Миф о другой Эвридике (СИ) - Владимир Зенкин

Ты тихонько приникла к сфере… ты попросилась туда, ты доверилась Этому. Ты ждёшь. Тебе нужно сегодня немногое. Только то, что вложил он… то, самое важное, спасительное.

Ждёшь. Строгая поверхность сферы плавно прогибается, поддаваясь твоему терпению, обволакивает тебя, как плёнка мыльного пузыря, и вновь смыкается сзади. Ты – внутри. Ты паришь в прохладном, зелёно-янтарном озере-сгустке. Это твоё предсознанье. Оно ещё достижимо для твоих чувств. Оно – ещё понимающая тебя и понятная тебе стихия. Но озеро-сгусток – лишь малая часть другой, несметной и недоступной стихии. Дальше, за тонкой границей – океан бессознательного.

В океане – всё. Твоё. Наверное – и тех, кто был до тебя. Забытое. Неведомое. Всё, что когда-то, от самого первого твоего вздоха, хотя б мельком тронуло чувства и мысли. И даже – что пролетело вблизи, не коснувшись их; ты, скорее всего, не узнаешь о том: быть может, назначенное, до зарезу, быть может, надобное тебе безвестной тенью осталось жить в океане.

Но сейчас – только одно… одно: это рядом должно быть, в озере-сгустке, неглубоко… спокойно, терпеливо увидеть.

Да… вон то: из зелёно-янтарного сумрака – серебряное пятнышко, эфемерная весть… тонкие пульсы и блики… Поближе, поближе…

Пятно увеличивается, расщипывается на клочки, клочки уплотняются, тяжелеют, из них вдруг мастерятся дома – белые, серые, высокие, низкие… дома с окнами… На светлой зыби, как на холсте, ряды домов: улица… городская улица – пустая, скучная… по улице едет машина: большой чёрный джип с поднятыми тёмными стёклами… кто в ней?.. куда они?..

Не торопимся, не отвлекаемся. Улица, дома, деревья, фонари, трава газонов, чёрная машина – утлы, нерезки; их может бесследно сдуть любой сквозняк от любого случайного ощущенья. Только об этом… только…

Картина уплотнилась. Стали узнаваться улицы: центр города… оперный театр, университет, торговый комплекс «Вега», проспект Содружества, автовокзал. Левитинское шоссе… невысокая однокупольная церковь в ремонтных лесах, какой-то склад: за сизым забором ряды жестяных полуцилиндров-ангаров… железнодорожный переезд… пригородные коттеджи… дачный посёлок на берегу озера, мост через речку… редкие богатые особняки… узкая дорога вдоль стройных сосен и разлапистых елей… одинокий могучий дом на поляне: три этажа с мансардой, многоскатная крыша из лиловой фигурной черепицы. Острая башенка: на шпиле – синий треххвостый флаг с геральдическим пауком. Ворота в высокой ограде распахиваются, впускают чёрную машину…

Лита открыла глаза. В плывучих очертаниях комнаты – лицо Рамина, склонённое над ней.

– Как чувствуешь себя?

– Н-нормально.

– Не торопись. Мы подождём.

– Я в порядке. Собираемся. Едем.

6. Синички

Люстра-звездолёт сама не горит, но остро-надменно взблескивает хрустальной чешуей от пришлого из окон света. В гобеленовом серебре стен плавают бессмысленные фигуры. Знакомый злорадный ощер изразцовых губищ камина. Стрелы-зигзаги, изгибы-вихри паркетного узора: прежнее смоляно-янтарное изощренство. Нету ещё чего-то прежнего на идеально чистом паркете. Чего-то… А… смирной и подлой медвежьей шкуры нету. Почему? Потому… потому, наверное… На месте шкуры – пенистый кофейный палас.

На стене, у противоположной двери, тот же гранатовый ковёр с оружием: те же сабли-шпаги-мечи-кинжалы… а правый угол ковра пустой… правый угол, там, в правом углу…

– Вспомнила? – человек на кресле легко прочитал её взгляд, – Соскучилась? По любимой сабельке. Хорошая была сабелька, да? В умелых руках.

Юля резко, рывком отвернула голову от ковра.

– Не понимаю, о чём вы говорите, – голос её был предательски ломок и глух.

– Да ну! Забыла, бедняжка? Столько времени прошло. Такие пустяки, в самом деле.

– Что вам н-надо от нас? зачем вы нас… – чуть слышно, ватными губами прошелестела Эля, – Мы ничего не…

– Блаженное дитя. И у тебя склероз? Болезнь заразная. Но излечимая.

Человек поднялся с кресла, медленно подошел к ним. Был он высок и прям, даже элегантен? Жёсткий, изысканный врез тёмной бородки и усиков в породистое лицо; широко рассаженные глаза холодны, небрежны-непререкаемы, лоб гладок-спокоен. По-всему, человек привык быть подчинителем, а не подчинённым.

Респектабельный демонизм, правда, разбавлялся коротким, обычайно округлым носом да просторными, перетекающими в лоб залысинами. Бессознательно Юля сравнила его с теми… двумя. Ростом и сложеньем он походил на «поджарого», но более – картофеленосость, губастость, залысины – на «гнома». «Сын, наверное».

– Кто вы такой? – изо всех сил твёрдо спросила Юля.

– Догадайся с полраза, – усмехнулся он чуть ли не благодушно, и усмешка у него была совсем, как у «гнома», – Ну рассказывай. Убийца-синеглазка. Как ты это сделала. Мы послушаем.

Он окинул взглядом своих людей. Булыжник, главарь троицы, привезшей их сюда – вольготно развалился в чернокожанном кресле (его сообщники Утконос и Ушастый исчезли, как только ввели девочек в зал). Ещё один – невысокий, немолодой, худощавый, с орехово смуглым лицом, похожий на араба или цыгана, почти безучастно стоял в стороне, у книжного шкафа.

– Вы какие-то дикие вещи говорите. По какому праву вы ворвались к нам ночью?.. одели наручники… привезли сюда… Для вас закона не существует? – Юля, неожиданно для себя, повернула взгляд к его глазам, смотрела в них долго, не мигая. В углах, на белках, у него были заметны тонкие красные нитки-сосудики. Он первый перевёл взгляд, покачал головой с удивленьем, ей почудилось даже, с восхищеньем.

– Ну, во-первых, наручников на вас уже нет. А во-вторых… Мдэ. Сомневался – было. Теперь – не сомневаюсь. Сестра твоя нипочём не смогла б. Ты – смогла. Написано на тебе. Убила ты. Обоих.

– Мы никого не убивали! – тонко выкрикнула Эля, – Мы первый раз здесь. Отпустите нас!

Хотел, было, сличить отпечатки твоих нежных пальчиков, – неспешно рассуждал «гномов» сын, с удовольствием оглядывая с головы до ног Юлю, но не задерживая взгляда в её глазах, – с отпечатками на рукояти сабли, на стакане. Уже не хочу. Всё ясней ясного. И играть в беспонятку, птички-сестрички, ни малейшего нет смысла. Скажете вы – да, скажете вы – нет; это никак не изменит моего настроения и неизбежного хода вещей.

– Вы с кем-то спутали нас. Или разыгрываете свой спектакль, – мрачное, отрешённое спокойствие, не в соответ обстановке, сошло на Юлю; она взяла в ладонь, тихонько сжала холодную, вздрагивающую руку сестры: «не надо их бояться, лучше, ненавидь их… найдём, найдём выход». Эля подняла растерянный взгляд, шевельнула бледными губами: поняла.

– Вся жизнь спектакль, а ты – неслабенькая в нём актриса. Да полно вам, синеглазки, вы же заметили уже – настроение у меня сегодня малооблачное, без осадков. Несмотря на злодеяние ваше, слишком уж людоедских чувств я к вам не питаю. Я не собираюсь шинковать вас саблями, вешать, топить, запекать в духовке, обливать кислотой, сдирать кожу и делать из неё барабан. Слава Богу – месяц прошёл. Покойники оплаканы и нежатся в земле, которая, как известно, всем, без разницы – пухом. Хотя с папой у нас были не лучезарные отношения, горе сыновнее – велико. Велико, но слегка уже отгорёвано. Что ж тут попишешь – судьба. Мне только одно в этой истории непонятно – зачем? Убивать-то, зачем было? Ну ладно: некрасиво, положим, дяденьки обошлись с вами, да? Обманули, охмурили, наивных девочек. Сами-то вы, девочки, каким местом думали, когда соглашались ехать сюда; не палкой же вас загоняли в машину. А вели бы себя культурно, отнеслись бы с пониманьем к слабостям дядей-пенсионеров – вам бы и денежек заплатили, и все были бы довольны. Зачем было хватать саблю и лишать людей жизни?

Эля сверкнула глазами, открыла уже рот, но Юля вовремя стиснула её ладонь.

– Мы ничего не хватали и никого не лишали. Не имеем понятия, о чём вы говорите.

– Мы никогда не были здесь, – неловко-жалобно добавила Эля, – Отпустите нас домой, пожалуйста.

«Гномов» сын сокрушённо вздохнул, развёл руками, повернулся к своим людям, призывая их подивиться услышанному. Булыжник и Араб недвусмысленными взглядами ощупывали сестёр.

– Наши гости так быстро не уходят, – ласковая ухмылка Булыжника, – Мы с ног сбились, пока отыскали вас.

– И старались не зря… не зря, – одобрительно, без малейшего акцента сказал Араб, подошёл ближе, наклонил во вниманьи пепельную голову: клювистый нос, костяной подбородок, черкнутый тонким косым шрамом от правой щеки, – Милы, юны, чисты, экзотичны. Что ещё надо, господа? – деловитый блеск в тёмных глазах.

– Зачем вы нас привезли сюда? Чего хотите? – презрительно сощурилась Юля, – Потребуете выкуп?

– А что, – засмеялся «гномов» сын, – Миллион «зелёных» заплатите?

– Отчего не десять? Нас одна мама на свою зарплату содержит. У неё этих миллионов…