Приманка для дьявола - Андрей Лазарчук

Мимо, обогнав его, пронесся с ревом и грохотом длинный магистральный грузовик, и этот грохот разбудил что-то в Эрике, а может быть, лопнуло что-то из предохранявшего его – потому что он в одно мгновение забыл, как надо управлять машиной. Руки ослабли, и нога соскользнула с педали. Машина останавливалась и съезжала на обочину, и он не знал, что надо делать. Покалеченным боком она пробороздила по бетонному ограждению. Мотор заглох. Непослушными руками Эрик открыл дверцу и почти выпал наружу. Дорога была пуста. Неожиданно для себя он бросился бежать прочь от машины. Ему казалось, что она сейчас взорвется. Он бежал долго, дыхания уже не хватало. Надо было залечь, чтобы уберечься от взрыва. Он лег и закрыл голову руками, чтобы уберечься от взрыва. Уберечься от взрыва. Потом он сделал это еще раз, сам в себе: лег и закрыл голову руками, сжался, закусил губу, чтобы не закричать, – сейчас должно было произойти что-то, что разнесет мир на куски… Так он лежал в ожидании чего-то ужасного и не хотел слышать, как рядом остановилась машина – запах бензина, резины и нагретого металла, – и кто-то подбежал к нему – тому, внешнему, бесчувственному, как панцирь черепахи, – с ним что-то делали, тормошили, о чем-то спрашивали, потом, кажется, куда-то вели… Он только крепче зажимал уши и прятался внутрь себя, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Он не знал, сколько времени пробыл так: с зажатыми ушами и закрытыми глазами. Кажется, много. Один раз он попытался приоткрыть глаз, но режущий свет многих ламп, преломленный на хромированных поверхностях и острых гранях, заставил его вновь зажмуриться – любая темнота была лучше этого адского света. Что-то делали с его панцирем, и панцирь как-то вел себя, – Эрик старался не думать о нем и не прикасаться к нему. Это было что-то большее, чем брезгливость, – что-то такое, чего нельзя преломить в себе, потому что если преломишь, то сломаешь себя. Что-то делали с его панцирем… Но я же не хотел! – голоса не было. Я не виноват ни в чем! – крик не шел через горло, охрипшее от другого крика. Что-то делали с его панцирем… И все-таки однажды он смог открыть глаза.

Буроватое огромное солнце висело невысоко над горизонтом, и далекие горы были светлее, чем небо, – как на негативе. Гладь озера застыла. В воздухе растекалось предчувствие урагана. Эрик сидел на высоком табурете у стойки бара перед пустым бокалом. Рядом сидели другие – он не видел лиц. Подошел бармен, спросил о чем-то. Эрик не знал слов, но понял его и кивнул. Бармен поставил перед ним еще один бокал – полный, с синей соломинкой. Эрик попробовал. Было вкусно и некрепко. На всякий случай Эрик проверил деньги в кошельке. Кошелек был незнакомый, новый, пахнущий хорошей кожей. Деньги тоже были новые, хрустящие, совершенно незнакомые. Эрик понимал только цифры. Числа были маленькие: «1», «2», «5». От таких цифр на деньгах он давно отвык. Он допил коктейль и расплатился. Откуда-то он знал, что надо отдать бумажку с цифрой «1» и отмахнуться от сдачи. Стойка бара располагалась под навесом, вокруг, на тротуаре, стояли столики и стулья, мимо них надо было пройти и спуститься по лестнице. Лестница вела на пляж. Пляж был уже почти пуст, люди собирали вещи и уходили, служители в оранжевых комбинезонах снимали тенты и убирали зонты. У причала несколько ребят, черные, как негры, вытаскивали лодки из воды. «Го, сола! – закричал один из них. – Харту у ло!», Эрик знал, что «сола» – это лысый, а «харту» – помоги. Он подбежал и стал вместе с ними волочь лодки по песку. Потом, когда лодки вытащили и перевернули, ребята расселись кружком и закурили. Предложили Эрику – просто из вежливости, они знали, что он не курит, но предлагали на всякий случай: вдруг ты втайне от нас начал, а мы не ведали и теперь невзначай тебя обидим? Из разговора Эрик кое-что понимал. Сегодня, оказывается, утонула девочка из деревни. Переходила речку вброд, течением подхватило и понесло. В озеро вынесло уже мертвую. Представляешь: платье надулось и держит на воде, а она уже захлебнулась. Двенадцать лет. Бывает же так… «Туар», – сказал один из парней и хлопнул Эрика по колену. Эрик оглянулся и встал. К нему шла Элли – он сразу узнал ее, хотя она изменилась. На ней была красная маечка без рукавов и белые шорты. Она была почему-то совсем не похожа на себя, но Эрик сразу узнал ее. Ребята загомонили, и она помахала им рукой. Эрик сказал: «Го, стерос!» – и пошел навстречу Элли. «Го» означало и здравствуй, и прощай – привет, одним словом.

– Ты почему меня не дождался? – спросила Элли. – Я тебя везде ищу.

Эрик непонимающе глядел на нее. Она изменилась. Лицо похудело, поэтому глаза стали еще больше. Волосы сделались светлее – выгорели на солнце и приобрели пепельный оттенок. Эрик никогда в жизни не видел волос такого цвета.

– Элли, – сказал он. – Господи, Элли.

– Ну, что ты? – сказала она. – Ничего страшного. Я так и думала, что ты опять куда-нибудь убредешь.

Эрик хотел что-то сказать, но не смог. И – странно – с появлением Элли в нем возник комок глухого, но сильного недовольства.

– Ну а почему ты не спрашиваешь, как я справилась с заданием, – засмеялась Элли. – В общем, все гораздо лучше, чем казалось. И проще. Статус беженцев нам предоставят, надо только сесть и написать подробное заявление. Пособие выдали, и знаешь сколько? Две тысячи крон! Это можно спокойно жить целый год, так как будут еще бесплатные талоны на питание. И этот человек сказал, что тебе надо пройти медицинское обследование, и тогда назначат пенсию: семьдесят крон в месяц, а если через год ты не сможешь начать работать или учиться, то тебе ее продлят. Видишь, как хорошо. И еще из тех денег осталось почти шестьсот крон. Так что совершенно нечего бояться.

– Я ничего не боюсь, – сказал Эрик – сказал не столько ей, сколько себе, и не столько утверждая это, сколько этому удивляясь. – Я почему-то ничего не боюсь, Элли…

– Это ты-то не боишься? – ехидно сказала Элли. – Ты так нервничал, что мы останемся без денег и мне придется идти на панель!

– Ну что ты несешь? – сказал он. – Ну что ты такое несешь, когда все хорошо, когда сейчас начнется такой ураган, когда – боже мой! – ты рядом… с ума сойти…

– Нет, – сказала Элли. – Ну, что ты? Не надо.

– Хватит, ты хочешь сказать?

Элли промолчала.

Эрик потрогал затылок. Волосы отросли на два пальца, и шрам хоть и чувствовался, но виден уже, наверное, не был. Так, сказал себе Эрик. Чтобы раз и навсегда: ничего не было. Ничего. Ты ни в чем не виноват, понял? Ни перед ней, ни перед собой. Все с самого начала. С нуля.

Они поднялись по лестнице с пляжа на набережную и от набережной пошли по узкому крутому переулку. Эрик знал эту дорогу – она вела к дому. К их с Элли дому. Неподвижный, мрачный воздух вдруг сдвинулся и потек, все быстрее и быстрее. Зашумели деревья. «Скорее!» – сказала Элли, и они побежали. Они добежали до знакомого дома и по наружной лестнице поднялись в мансарду. Через секунду начался ливень. Здесь все было как всегда – Эрик огляделся, быстро узнавая предметы. Их было мало: стол с посудой на нем, два парусиновых стула, шезлонг и два надувных матраца, брошенных в углу один на другой. Дешевая цветастая люстра висела на проводе, потому что крюк из потолка был выдран с мясом. Вон та дверь – это стенной шкаф, а вон та – так называемые удобства.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});