Любовью спасены будете... - Андрей Звонков

– Я думаю, ты не прав. Конечно, за деда обидно. Но это его семья и его отношения с дочерью. Ты не должен был ей этого говорить. Но что сделано, то сделано, – и вздохнула.

Носов понимал, что она права. Но в памяти стоял седой крепкий старик с топором в руках, развевающаяся на морозном ветру борода и свежие чурки в березовой коре. И варежки, что лежали в кармане шинели. Да, они должны делать свою работу, а эмоции – это лишнее. Это все должно идти мимо…

Спустя две недели, когда Виктор и Вилена встретились в выходной, наступила оттепель. Вилена шагала рядом с Носовым в раздумье, куда бы податься. Вдруг предложила:

– А что, если нам навестить того старика? Давай узнаем, как он там?

Носов, которого давно мучил этот же вопрос, согласился:

– Давай. Надо извиниться.

Они разыскали автобус, который идет по Иваньковскому шоссе в ту сторону, Носов помнил, что по бетонке ехали они километра два, а по грунтовке и того меньше. В общем, через полтора часа они уже топали по краю раскисшей колеи, и перед ними вырастала из чистого поля деревня Рогожино. Носов узнал первый дом старика Веселкина, кивнув Вилечке, показал:

– Вон его дом!

Они подошли вплотную. Дом был пуст. Окна заколочены, дверь заперта. Во дворе аккуратно вдоль стены сарая уложена давешняя поленница. Носов обошел вокруг дома. Тишина. Что же случилось?

– Может, его дочь забрала к себе? – предположила Вилечка. – Представь, ты ей объявил о его смерти, она примчалась сюда, увидела, что он жив и здоров, совесть в ней проснулась, и она забрала его к себе. А? Как говорит папа, совесть просыпается в четырнадцатой серии.

Но Носов не засмеялся. Он готов был с ней согласиться, но кое-что не укладывалось в версию Вилечки. Не поехал бы отсюда никуда старик Веселкин. Тут он дома. И никакие заботы не вытащили бы его из своего рая, каким бы адом ни казался он его дочери. И видно было, что не погостить уехал он отсюда. Дом опустел насовсем. Когда уезжают на короткое время, окна досками не заколачивают…

От соседнего дома в сторону Носова и Вилечки направлялся мужичок.

– А вы чего это? Дом хотите купить?

– Да нет, – сказал Носов, – мы приехали к Петру Ивановичу Веселкину, – не знаете, где он?

– Петр Иванович? Да он умер, с неделю назад, – сказал мужичок и стал набирать дрова, складывая их на левую руку. – Вот дочка его приезжала, дрова мне продала и попросила за домом приглядывать, ежели вдруг покупатель найдется. Мы ж теперь в Москве!

Носов стоял ошарашенный этим известием. Вид старика, колющего дрова на морозе, в портках и валенках… А как он вытаскивал машину, очищал снег, колол лед? И его крепкая жилистая рука… Этот человек и вдруг вот так умер? Нет, не вязалось…

Вилечка повернулась к мужичку:

– Он что – болел?

Мужичок, набрав дров, собрался уходить.

– Да нет, здоровый был старик. Всегда все сам делал. Вот дров нарубил сам. И по дому сам.

– А что ж тогда так внезапно? – хрипло спросил Носов.

– Да кто ж знает? – пожал охапкой дров мужичок. – Дочка-то его давно забрать хотела, да он отказывался. Она ему все скорую вызывала, считай, каждое воскресенье… Он их встречал, чаем угощал и отправлял.

Носова при этом передернуло. Мужичок развернулся и пошел к своему дому. Виктор его окликнул:

– А где его похоронили?

– Не знаю, – отозвался тот от крыльца, – нашито все на Химкинском лежат, а куда его – не знаю.

Ничего не хотелось. Ни в кино, ни гулять. Настроение было препоганым. Носов, нахмурясь, шагал к шоссе, рядом почти вприпрыжку бежала Вилечка, повиснув у него на локте. Наконец она взмолилась:

– Ну не беги ты так! Я не успеваю.

Носов сбавил темп. Он еще некоторое время шагал молча.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала вдруг Вилечка. – Ты винишь себя в его смерти. Так?

– Почти, – пробурчал Виктор. – Эх, если бы я не брякнул тогда? Это все, конечно, суеверия, но я суеверный человек. Я не могу избавиться от мысли, что сглазил деда. Хотя и не очень верю в сглаз. Я врач – прагматик. Деду семьдесят два года. Он полное право имеет умереть просто так. Но я же видел его, он абсолютно здоров… был! Вот и станешь тут суеверным, – добавил он спустя еще несколько минут.

Вилечка ничего не ответила, помолчала и, пытаясь собрать в ясные слова одолевавшие мысли, сказала:

– Я, конечно, не могу судить о нем, болел он или был здоров… Но я знаю одну историю, мне мама рассказывала. Так вот ее бабушка, которая ее воспитывала, бабушка Марфа, дожила до девяноста лет и до последнего момента была здорова и активна. Она держала свое маленькое хозяйство, там, в деревне, в Рязанской области, а мама к ней ездила каждый отпуск, навещала. В последний мамин приезд бабушка ни на что не жаловалась. Мама была с ней, помогала ей по дому. Бабушка приготовила ужин и легла подремать, пожаловалась, что устала. А когда мама ее стала будить через полчаса к ужину, оказалось, что та умерла во сне. Тихо и спокойно. Ты понимаешь? Нет никакой связи между тобой и им. Просто ему пришел срок. И не казни себя. Все это только совпадения.

– Да, – сказал Виктор, – совпадения… Но ведь зачем-то все это совпало? И то, что я приехал, и его подарок, и мой ответ его дочери, и наш приезд сюда. Зачем?

– Я не знаю, – пожала плечами Вилечка, – и никто не знает. Может, просто, чтоб нам впредь была наука, что делать и что говорить?

– При чем тут ты? – угрюмо проговорил Носов. – Это мне наука.

– Нам наука, – повторила Вилена упрямо, – я ж с тобой! – И прижалась к его плечу. – А вообще что значит «зачем»? Зачем мы вообще?

Подошел автобус, они сели и поехали в Москву.

Глава 4

Игроки, абитуриенты

В середине июля Вилечка, как и еще девять фельдшеров, работавших на подстанции, подала документы в мединститут и принесла старшему фельдшеру справку на двухнедельный учебный отпуск. Тот схватился за голову. Пора отпусков, и еще десять человек выбывают на две недели. Кто ж работать будет? Наскрести бы еще хоть по одному работнику на бригаду. Некоторым, тому же Носову, тому же Морозову и еще кое-кому, можно предложить поработать в режиме сутки через сутки хотя бы пять-шесть дежурств… Заставлять, естественно, нельзя, но попросить – можно. Ребята понятливые, выручат.

С Носовым говорил Стахис. Двумя словами обрисовал ситуацию и предложил на август взять еще четверть ставки к уже имеющимся полутора. Носов, у которого месяц назад мама вышла на пенсию, а деньги нужны были всегда, согласился. Морозов же сам пришел к старшему фельдшеру и попросил подкинуть дежурств, потому как он женился весной, это все знают, и нужно поднабрать деньжонок на мебель. Любезный старший фельдшер Иван Афанасьевич даже не ожидал. С остальными было ненамного сложнее. Костин в четвертый раз поступал в институт, он выпадал из круга интереса, Золочевская малость покочевряжилась и согласилась на условии, что в сентябре она получит пять дней свободного пространства, чтобы поправить подорванное интенсивным трудом здоровье. Белобрысый Валька Гусев, пришедший вместе с Виленой на подстанцию, оказался комиссованным от армии по состоянию здоровья, в институт пока не собирался и брать на себя больше полутора ставок тоже не хотел, но при этом согласился работать в одиночестве. За себя и того парня. Боря Котов и Женя Соболева согласились трудиться в любом графике, лишь бы в одну смену. В конце концов Иван Афанасьевич с горем пополам составил график на август, глядеть без слез на который было невозможно…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});