Ложь во спасение - Нора Робертс

Если комната отдыха являла собой оазис покоя, то в салоне красоты звучали голоса, бурлили ванночки для ног, гудели сушки для волос. Ее окликнули сразу пять голосов – три косметички и две посетительницы, – так что Шелби моментально оказалась вовлечена в разговор и, прежде чем отыскала бабушку, успела выслушать массу сочувственных слов и приветствий.

– Ты как раз вовремя. Я только что закончила мелирование Долли Уобак, а следующая клиентка звонила, что прийти не сможет, так что у меня есть время сделать тебе массаж лица. Иди опять надевай халат. С Кэлли все в порядке. Они с Челси устраивают чаепитие. В красивых нарядах. Ада-Мей сказала, девчонки сразу поладили и теперь их не растащишь – точь-в-точь как были вы с Эммой-Кейт.

– Ну, и слава богу. – Шелби постаралась не вспоминать о том ледяном взгляде, которым провожала ее сегодня подруга детства.

– Она привезет малышку домой часа через два. Ты как раз успеешь сделать терапию лица, еще и поболтаем немножко. – Виола тряхнула головой, и свет из окна блеснул золотом в ее рыжих волосах. – После Вонни тебе получше стало?

– Она замечательная. Только я не помню, чтобы она была такая маленькая.

– В маму пошла.

– Маленькая, а руки вон какие сильные! И на чай не взяла, бабуль. Сказала, мама обо всем позаботилась и вообще мы, мол, родня.

– Можешь дать на чай мне – в виде часа своего времени. Ну иди, надевай халат. – Косметические кабинеты у нас там же, где и раньше. Мы с тобой займем первый. Ступай!

– У меня для тебя есть кое-что особенное, – сказала Виола, когда Шелби вошла. – Мой специальный энергетический массаж. Сейчас ты и твоя кожа получат новый заряд энергии. Халат можешь повесить на крючок, а сама ложись, и мы тебя укроем.

– Это у тебя тоже новое. Не сам кабинет, а кресло. И еще что-то из оборудования.

– Если хочешь быть конкурентоспособным, надо идти в ногу со временем. – Виола достала фартук и надела его поверх укороченных брючек и ярко-оранжевой футболки. – А в соседнем кабинете у меня стоит аппарат, который разглаживает морщины электромагнитными импульсами.

– Правда? – Шелби легла на наклонное кресло и укрылась простыней.

– Пока из нас только двое обучились на нем работать, а именно – я и твоя мама, а Мейбелин… Ты Мейбелин-то помнишь?

– Помню. Сколько себя помню, она всегда у тебя работала.

– Да, уже много лет, а теперь и дочь у нас работает. Лорели в маму пошла – маникюрша из нее превосходная. Мейбелин сейчас как раз обучается работать на новом аппарате, так что скоро мы его будем использовать втроем. Ну, тебе-то еще не скоро о морщинах беспокоиться. – Она положила поверх простынки легкое покрывало, потом стянула Шелби волосы назад. – Так, давай-ка посмотрим. Детка, у тебя кожа немного обезвожена. Это все из-за стресса.

Виола начала с чистки, и ее пальцы, мягкие, как у ребенка, легко заскользили по лицу Шелби.

– Есть вещи, про которые девушка может сказать бабушке, но остерегается рассказывать маме. Бабушке безопаснее. А Ада-Мей – она привыкла видеть во всем положительную сторону, это у нее дар такой. Тебя что-то тревожит, я это вижу, но это не горе. Горе я различать умею.

– Я его разлюбила. – Здесь, с закрытыми глазами и ощущая бабушкины пальцы на своем лице, Шелби могла произнести это вслух. – А может, никогда и не любила. Теперь я знаю, что он меня точно не любил. Тяжело это сознавать, тяжело знать, что у нас все было не так, как должно было быть. А теперь уж ничего и не вернешь.

– Ты была совсем девчонка.

– Старше тебя!

– Ну, про меня что говорить? Мне невероятно повезло. И деду твоему тоже.

– Бабуль, я была хорошей женой. Я могу это сказать не кривя душой, я это знаю. Мы родили Кэлли, и это большое счастье. Я хотела второго. Я знаю, это, наверное, неправильно – хотеть еще детей, когда не все ладно, но я думала, может быть, это нормально, и не особо переживала. Может, если бы у меня родился еще один ребенок, на которого я могла направить свою любовь, мне было бы лучше. Как я хотела второго!

– Мне это чувство знакомо.

– И он сказал, хорошо. Говорил, что Кэлли будет полезно иметь братика или сестренку. Но этого не произошло, а в первый раз все получилось очень легко и быстро. Я проверялась, и он тоже говорил, что сдал все анализы.

– Да? Он так говорил? – переспросила Виола, втирая в лицо Шелби легкий скраб.

– После того, как все случилось, мне пришлось перебрать все его документы, все папки с бумагами. Много чего надо было пересмотреть.

Юристы, бухгалтеры, налоговики, кредиторы, счета и долги.

– И среди них я нашла счет от врача. Или рецепт? Неважно. Ричард – он ничего не выбрасывал. Так вот, этот счет был ему выписан через несколько недель после рождения Кэлли, в то время, когда я ее в первый раз возила показывать вам, а он тогда сказал, что летит в командировку. Когда мы уезжали, он был так мил, все организовал наилучшим образом. И частный самолет тебе, и лимузин к самолету. А сам летал в Нью-Йорк и делал вазэктомию.

Руки Виолы замерли в воздухе.

– Он стерилизовался и продолжал поддерживать в тебе уверенность, что вы пытаетесь сделать второго ребенка?

– Никогда ему этого не прощу! Из всего, что он сделал, этого я ему простить не смогу.

– Это его право – самому решить, хочет он еще детей или нет, но он не имел права стерилизоваться и не сказать тебе. Это неслыханная ложь! У человека, который способен на такую ложь и способен с этой ложью жить, недостает чего-то очень важного.

– Знаешь, бабуль, после его смерти вскрылось столько обманов! И представляешь, обнаружилось все это уже задним числом! – Шелби подумала, что пустоту, которая образовалась в ее душе, уже ничем не заполнишь. – Я себя чувствую круглой дурой. Как будто я жила с незнакомым человеком. И чего я никак понять не могу: зачем он на мне женился? Зачем жил со мной?

Внутри у Виолы все клокотало, но руки оставались мягкими и нежными, а голос – ровным.

– Ты красивая девочка, Шелби-Энн, и ты говоришь, что была хорошей женой. И ты не должна чувствовать себя дурой лишь потому, что верила своему мужу. А в чем еще он лгал? У него были другие женщины?

– Точно я не знаю, а теперь уже не спросишь. Но думаю, да. Насколько я могу судить из того, что вскрылось после его гибели, – да, другие женщины у него были. И самое интересное – меня это не волнует. Мне даже без разницы, сколько их было – он ведь так много ездил без нас. А пару месяцев назад я сходила к врачу, проверилась на всякий случай. Но нет, он меня ничем не наградил, так что, если другие и были, он соблюдал осторожность. Да мне вообще плевать, пускай их хоть сто у него было!

Она собралась с духом, а Виола уже наносила питательную маску.

– Деньги, бабуль. Он врал мне про деньги. Я никогда не придавала этому значения, потому что он говорил, что это его забота, а мое дело – следить за домом и воспитывать Кэлли. Он из-за этого мог знаешь как вспылить! Голоса не повысит, а ощущение, будто наотмашь бьет.

– Холодное презрение ранит больше вспыльчивости.

Чувствуя поддержку, Шелби открыла глаза и посмотрела на бабушку.

– Я его боялась. Больно в этом признаваться, и я даже не знаю, как это получилось. Но сейчас, оглядываясь назад, я это ясно вижу. Он не любил, когда я задаю вопросы о деньгах – и я не задавала. У нас все было: шмотки, мебель, рестораны, поездки. Но он и там меня обманывал, какие-то аферы проворачивал. Я еще до конца не разобралась.

Шелби снова закрыла глаза, не от стыда – бабули она не стыдилась, – а от усталости.

– Все было взято в кредит. А дом на Севере – за тот даже первый взнос не был выплачен, а ведь он его взял еще летом. И сказал мне только в ноябре, когда объявил, что мы скоро переезжаем. Еще были машины, кредитки, просроченные платежи – даже в Атланте у него долги остались. Налоги не платил.

– Он оставил тебя в долгах?

– Вот я их и разгребала помаленьку, составляла себе график платежей, а в последние недели распродала все, что было можно. На дом есть покупатели. Если сделка состоится, этот груз, считай, я с себя свалила.

– И сколько же ты осталась должна по его милости?

– На сегодняшний день? – Шелби открыла глаза и посмотрела на бабушку в упор. – Один миллион девятьсот девяносто шесть тысяч долларов и восемьдесят девять центов.

– Ого, – Виола глубоко вдохнула и медленно выпустила воздух. – Так-так. Господи ты боже мой, Шелби-Энн, это огромная сумма.

– Когда дом продастся, она существенно сократится. За него дают миллион восемьсот. Я за него должна на сто пятьдесят тысяч больше, но банк готов мне их простить, учитывая, что это продажа без покрытия. А сначала было вообще три миллиона. Даже чуть больше, учитывая гонорары адвокатам и финансистам.

– То есть начиная с января ты уже выплатила миллион долларов? – Виола покачала головой. – Вот это я понимаю – распродажа!