Мир с членистоногими - Лев Цитоловский

что тут странного, — не понял Сёма, — аргументов может быть полно, их приводят по мере надобности, когда того требует логика.

— Тут есть одна тонкость, Сёма, — пояснил Гоги. — Даже, если ты, на самом деле прав, это получается вдруг, внезапно, и тогда я думаю, что если бы спор начался с начала, я бы, может быть, возразил. Ты извини, бичо, я ничего плохого сказать не хотел.

— Короче, не ясно, чего ждать. — Сделал заключение Колян. — Вот и требуется, прежде чем сближаться, ну… обычная осторожность. Но кое-кто, к несчастью, перегибает палку.

— Возможно, вы и правы, — согласился Сеня, — мне это как-то не приходило в голову, я в своем поведении никаких загадок не вижу.

— Всё на самом деле вполне естественно. — Пожал плечами Андрей. — Условия жизни наложили отпечаток. На чужбине, в постоянном напряжении, вот и закалились. Приходилось скрывать свои намерения, на всякий случай. Впрочем, понятно не всё. Многие племена рассеяны среди других народов, а закалились только евреи? Может быть, всё дело в особой религии?

— Думаю, религия ни при чем. Когда все превратились в атеистов, ничего не изменилось, — попытался объяснить Сеня. — Так, как мы, не жил ни один другой народ. Например, цыгане проводят основную часть жизни в таборе, другие образуют на чужбине сообщества. А евреи пытаются слиться с коренным населением. Их прячут в резервации, а они стремятся вовне. Религиозные евреи этому противодействуют, да у них плохо получается.

— Похоже, что так и было. — Неуверенно согласился Андрей. — Но симбиоз, как правило, оказывался удачным, за одним печальным исключением, в Германии.

— Ну, это был далеко не исключительный случай, погромы устраивали столетиями. — Возразил Колян.

— Самое смешное, что каждый из нас, евреев, не ощущает себя инородцем, а при выезде за кордон испытывает ностальгию. Но, получается, любим страну без взаимности, — вздохнул Сеня.

— Насчет страны ты немного загнул. — Привычно заключил дебаты Гоги. — Официального гнета теперь нет нигде. Согласись, дорогой, прогресс налицо. Упорствуют какие-то подонки. Ну, попадаются еще проныры, которые виляют хвостом перед коренной массой и поругивают всех остальных, от евреев до кавказцев. И даже киевлян.

Гоги вновь наполнил стаканы Ахашени. Все были довольны, что тяжелый разговор завершился, но тут Колян вспомнил важный момент:

— Постойте, парни. Мы забыли, а Стас Данилов, с геологии, летом побывал в Израиле. Оказывается, евреи там, не такие, как у нас. Люди, как люди. Обычные, немного суматошные. А Эрик Вартапетян рассказывал об армянах. Здесь они в интеллектуальной элите, а в Ереване, кто — слесарь, кто учитель, кто — охранник. Так что дело не в генетике.

— Аминь, — провозгласил Андрей.

Петюня и очки

Электричка деловито проносилась мимо перелесков, речушек и дачных участков. Алексей Петрович сегодня устал на службе и поэтому рассеяно пропускал мимо внимания мелькающие пейзажи. За окном пока было светло, но в вагоне включили свет и тогда окна сразу потеряли прозрачность — в них теперь отражалась внутренность вагона. Вечером в субботу все, кому было необходимо, уже разъехались по дачам. Народу было немного, и все сидели в отдельных шестиместных секциях по обеим сторонам салона. В некоторых из них расположились дружные компании и что-то обсуждали. Секции создавали иллюзию уединения. Элегантно-растрепанный пенсионер углубился в газету, его там что-то заинтересовало, потому что он застыл неподвижно. Студенты сосредоточенно рылись в мобильниках, а группа слегка подвыпивших приятелей обменивалась шуточками. Парень и девушка, судя по их лицам, говорили друг другу нечто приятное, а дама в дальнем углу вагона баюкала в своей корзинке рассаду помидоров. Каждый был погружен в свои дела и мысли. Некоторые лакомились чем-то из пакетика. Вагон мерно погромыхивал разболтанными суставами. На промежуточных станциях вновь прибывшие занимали свободные места. Время от времени что-то бормотал машинист. Считалось, что это он объявляет остановки.

Поезд затормозил, и на очередной стоянке новая пассажирка сразу заявила о себе раздраженным голосом. Она выражала недовольство поведением своего субтильного спутника средних лет, нагруженного вещами. Самой женщине было немного за семьдесят. Её огромное, жилистое тело было добротно одето, не выглядело расплывшимся, хотя и состояло из одних мышц, без признаков жира. Двигалась она энергично, хотя опиралась на палку, и агрессивно ворчала на помощника, тащившего пузатый баул и видавший виды чемодан, перевязанный бельевой веревкой. Свободной рукой она требовательно стучала своему сопровождающему в спину, управляя таким образом их общим движением. Спутник терпеливо молчал и старался выполнять поступавшие в спину распоряжения. Население вагона поневоле обратило внимание на шумную пару. Едва раздвинув двери салона, мужчина попробовал было занять первое же полукупе, рассчитанное всего лишь на пятерых: скамья, примыкающая к раздвижной двери, вмещала лишь двоих.

Поставив поклажу на большую скамью, он показал старушке на свободную лавку, а сам в нерешительности остался стоять в проходе.

— Ещё чего! — возмутилась та, — ты бы меня в тамбур поместил! Вагон совсем пустой, двигай дальше, не рассыплешься. Гарантирую.

Она решительно подтолкнула мужчина вперед, и он, развернувшись боком, с натугой потащил багаж вглубь вагона.

Был он полубрит и скромно одет. Под старенькой болоньевой курткой проглядывала полосатая майка, голову покрывала хорошо послужившая кепка. Стоптанные ботинки оставляли за собой мокрые следы. На носу у него сидели сверкающие новизной очки, и мужчина их активно эксплуатировал: поворачивал голову то влево, то вправо и увлеченно рассматривал всё, что попадало ему в поле зрения. Когда в потемневшем окне появилось его собственное отражение, он сделал брезгливую гримасу и сосредоточился на чем-то другом.

Четвертая секция справа, как раз напротив Алексея Петровича, была свободна. Здесь мужчина и задержался. Он снова положил вещи на одну из лавок и предложил старухе сесть напротив. Но бабка ткнула его клюкой и потребовала поместить вещи на верхнюю полку:

— Бросил здесь и доволен? Свою миссию уже выполнил, страдалец? Дорога-то длинная, кто-нибудь обязательно заявится, да вещи на пол и сбросит. Нет уж, взялся за дело, так доведи до конца, не халтурь.

Мужчина послушно взгромоздил наверх сначала чемодан, а потом и баул, но уже над соседней, тоже пустой, секцией: вместе, на одной полке, они не помещались. Потом он сел напротив старухи и попытался отдышаться.

— Бабуля, — решил встрять Алексей Петрович, — очень уж вы строгая тёща. Сразу можно догадаться, что он вам зять, а не сын.

Старуха внимательно оглядела Алексея Петровича и, видимо, была вполне удовлетворена его прикидом.

— Ну и попали вы пальцем в небо, молодой человек. Не зять он мне и, уж тем более, никак не сын.

— И кто же он вам? Сосед или, может быть, наемный работник?

— Кто! Да никто. Он меня на платформе усмотрел.