Искупление Дабира - Морис Симашко

Даже не сбросив одежду, лег он на нее. Грубо хватали руки за грудь ее и бедра, острый запах человеческой плоти доносился снизу. И когда задрожало в последний раз тело, не мог он лежать больше с ней. Так и не спросив ни о чем, пошел он назад к воротам. Ожидавший своего времени человек с дыней удивленно посмотрел ему вслед.

Выйдя из ворот, увидел он девочку, которая несла перевязанную веревкой верблюжью колючку на топливо. Все такое же было у нее: руки, шея, пятнышко у глаза. И даже локоть повернут был так, как в горах, где танцевали они, ступая ногами по цветам...

Переходя обратно канал с человечьими нечистотами, вяло текущими из рабада, он оступился. Запах распаленной женской плоти заполнил все вокруг. Качнулась земля, дрожь омерзения прошла от ног к голове, и все съеденное изверглось из него мучительными толчками.

Кто-то поддержал его за руку. Отведя глаза от зловонной струи, увидел он приходящего к гябрам имама. Синий халат с серебряной луной и звездами был на нем, и мягко кривились губы. Обтерев ему рот и усадив в стороне, дальше в гору пошел ученый имам...

Но день не кончался. Сам высокий хаджиб султанских садов стоял у клумбы с тюльпанами. В розовый дом потребованы отсюда цветы, и новый вазир самолично спрашивал о шагирде.

У самого основания срезаются тюльпаны. Похрусты-вают стебли, и сок течет на пальцы. Но не перебивается запах женщины на руках и не проходит отвращение. Наполненную корзину берет он и идет с ней в дом...

Все розовое здесь: стены, своды, и только двери синие. с золотой паутиной. Осторожно ступают ноги в неслышных коврах. Однажды увидел он тюркскую жену султана. Она стояла на айване, и казалось ему, что лицо у нее светится. Рано утром было это, и солнце еще не вставало за деревьями сада...

Вот оно, ее лицо,--посредине большой комнаты. Тюльпаны в корзине протягивает он к ней, и ярче делается свет. Такого еще не видел он в своей жизни. Какие-то люди здесь, но только тени их обозначаются где-то по сторонам.

А она знаком призывает его к себе, и он видит, что это просто женщина. Чуть оттопыривается у нее губа, сияние исходит от зубов, из глаз, от всего, что неприкрыто у нее. И руки уже тоже непонятно светятся, когда берет она из корзины цветы. Ему становится страшно, и он закрывает глаза.

Ослепителен ее смех, и теплые пальцы ощущает он у своего запястья. Она отводит ладонь, которой прикрылся он от нее, и удивление в ее глазах. С плотью эта женщина, как и те, у гябров. Но даже рука его. светится там, где прикасалась она. С робостью дотрагивается он до этого места...

Все потускнело в мире. Летают маленькие мохнатые пчелы, садятся на цветы. Стоят деревья, и плоды желтеют среди листьев. Солнце недвижно в небе...

Так много происходило с ним разного сегодня, что забыл он предопределенный ему путь. Лишь уйдя из сада, вспоминает он об устаде -мастере цветов. Некий великий дай из семи имамов учения прибывает к ним, и сказано ему быть в рабаде огородников...

V. СУЖДЕНИЕ УСТАДА--МАСТЕРА ЦВЕТОВ

У стад Наср Али сидел на месте ученика, положив большие руки к светильнику. На рассвете явился великий дай Кийя, и все здесь перешло к нему.

Но нет между ними скрытого, ибо уже много лет сам он -- тоже великий даи-худжжат, "Доказательство Правды" в Хорасане, а эта ступень -- вровень с семью имамами учения. Однако не открыл дай Кийя перед ним лица и все утро говорил наставления.

Подобно текущей в одну сторону реке было это. Там, в горных пещерах, готовятся к битве за правду, и все знает о здешних делах великий сайид-на, вождь и доказательство учения. Именно сайид-на -- светоч и надежда мира, опора справедливости. Воля его несокрушима, а проницательность, как дейлемский меч, разрубает замыслы врагов.

А когда спрошено было о самом дай аддуате, первом среди семи имамов, то, не изменяя голоса, сказал дай Кийя о тяжелой болезни главы учения, который полностью передал великое кормило сайиду-на Хасану ибн Саббаху, пусть вечно продлятся его годы. От маловеров и нерешительных успешно очищается сейчас учение. Новый призыв сайида-на побеждает всюду, и близко торжество правды. Великий учитель послал его сюда, чтобы ускорить предопределенное.

О том, что думают прочие вожди учения, спросил он тогда приехавшего. Дай Кийя наклонился к самому огню и в первый раз внимательно посмотрел ему в глаза. Если так думает сайид-на, сказал он, то больше ничего не имеет значения...

Все, что говорилось дальше, напоминало выговор простому фидаи. Разве не ведом ему первый завет учения, что все от имама? -- строго спрашивал у него дай Кийя. Народ лишь чистый лист бумаги. Не сам по себе что-нибудь может человек, а только с наставником-имамом. Волос не может упасть самостоятельно и капля воды пролиться без объяснения имама. Плавится медь, созревает зерно, плодится скот -- и тут должен быть разъясняющий имам. Только так войдет учение в человеческую плоть и кровь. Должны быть твердо убеждены люди, что жизнь их невозможна без учения, а кто не при-частен, сгинет во мраке небытия.

Но если каждому необходим имам, то разве не должен быть главный имам у всего учения? Те старики, с которых оно начиналось, наивны и недальновидны. Из землепашцев-райятов и устадов базара они, и нет в них смелости и широты мысли. Между тем учение возникло не на пустом месте, а в веках зрели питающие его источники мудрости. Кому, как не ученому сайиду-на, разобраться в них и стать пророком в свою эпоху... Мировой Разум олицетворился в нем, и каждое слово его -- золотой слиток правды...

О предстоящем походе на Дейлем говорили далее они. Вселенский Гонитель давно уже задумал это, и хоть якобы ушел он от дел правления, послушен ему султан. Но как заноза в теле этот поход новому вазиру Абу-л-Ганаиму. К нему и надо находить пути.

Приходит решающий час. В жалкую куклу для тюрков давно уже превратился самозваный багдадский халиф, а сами узурпаторы-тюрки тайно и явно рвут друг друга на части. Эмиры крепко засели в своих владениях, полученных от султана лишь на время -- в икта, и не отдают больше их назад. Многие из них вовсе не являются к порогу Сельджуков, а те, что в Анатолии, Сирии и Кермане, сами уже называют себя султанами. В доме самого Малик-шаха распадается все, потому что от четырех жен его сыновья, и всякая из них имеет приверженцев в войске. Райяты же и люди рабада по всей земле противятся тюркам, и это тоже надо всячески использовать для торжества учения. Все пусть будет от тюрков:

голод, наводнения и болезни. А спасение -- от имама-учителя.

И нельзя поэтому, чтобы пришло сейчас в Дейлем султанское войско. Не готовы еще к защите недавно обретенные крепости в горах и не завершена великая чистка учения. Зато в будущем году станет несокрушима дейлемская твердыня...

Незамедлительно совершить предопределенное с Гонителем Правды потребовал дай Кийя, а также с тремя или четырьмя сановниками и надимами, чтобы ужас охватил всех при доме Сельджуков. Отныне отменяется обычай, что лишь в ответ на казнь фидаи положено убийство. К широким действиям переходит учение.

Когда же сказано ему было, что не ко времени это и нужно, чтобы подлинно виновных постигло возмездие, а не кто подвернется под нож, дай Кийя второй раз наклонился и посмотрел ему в лицо...

И тут пришел юноша-шагирд, чья ступень -- рафик. Смятение было в его красивых глазах. Женщину встретил он здесь среди гябров, которую привозил некогда в горы для них этот самый дай Кийя. Сомнение посетило его, и нет тяжелее греха.

Но великий дай Кийя ни о чем не спросил у него. Он лишь повернул в левую сторону перстень на своей руке, и это значило, что рафик переходит в его власть.

* ГЛАВА СЕДЬМАЯ *

I. ВАЗИР

О мушерифах и достатке их... Пусть дают полномочия на тайную слежку -ишраф -- тому, на кого можно вполне положиться. Это некое лицо пусть знает все о происходящем при дворе и сообщает, когда необходимо. От него должны быть направлены в каждый город, в каждую округу заместители, благоразумные и добросовестные, дабы тайно докладывать о том, что происходит из значительного и незначительного... Пусть то, что следует им за такие труды, щедро выдают из государственной казны -- Бейтл-ал-мал, чтобы не чувствовали они необходимости в вероломстве. Польза, которая произойдет от их верности, в десять, в сто раз окупит то, что дадут им..^

Как и следует, приступая к мушерифам, он еще раз оглядывает комнату, смотрит в окно. Таково место их в государстве, что никому не видны они, но каждого должны увидеть. И коль задумал кто-либо недоброе, то и мысли его чтобы сделались известны.

Государство -- это контроль. На всякое дело есть в нем люди, которые проверяют, так ли оно исполняется. Как ни отбирай достойного из достойных амиля, ка-зия -- судью, воинского начальника -- шихне, управляющего -раиса, следящего за порядком мухтасиба и прочих, все они при деньгах или власти. А сила этих вещей такова, что ломается хрупкий тростник целомудрия. Каждый из названных здесь имеет ежедневную возможность к лихоимству, а жалованье всегда недостаточно. Сколько ни меняй их, они быстро находят путь друг к другу и совместно получают прибыль. Посему мудрые правители издавна негласно допустили для них эту возможность получать свою часть. Но положены также и границы для их алчности. Для того и содержатся особые люди, проверяющие ежегодно отчетность и ведущие тайное и явное дознание от лица султана.