Осень для ангела - Сергей Шангин

— Как знаешь, — тяжело вздохнул Иван Васильевич и протянув руку, схватил ладонь, виднеющуюся из-под мешка. — Эй ты, клиент, давай сюда свой лапоть, приступаем к процессу!

Вован козлом скакнул к Ивану Васильевичу и двумя руками вцепился в его протянутую ладонь. Иван Васильевич поморщился от боли, призрак призраком, а давит как пресс.

Смерть взмахнула руками, что-то неразборчивое пропела и в тот же момент через тело Ивана Васильевича словно ток прошел. Он выгнулся дугой, сердце зашлось от невыносимой боли, в глазах почернело, ноги ослабли, он едва не свалился на землю. Чудом удержался на ногах и огляделся по сторонам.

Слева от него, там, где только что стоял призрак Вована в пиджаке и при цепях, переминалась с ноги на ногу душа бомжа.

Справа корчилось в веревках все то же тело, только двигалось оно гораздо активнее и громче мычало что-то.

— Чего уставились? — рявкнул Иван Васильевич остолбеневшим браткам. — Высвобождайте своего корефана и валите отсюда, пока всех не отправил на тот свет по знакомству!

Сема с Корнем ринулись к телу, едва не стукнувшись лбами, начали дергать за узлы, в спешке затягивая их еще крепче. Совместными бестолковыми усилиями они наконец-то сдернули мешок с головы бомжа и замерли в нерешительности.

— Не, это не Вован! — обиженно высказал Корень, баюкая пораненную руку. — Я конечно, без претензий, но товар фуфельный, не то подсунули. Где Вован?

— Это, мужики, не по договору! Мы вам тело дали? Дали! Деньги заплатили? Заплатили! Где Вован? Это же кидалово в натуре!

— А ты что хотел, чтобы тебе Вован из гроба встал? Так не встанет, сгнил он давно, нету твоего Вована, черви съели!

— Какие черви? — тупо спросил Корень. — Ты чо ботаникой мозги забиваешь? Бабки гони обратно, бомжа на перо!

— Помрешь, узнаешь, какие черви! — вздохнул Иван Васильевич. — По договору, если ты читать не разучился, следует, что душа твоего Вована должна быть переселена в предоставленное тело.

— И чо?

— Чо-чо, вот она и переселена! — теряя терпение, рявкнул Иван Васильевич. — Забирай свое дерьмо и уматывайте с моего кладбища!

— Так это чмо теперь Вован?

— Было чмо, стал Вован, — устало подтвердил директор.

Сема открыл в удивлении рот, внимательней посмотрел на бьющегося бомжа. Наконец догадался выдернуть из его рта кляп. На поляну опустилось плотное облако отборного мата.

— Ты ково шмом обогвал, шкотина? — давясь слюной, взревел Вован в новом обличье. — Вы фо, в натуге, не могли фе нибудь пгиличное подыскать? Я фо как кожел вонюфий, как на меня пафаны фмотгеть будут? И пофему я кагтавый?

Сема с Корнем переглянулись, пожали плечами, не зная верить или нет в факт переселения.

— Чо то не верится мне, — задумчиво процедил Корень, — играет, сука, под Вована. А как проверишь?

— Во, я придумал. Слышь ты, чмо, куда рыжье от последнего дела заныкал? Говори, сука, а то тут же и закопаем!

— Вы фе, вы фе, пватаны, какое вывье? На повледнем деве мы ве обменник бвали? Откуда вывье?

— Не врет вроде, — на лбу Семы напряглись морщины, заменяющие извилины мозга. — Выходит, что это чмо и есть Вован! — выдал он продукт глубокого измышления. — Вован, привет, в натуре! — радостно заорал он и хлопнул Вована по спине.

— Вован, в натуре подорвались первым скорым, кто же его знал, что эти не фуфел гонят? — точас подхватил Корень. — Первого встречного бомжа спеленали и дунули на кладбище. Мы думали, порожняк выйдет, тогда мы этого козла в рясе замочим в натуре и по домам. А оно сработало! Здорово, Вован!

Они сызнова кинулись высвобождать тело из пут, по прежнему бестолково дергая туго затянутые узлы в разные стороны.

— Ждогово, пафаны! Да фо вы ужлы муфолите, пегом фигкните и вше дела!

— В-в-в-вован, а ты чо в натуре что ли с того света откинулся? — заикаясь, спросил Сема.

— Нет, в куфтах пгятался, вас фдал, гы-гы-гы! Ты ж фам видел, как меня в яму загыли, фо вопгосы глупые жадаефь?

— В-в-в-вован, а как оно т-т-там? — лязгая зубами от страха, поинтересовался Корень.

— Жнаефь, в пгинципе неплохо, неплохо. С когмежкой только напьяг, а так нифе, как в санатогии или в кгематогии, вефно их путаю, ха-ха-ха! Хош там побывать?

С этими словами веселящийся Вован схватил Сему за глотку. У того закатились от ужаса глаза и он, булькнув что-то нечленораздельное, мешком осел на землю. На штанах между ног проступило позорное мокрое пятно.

— В-в-в-вован, в натуре, кончай б-б-б-азар! — второй браток пятился назад, выставив перед собой финку. — Порежу, сука! Как пришел, так и уйдешь!

Вован прекратил смех и отпустил глотку Семы.

— Ты на ково вуку поднял, падла? Ты кого замофить собгался, ф-ф-фенок? Бгось финку, пока я тебе ее в жаднифу не зафунул! Бгось, шкажал! — шепеляво рыкнул он.

— Ну вот, не успел на свет народиться, как опять за прежнее взялся, — грустно подвела итог смерть. — Самое позорное, что мы все имеем к этому прямое отношение.

— Так давай его обратно вернем!

— А как? Моей силы на то нет! — грустно призналась она.

— Фтавик, не беги в говову! — засуетился Вован, еще помнящий, как выглядит Смерть. — Фам понимаефь, не в фебе был, был напуган. Не надо обгатно! Я буду хогоший, буду богу молиться, нищим миловтыню подавать.

— Катились бы вы куда подальше, — поморщился как от зубной боли Иван Васильевич.

— Будьте любезны подпись здесь… здесь… и здесь, — подсуетился батюшка. — Договор есть договор, чтобы никто потом не потребовал денег обратно, войдите в положение, — словно извиняясь, тарахтел батюшка, — денег в казне мало, а фонды требуют ремонта, расходы опять же…

— И вы катитесь к черту, святой отец! — раздраженно рявкнул Иван Васильевич. — Как такое на белом свете вместе уживается? Бандиты и церковь! Неисповедимы пути твои, господи!

— Ага, а бандиты и власть вас вполне устраивают? Что же вы с нас начали? Церковь, между прочим, всего лишь продолжение воли господней. Так что не нужно передергивать.

— Фа, мафькики-девофки, нема бажага. Дело фделано, все по ногам. Мувик, огхомный мегси, жвиняй, фто воняю. Отмоюсь, прибагахлюсь, вегнусь с пгезентом. Ты ваще, мувик! Мувик! Быстго все в тафку! — рявкнул он подельникам и сам первый прыгнул в машину.

Джип взревел мотором, врубил люстру и, взвизгнув резиной, рванул прочь с кладбища.

— Как черт от ладана, — подумал Иван Васильевич.

— Бурный вечерок выдался, упал-отжался! — с хрустом потянулся Франт. — А говорили, в полчаса уложимся, прошвырнемся для аппетита!

— В пути кормить не обещали. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги… — назидательно напомнила Кудряшка.

— Будем болтать, так точно до утра провозимся, — проворчала Смерть. — Иван Васильевич, посредник вы наш, не передумали за души свои драться? А то давайте миром решим вопросик, не будем время попусту тратить. У нас дела, вам с утра на работу.

— Не корову продаем, можно и потерпеть.

— Ну вот, снова да ладом, то в лоб, то по лбу.

— Между прочим, кто-то обещал рассказать, как тот свет устроен, — напомнил директор, выразительно посмотрев на Смерть.

С высоты времени прошедшего с минуты первого знакомства ему не казалось странным столь запанибратское общение со Смертью. Заклинаниями, как колдун кидается, с самой Смертью силами меряется — прямо богатырь земли Русской. С таким сразишься, будешь битым, такого за семь верст объезжай, о таком…

— Помрешь, узнаешь! — совершенно равнодушно отмахнулась Смерть. — И рассказывать тут нечего.

— А как же я решение буду принимать без достаточно убедительных доводов?

— А на черта нам твое решение?

— Как это на черта? — обеспокоился директор, сверзившись с высоты созданного былинного образа.

— Без толку все это. Объяснять дураку, что он дурак, дело безнадежное, только время тратить.

Иван Васильевич обиженно надулся. Незаметно для себя вошел он в роль человека, которого нужно уговаривать, с которым необходимо найти общий язык, которому нужно что-то доказать. А тут получается, что никто и не собирается играть поднадоевший спектакль.

Обидно получается, несправедливо. Бились, рядились и все попусту, все коту под хвост? Зачем тогда затевали разговор, водкой поили, волшебством губили, маскарады устраивали? Серьезное дело в балаган превращают!

Иван Васильевич все ж таки обиду в сторону отодвинул, как нечто мелкое, как мусор на воде, попытался глубже в душу вглядеться. Не было с ним раньше такого, никто его не уговаривал, ни на кого он так не обижался.

Не обижался, потому что не на кого было, кольнула нежданная мысль. На чужого человека так не обижаются, с чужим ругаются или морду бьют. Смысла нет на чужого человека обижаться.

Обида она ведь как реакция на наши ожидания. Ждем мы от близких людей, что они отплатят нам добром за нашу заботу. Не требуем, счет не выставляем, а таим в душе надежду на благодарность. А тут бац и несправедливость выходит, забыли спасибо сказать. Обидно? Обидно!