Самые знаменитые реформаторы России - Владимир Казарезов

В этом заключалась еще одна негативная сторона милитаризации жизни страны при Иване Грозном и комплектования армии столь специфичным путем.

В 1551 г. состоялся церковный собор, который можно рассматривать как попытку церковной реформы. Его результатом стал сборник, названный «Стоглавом» по числу содержащихся в нем глав. Некоторые видят в этом подражание ранее принятому Земским собором Судебнику, состоявшему также из ста статей. Собор привел в систему и унифицировал многие церковные обряды, регламентировал нормы церковной жизни, управления епархиями. Были сделаны попытки исправить церковные книги, установить правила иконописи. Особое внимание уделялось искоренению пороков в жизни монахов, злоупотреблений церковными сборами. Священники объявлялись неподсудными светской власти.

Многие положения «Стоглава» впоследствии использовались старообрядцами для борьбы с государственным (никонианским) православием. Дело в том, что часть их подверглась ревизии со стороны Никона. В частности, крещение двуперстием. В решении собора 1667 г., после которого и произошел раскол, говорилось: «и что писаша о знамении честного креста, сиречь о сложении двою перстов, и о сугубой аллилуйи, и о прочем, еже писано не рассудно, простотою и невежеством в книге „Стоглав…“ …той собор не в собор, и клятва не в клятву, и ни во что же вменяем, яко жене бысть».

На соборе не могла не развернуться дискуссия вокруг двух идеологий — нестяжательства и иосифлянства, сосуществовавших в церкви с XV в. Сторонникам Нила Сорского, выступавшего против владения монастырями землей, за аскетический образ жизни монахов, противостояли иосифляне (по имени Иосифа Волоцкого). Произошедшее между ними столкновение на церковном соборе 1503 г. окончилось победой иосифлян, и секуляризации монастырских земель не произошло, хотя в ее пользу высказывался тогдашний великий князь Иван III. А без согласия церковного собора он не мог этого сделать. Прошло полвека, монастыри стали еще богаче землей, в то время как потребность в ней у государя возросла. И вот на соборе 1551 г. снова встал вопрос о монастырских землях.

Почему монастыри стали крупными землевладельцами? Дело в том, что российские самодержцы, начиная с киевских князей, всегда благоволили к церквам и монастырям. Монастыри занимали пустующие земли, когда таковых было много, получали государевы грамоты на владение ими. Вначале эти земли обрабатывались только монахами, а затем и переселявшимися на них крестьянами, привлекаемыми различными льготами. Монастырские владения расширялись за счет покупки близлежащих участков, выпрашивания пустошей у соседей. Много земли поступало и от обеспеченных людей взамен на обязательства монастырей упоминать их после смерти в молитвах («вклады по душе»). То же самое происходило при пострижении князей и бояр в монахи, что часто тогда случалось, особенно перед их смертью. Как правило, часть имений вновь постриженных отписывалась монастырям. Если у богатых при поступлении в монастырь земли не было, они делали вклады деньгами, на которые затем приобретались поместья. Логика была проста — деньги проживались, а земля всегда напоминала, кто ее пожертвовал.

Монастыри занимались и ростовщичеством — ссужали деньги под залог земли, а затем, при неуплате долга, забирали ее себе. За полвека, прошедшие после собора 1503 г., монастыри стали намного богаче. Однако и на соборе 1551 г. нестяжателям, последователям Нила Сорского не удалось добиться успеха в секуляризации монастырских земель. Более того, самые активные из них — троицкий игумен Артемий и рязанский епископ Кассион подверглись гонениям, вскоре после собора были лишены своих мест, а Артемия даже судили и заточили в тюрьму.

Непосягательство на земли церквей и монастырей со стороны Ивана IV, при том что царь имел большую нужду в них для обеспечения служилых людей, говорит о сильном влиянии церкви даже на него. Но тем не менее Иван IV предпринял ряд шагов, если не приведших к существенному сокращению церковно-монастырского землевладения, то по крайней мере создавших ряд препятствий его дальнейшему росту. Сразу же после собора 1551 г. был издан указ, запрещавший монастырям и церквам покупать земли без специального на то разрешения царя. Кроме того, они обязывались возвратить земли, взятые за долги, а также купленные в годы малолетства царя. В 1572 г. царь запретил землевладельцам делать вклады в монастыри. А в 1580 г. уже церковный собор решил, чтобы духовенству впредь «земель не покупать, не брать в залог и не прибавливать никоторыми делы». Таким образом, исподволь шла подготовка к секуляризации церковных и монастырских земель.

Значение собора 1551 г. в церковной и государственной жизни оценивается по-разному. В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона читаем: «Почти все узаконенное собором было забыто и все пошло по-старому, как бы совсем и не бывало собора, деяния которого превратились в простой исторический памятник». В то время как Большая Советская энциклопедия (третье издание) говорит другое: «На протяжении 2-й половины XVI–XVII вв. „Стоглав“… являлся основным кодексом правовых норм внутренней жизни духовного сословия и его взаимоотношений с обществом и государством».

Что бы ни говорили историки, для нас важен сам факт проведения собора по инициативе царя и то значение, которое он придавал отношениям с церковью.

Иван Грозный сделал большой шаг к упрочению самодержавия. Более того, можно сказать, что он завершил строительство абсолютной монархии, начатое его дедом и продолженное отцом, Василием III. При Василии еще некоторые из бывших удельных князей и их потомки продолжали вершить суд в своих владениях, выступать на войну с собственными ратями в составе великокняжеского войска, собирать подати с подданных. Но их роль в управлении государством уменьшалась. Великий князь волен был пригласить их на совет, а мог и обойтись и самостоятельно принимать решения по важнейшим государственным делам. Мог подвергнуть опале князя или боярина не только за какой-либо поступок, нанесший урон государству или чести великого князя, но и за смелое слово вопреки мнению последнего. Многие историки приводят пример, когда Берсен-Беклемишев что-то пытался возразить Василию III при обсуждении в думе вопроса о Смоленске. Великий князь сказал ему: «Пойди смерд прочь, не надобен ми есм». Даже крутой нравом Иван III считался вполне терпимым по сравнению со своим сыном Василием, основательно ущемившим их роль. Можно говорить о том, что при Василии III практически сложились все предпосылки для становления в Московском государстве абсолютной монархии. В нем не нашлось общественно-политических сил, которые могли бы в какой-то мере ограничить самодержавие великого князя, а затем царя. Это и естественно, поскольку Московское государство складывалось из удельных княжеств, где князья также ни с кем не делили свою власть. Бывшие князья и их потомки, оказавшиеся на службе у московского государя, не могли стать силой, способной ограничить самодержавие. Оказавшись в большом числе при московском дворе, они радели не о государственных интересах и даже не о корпоративных интересах своего сословия, а о том, чтобы получить должность повыше, например в думе, и место за столом великого князя (царя). В XV–XVI вв. сложился удивительный общественный феномен — «местничество», оно нанесло большой вред государству, так как на государственные посты выдвигались люди не по уму и заслугам, а по происхождению и положению их предков. Местничество же помогало государю расправляться с князьями и боярами, занятыми борьбой за место возле него, поодиночке.

Остановимся подробнее на этом явлении, оказавшем столь серьезное влияние на судьбу русского государства.

С усилением Москвы к ее князю шли служить знатные люди из разных областей, которые и образовали московское боярство. В XV в., по мере собирания земель вокруг Москвы, стал формироваться новый слой приближенных государевых слуг, состоящий из удельных князей.

Как отмечает В.О. Ключевский, если традиционные московские бояре участвовали в управлении «по договору», то удельные князья и их потомки — «по происхождению». «Среди титулованного боярства XVI века утверждается взгляд на свое правительственное значение не как на пожалование государя, а как на свое наследственное право, доставшееся им от предков».

В результате бывший удельный князь по положению становился выше московского боярина, каким бы заслуженным последний ни являлся. Но и князья были не одинаковыми — одни потомки великих, другие удельных, одни до перехода в Москву оставались владетельными князьями, другие — кому-то служили. Все это учитывалось, из чего определялось положение каждого. Согласно Ключевскому, княжеско-боярская иерархия выглядела так: «1) потомок великих князей становился выше потомка удельных, 2) владетельный потомок удельного князя — выше простого боярина, 3) московский великокняжеский боярин — выше служилого князя и боярина удельного».