Острова на горизонте - Юрий Иванов

Двигатель выдержал. На восьмые сутки ветер, израсходовав силы, начал стихать. Он уже не выл, а лишь тоскливо скулил в вантах. Наверно, досадовал, что не смог с нами ничего поделать. Волны пошли на убыль, они становились все более пологими и уже не швыряли траулер, не валили его с борта на борт, а просто плавно раскачивали. Да вот и черные, лохматые тучи разорвались вдруг в разных местах, как старая прогнившая ткань, и сквозь эти прорехи хлынули к поверхности океана лучи солнца.

Осунувшиеся, заросшие щетиной, мы выбрались на палубу из помещений и с жадностью вдохнули свежий, чуть солоноватый воздух. Легко и радостно было на душе у каждого из нас: мы выстояли!

В ходовой рубке было тихо, лишь мерно, уютно жужжал мотор гирокомпаса, да в штурманской, где была открыта дверь, слышалось шуршание карт. Это капитан перебирал их, откладывал те, что понадобятся нам в новом районе лова.

— Капитан! Вижу в воде какие-то плавающие предметы, — сказал вахтенный штурман, глядя в бинокль. — Уж не погиб ли кто?

— О чем болтаешь? — сердито сказал капитан. — «Погиб»! Скажешь такое! Ну-ка что ты там увидел?

Штурман протянул мне второй бинокль, я подкрутил окуляры и стал, как и капитан, глядеть в указанном направлении. Волны. Несколько чаек над самой водой. Стайка летучих рыб выскользнула из океана, одна из птиц бросилась за ними. Да, вижу! Вот спасательный круг, доски, пустые бочки, обломок мачты, еще какие-то обломки.

— Глядите, крысы! — крикнул штурман. — Да вон же, вон!

На одной из досок теснились, сбившись в дрожащую кучу, крысы. Сомнений быть не могло: совсем недавно тут произошла катастрофа. Какое-то судно не выдержало схватки с океаном.

— Леднев! Берите боцмана, двух матросов, моториста и в шлюпку, — приказал мне капитан. — Осмотреть все внимательно.

Через несколько минут шлюпка закачалась на волнах, взревел двигатель, и мы направились к месту гибели судна. Наверняка кто-то уже подобрал терпящих бедствие моряков, и все же… Не показалось ли? Да нет же! Сквозь плеск волн и рокот двигателя шлюпки до нас донесся собачий лай. Да-да, мы не ошиблись: из-за расщепленных досок одного из самых крупных обломков — это была крыша рубки — показалась голова небольшой собачонки…

На самом малом ходу, внимательно осматривая воду и плавающий в волнах мусор, мы направились к собаке. А она лаяла хриплым, сорванным голосом. Ну, вот еще метров пять, еще… Нос шлюпки ткнулся в сорванную волнами с судна рубку, боцман перегнулся через борт и взял собаку.

— Держи, — сказал он самому молодому нашему матросу Саше. — Больше тут никого нет.

— Что же тут произошло? — бормотал Саша, прижимая к себе мокрую, дрожащую собачонку. — Ну не бойся. Теперь тебе будет хорошо.

Мы вернулись на траулер, подняли шлюпку на ботдек и до позднего вечера кружили у места катастрофы, пускали ракеты. Однако не нашли никого. Люди ушли от места гибели судна на спасательной шлюпке, или их подобрали моряки какого-то другого теплохода или траулера, оказавшегося поблизости.

На шее собачонки было надето медное кольцо, и на нем было выбито по-английски «Тим. Клипер «Снек». Когда мы покидали район гибели клипера «Снек» — так в наши дни называются небольшие, на пять-шесть человек экипажа, американские и канадские рыболовные суда, — морской пес Тим, словно прощаясь со своим клипером и теми людьми, которых, наверно, очень любил, вдруг завыл. Он скулил до заката солнца, и было тяжело слышать этот собачий голос, разносящийся над океаном. Мы не трогали Тима: ему надо было излить свое горе. Но вот солнце зашло, несколько минут Тим смотрел в ту сторону, где огненный шар нырнул в океан, а потом вздохнул, лег на палубу и тотчас уснул. Видимо, он уже несколько ночей не спал.

Саша отнес его в каюту и положил на кусок войлока в черепаший панцирь — наш океанский трофей. Сел рядом. Он глядел на Тима, будто пытался угадать, что же все-таки произошло в океане? Однако никто из нас никогда не узнает этого: моряки со «Снека», если и спаслись, не расскажут нам о трагедии. А океан крепко хранит свои тайны.

На другое утро мы ушли уже далеко от тех мест, где волны с ветром так жестоко расправились со «Снеком».

Так вот, было солнечно, тепло и тихо. Мы занимались обычными судовыми делами: готовили трал, сушили брезенты и свои собственные вещи, отсыревшие во время шторма, радовались, что ушли из тех широт, где нас преследовали вязкие, непроницаемые для глаз туманы, ливни и пронизывающие ветры. Теперь мы шли на юг, ближе к тропикам.

А по мокрой палубе бегал Тим. Мне казалось, что в его глазах еще таится испуг и грусть, и, наверно, так оно и было, но Тим не хотел расстраивать нас своим удрученным видом. Мужественно перенеся трагедию, он больше не скулил и не выл, как вчера, а деловито знакомился с траулером. Он все осматривал, обнюхивал и, как бы показывая, что ему тут нравится, весело помахивал хвостом и подавал звонкий голос.

— Вот тут будет стоять твоя миска, — поучал его Саша, указывая место у траловой лебедки. — Гляди, чтобы тут всегда было чисто. Не люблю нерях.

Тим слушал его и приподнимал то одно ухо, то другое: не так-то было легко привыкнуть к иностранной речи. Ведь он понимал, вероятно, только по-английски.

— Мис-ка. Это ми-ска, — втолковывал ему Саша. — Ну, понял?

Наконец Тимка коротко гавкнул, будто пытаясь сказать: «Конечно, понял! Самый глупый щенок и тот сразу все поймет».

— О’кэй, — сказал Саша, переходя на английский. — Плиз, Тимка, теперь я покажу тебе твой гальюн. По-маленькому ты будешь ходить вот сюда, в шпигат. Ол райт?

Поразмышляв немного, Тимка опять гавкнул и тотчас с самым серьезным видом поднял заднюю лапу и начал прыскать, точно попадая в отверстие шпигата.

Мы, несколько моряков, наблюдавших за Сашей и Тимкой, засмеялись: у пса была отличная морская выучка. И если ранее мы просто жалели Тимку, как потерпевшего кораблекрушение, то с этого момента полюбили его: сообразительный! В дальнейшем Тим ни разу не разочаровывал нас своими поступками, и мы приняли его в нашу морскую семью, а вскоре просто и не представляли себе, как бы мы жили без этой забавной собачонки.

Летело время. Катились дни один за другим — дни, просоленные ветром, постоянно прокатывающимся над океаном, дни, прокаленные жгучим тропическим солнцем.

Мы пришли в новый район промысла, с утра и до позднего вечера не покидали палубы, тралили и тралили рыбу.

Тимка быстро привык к распорядку дня на траулере. Он совершенно точно узнавал время утренней побудки и выпрыгивал из своей «койки» — черепашьего панциря — минут за десять до того, как в каютах начинали просыпаться матросы.