличие диалектных форм жеравика, жоравица, жарав(л)ика и т. п. стало рассматриваться как аргумент в пользу сопоставления этих названий клюквы со словом жар в значении яркого огненного цвета. Тем более что в некоторых говорах русского языка клюква называется красницей. В пользу новой этимологии можно было бы привести материал древнерусского языка, в котором жеравъ означало ‘журавль’, а жеравыи — ‘горящий, раскалённый’.

И всё же новая этимология, по-видимому, должна быть отвергнута. Прежде всего, наличие в диалектах русского языка вариантов названия клюквы с гласными е, а и о в корне (жерав-, жарав-, жорав-ика), наряду с более распространённой формой журав-ика, — ица, совсем не говорит о том, что эти формы образованы от слова жар. Как раз наоборот: слово жар и его производные не имеют такого богатого «набора» фонетических вариантов, а поэтому сопоставление его с диалектными вариантами названия клюквы оказывается фонетически неубедительным. В то же время все перечисленные — отличные от литературного — варианты (жеравика, жаравика, жоравица) полностью совпадают с вариантами древнерусского слова ‘журавль’: жеравь, жаравь, жоравь. Кстати, названия журавля с гласными е и о в первом слоге засвидетельствованы также в целом ряде родственных славянских языков, а о значительной древности формы с гласными е свидетельствует литовск. genrė [гярве:] ‘журавль’.