О Феликсе Дзержинском - Сборник

В конце января 1908 года Юзеф приехал в Варшаву. Это был необычайно трудный период самой черной реакции. Партийная организация совершенно разгромлена. Тюрьмы переполнены. Неустойчивые элементы отошли от партии. Царила апатия. Работа шла вяло. Но вот появился Юзеф, как обычно полный революционного порыва и энергии. Настроение товарищей круто изменилось. Все оспрянули духом, точно живой родник влил в них новые силы.

По заданию партии я в то время вела корректуру «Червоного штандара» и прокламаций, печатавшихся в Варшаве нелегально, но в легальной типографии, за большие деньги. По этой работе я была связана с товарищем Радомским (настоящая его фамилия Цедербаум), руководившим центральной партийной техникой. Изобретательный и находчивый, он как нельзя лучше подходил для такой работы.

Радомский рассказал мне, что первые экземпляры отпечатанных партийных изданий он всегда посылает по почте варшавскому генерал-губернатору: пусть тот знает, что, несмотря на аресты и разгром, мы живем и действуем.

Лишь значительно позднее узнала я, что Радомский в данном случае следовал совету Юзефа.

Уже в Советском Союзе, куда Радомский приехал после смерти Феликса Эдмундовича, он говорил мне, что в 1908 году он одно время в Варшаве жил вместе с Юзефом. Когда ему удавалось быстро и хорошо выполнить какое-нибудь трудное и опасное поручение Юзефа, тот в восторге хватал его в охапку, прижимал к себе, целовал и кружился с ним по комнате, весело напевая. Радомский горячо и беззаветно любил Дзержинского…

Шла подготовка партийных изданий к 1 Мая 1908 года. В это время Юзеф несколько раз заходил ко мне на квартиру. В последний раз он пришел 15 апреля, довольный, что специальный номер «Червоного штандара» и листовки не только отпечатаны, но и разосланы на места. Юзеф пришел попрощаться, намереваясь уехать из Варшавы, чтобы не попасть в руки полиции, обычно устраивавшей перед 1 Мая массовые облавы на революционеров. Но уехать не успел. На следующий день он был арестован при выходе из здания Главного почтамта.

И снова мрачный X павильон Варшавской цитадели, у стен которой царские палачи вешали революционеров. Дзержинский очень тяжело переживал это. Он верил в неминуемый новый подъем революции. Обо всем этом он писал в своем «Дневнике заключенного», который мы с большим волнением читали потом в «Пшеглонде социал-демократычном» «Пшеглонд социал-демократычный» («Социал-демократическое обозрение») — нелегальный теоретический орган СДКПиЛ.].

Приведу лишь несколько слов из этого дневника, характеризующих безграничную преданность Юзефа делу рабочего класса, его стойкость и веру в победу социализма.

Не стоило бы жить, — писал он, — если бы человечество не озарялось звездой социализма, звездой будущего».23

В канун Нового, 1909 года, в пятый раз встречая Новый год в тюрьме, он писал:

«В тюрьме я созрел в муках одиночества, в муках тоски по миру и по жизни. И, несмотря на это, в душе никогда не зарождалось сомнение в правоте нашего дела… Здесь, тюрьме, часто бывает тяжело, но временам даже страшно И тем не менее если бы мне предстояло начать жизнь сызнова, я начал бы так, как начал».24

Вновь встретились мы с Юзефом в Кракове, в эмиграции, весной 1910 года. В одно из воскресений марта Юзеф пришел ко мне. Прошло лишь несколько дней после его приезда в Краков. На лице еще сохранился загар — результат месячного пребывания в Италии. Но на висках я заметила глубокие морщины — следы тяжелых переживаний в X павильоне, а затем во время следования этапом в Сибирь. Однако Юзеф был весел и оживлен. С восторгом рассказывал он о волшебной природе Капри, о «певце пролетариата», как он называл Максима Горького.

Юзеф предложил мне помочь ему привести в порядок архив партийных изданий. Я с радостью согласилась, на следующий же день пришла к нему на квартиру. Шил ои за городом, в Лобзове, вместе с товарищем. Квартира состояла из большой комнаты и кухни, также превращенной в жилое помещение. Юзеф и его товарищ спали на полу на сенниках, готовили себе чай на примусе, обедали в какой-то столовой в городе. В комнате на полулежала большая куча разбросанной в беспорядке нелегальной литературы на польском и русском языках. Помню ярость и возмущение Юзефа, когда он показывал мне эту «свалку», оставленную его предшественником по партийной работе в Кракове.

В начале мая Юзеф переехал в город, на улицу Коллонтая, поближе к почте и железнодорожному вокзалу. Небольшая квартирка помещалась во флигеле на втором этаже и состояла из двух комнат и кухни. В одной комнате жил Ганецкий, в другой — какой-то товарищ, а в проходной кухоньке — Юзеф. Вся обстановка состояла из маленького письменного столика, этажерки с книжками, стула и короткого диванчика. На этом диванчике спал Юзеф, без подушки, которой он не имел. Были в этой кухоньке еще табуретка с тазом, кувшин с водой и ведро. На покрытой газетами плите стояли примус и чайник.

Привезли на улицу Коллонтая и партийный архив, поместив его в большой комнате. Я продолжала приводит архив в порядок.

Юзеф был очень загружен партийной работой и не отдыхал даже по воскресеньям. Немало трудов стоило вытащить его иногда в воскресенье на прогулку в живописные окрестности Кракова. Когда он отказывался, я приносила ему вечером огромные букеты полевых и лесных цветов. Он принимал их с радостью и за неимением ваз развешивал на стенах. Все же нам удалось совершить вместе несколько незабываемых прогулок на Паненские скалы, где как раз в это время цвели фиалки, наполняя воздух одуряющим ароматом. Ходили в Тынец к живописным руинам древнего монастыря. Они утопали в кустя цветущей сирени. Чудесны были также прогулки по регу Вислы.

Общая наша работа расширялась. Я стала писать письма, между строк которых Юзеф вписывал лимонной кислотой конспиративные тексты товарищам в Варшаву, Лодзь, Ченстохову, Домбровский угольный бассейн, Белосток. Надписывала адреса на конвертах, так как почерк Юзефа был хорошо известен полиции и жандармерии в Королевстве Польском. В то же время начала помогать Юзефу переписывать материалы для «Червоного штандара». Приходила я на улицу Коллонтая рано утром, и мы работали, с короткими перерывами на обед, до позднего вечера. Я диктовала из рукописей, присланных из Берлина а Юзеф писал мелким, бисерным почерком, очень четко и разборчиво на маленьких листочках бумаги. С точки зрения конспирации их было удобнее пересылать. Юзеф научил меня подсчитывать количество печатных знаков в рукописях. Я стала это делать, чтобы избавить его такой кропотливой работы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});