Марсельцы - Феликс Гра

Усталые товарищи мгновенно заснули. Но мне не хотелось спать. Я вспоминал свое детство, тяжелый гнет нужды, жестокий голод… От этих грустных мыслей меня отвлекло большое белое облако, плывшее над самой моей головой. Оно беспрестанно меняло свои очертания, то увеличиваясь, то уменьшаясь, и, наконец, совсем исчезло, растворившись в беспредельной голубизне неба. Затем я с любопытством стал следить за муравьем, который тащил куда-то овсяное зерно, вдвое большее, чем он сам. Муравей остановится у соломинки, преградившей ему путь, потом вскарабкался на камешек и с этой огромной по сравнению с ним самим высоты рухнул на землю, не выпуская ни на мгновенье своего груза; он продолжал свой путь, то толкая зерно впереди себя, то волоча его сзади. Я взял веточку и очень осторожно, чтобы не испугать насекомое, помогал ему преодолевать препятствия. На закате дня нас навестили монтелимарские патриоты. Они принесли нам чеснок, которым мы угостились на славу. Но вот уже опять бьют барабаны, и мы снова идем по парижской дороге…

Мы шли и шли не останавливаясь. Прекрасная летняя ночь была ясной и теплой; время от времени темноту прорезали зарницы. На рассвете нас окутал свежий холодок тумана, поднявшегося над Роной. Серая пелена поползла над ивняком, над полями колосящейся пшеницы, над цветущими грядками. Туман растаял под первыми же солнечными лучами.

Как странно: повсюду в поле видны были жнецы. В Авиньоне хлеб уже наполовину в амбарах, в Пьерлате возили снопы, а здесь еще только начали косить! Вот что значит север!

За Монтелимаром кончились оливковые рощи. Сюда уж не достигает теплый средиземноморский ветер, здесь не могут вызревать плоды олив; здесь нет стрекоз — земля слишком холодна для них.

Увидев вишневое дерево с еще не осыпавшимися цветами, я не мог удержаться от восклицания:

— Далеко же мы зашли!

Марган ответил мне:

— Но нам еще дальше до конца пути! Впрочем, не беда, не через пятнадцать, так через двадцать дней мы будем в Париже и посчитаемся со сторонниками тирана! Ох, и жарко там будет!..

Назавтра около полудня мы подошли к городу Валанс. Федераты украсили свои ружья вишневыми ветками, прикололи цветы к запыленным красным шапкам и с песней:

Так трепещите же, тираны,И вы, предатели страны!

Прошли через весь город.

Население городка, высыпавшее на улицы, не знало, надо ли бояться нас или приветствовать. Жители робко спрашивали, откуда мы пришли, куда идем, кто мы такие. Майор Муассон предупредил, что мы не остановимся в Валансе — мы и так задержались в пути, и надо было наверстывать упущенное время; ведь отечество в опасности!

И мы действительно прошли через Валанс, не останавливаясь, под неумолчную дробь барабанов и пение «Марсельезы». Эхо высоких скал на противоположном берегу Роны подхватывало нашу песнь, и нам казалось, что вторая армия красных южан идет приступом на холодный север…

Мы позавтракали на ходу — съели по ломтю хлеба и по головке чесноку. Только перед самым заходом солнца, перейдя по мосту через Изер, мы сделали привал в Карнамском лесу. Восход солнца застал нас уже снова в дороге, по пути к городку Виен.

Мерно шагает батальон по необъятному простору полей. Ноги у нас стерты до крови, впереди лежит длинная и трудная дорога, но мы не жалуемся — в конце пути нас ждет свобода!

Крестьяне бросали полевые работы и выбегали к обочинам дороги при нашем приближении. Они с удивлением смотрели на шумные и крикливые ряды южан, проходившие мимо с шутками и смехом.

Федераты окликали крестьян, спрашивали, какой урожай, хороша ли земля. Но северяне плохо понимали наш язык и отвечали невпопад. Сами они говорили в нос, как истые парижане.

Снова верста за верстой откладываются позади. Вот уже на горизонте показался шпиль собора св. Мориса. Тяжелая каменная громада нависла над городком Виен, прилепившимися к склонам гористого берега Роны.

Мне снова страстно захотелось впрячься в телегу с пушкой и поразить горожан своим воинственным и «взрослым» видом.

Я остановился как бы для того, чтобы перешнуровать развязавшийся башмак, и пропустил таким образом почти весь батальон мимо себя. А вот, наконец, и арьергард с пушками и походной кузницей.

— Эй, товарищ, — обратился я к одному из федератов, задыхавшемуся от напряжения в своей ременной сбруе, — видно, нелегкое это дело, тащить такую телегу?

— Попробуй сам — узнаешь!

— Давай, попробую.

И я сложил на тележку ружье, саблю и походный мешок. Федерат на ходу уступил мне свое место, я впрягся в ременную сбрую и, натянув ее что есть мочи, бодро зашагал.

Канонир Пелу, видя, с какой силой я тащу телегу, крикнул мне:

— Потише, потише, малыш! Успеешь еще лопнуть от напряжения. Так ты, чего доброго, еще ремень порвешь!

Эта насмешка на несколько мгновений охладила мой пыл, но как только Пелу отвернулся, я снова с прежним рвением налег на ремень.

Наконец, мы взобрались на возвышенность, где расположен городок Виен. Нас встретили колокольным звоном и громом пушечных салютов. Навстречу нам высыпала огромная толпа. Сегодня — четырнадцатое июля — праздник Федерации[24]. Улицы запружены людьми. Мы струдом продираемся сквозь толпу. В тесноте мы наступаем друг другу на ноги; колеса тележек подпрыгивают на каждом булыжнике, на каждой выбоине. Барабанщики бьют в барабаны, мы поем «Марсельезу». Чтобы обратить на себя внимание, я сгибаюсь чуть не до самой земли. Когда на меня смотрят, я подымаю голову и хриплым голосом кричу:

— Да здравствует нация! Да здравствует нация!

И я испытывал большую радость, видя, что люди указывают на меня пальцем. Мне казалось, они говорили друг другу:

— Посмотрите на этого молодого человека, какой у него грозный и воинственный вид!

Но меня ждало глубокое разочарование. Глядя на меня, люди громко вздыхали:

— Бедняжка! Да ведь он еще совсем ребенок! Поглядите, у него даже борода не растет!

Я с еще большим ожесточением тянул телегу за ремень и кричал: «Да здравствует нация!», но настроение мое было испорчено.

В Виене мы провели чудесный вечер. Все добрые патриоты приняли участие в пиршестве, устроенном городом в нашу честь.

На следующее утро, перед выступлением в поход, батальон прошел церемониальным маршем мимо алтаря Федерации, воздвигнутого на площади, против собора. Затем мы преклонили колени перед алтарем и пропели строфу из «Марсельезы»:

Святая к родине любовь,Веди нас по дороге мщенья.

Не успели мы кончить строфу, как напротив нас опустилась на колени группа школьников и пропела новую строфу, которой мы еще никогда не слыхали: