Английский дом. Интимная история - Люси Уорсли

При виде некоторых «королевских кроватей» посетители загородных особняков разевали рты от изумления. Кровать во дворце Хэрвуд-Хаус в Йоркшире вдохновила некоего поэта на такие строки:

Творение дивное радует взор,Пленяет изяществом пышный декор.Сама Красота! Ты подобие ейЕдва ли отыщешь в Британии всей.Кругом позолота, кругом зеркала…Искусному мастеру честь и хвала![45]

В 1761 году Томас Чиппендейл предложил наиболее подходящие, по его мнению, размеры для «королевской кровати» – примерно 2×2,5 метра, с балдахином высотой около 4,5 метра (для сравнения: современная стандартная двуспальная кровать имеет размер около 1,5×2 метра). Королевская кровать в Вубернском аббатстве, усадьбе герцога Бедфордского, была выполнена в лондонской мастерской Сэмюэла Нормана в Сохо. В то время ее стоимость составляла 378 фунтов стерлингов. В современных ценах, с учетом покупательной способности денег, это примерно полмиллиона фунтов.

При всей роскоши «королевских кроватей» многие венценосные особы предпочитали спать на более скромном ложе. Нетрудно представить себе, каким жалким и ничтожным чувствовал бы себя на такой пышной кровати заболевший человек. Постаревшая Елизавета I свои последние ночи провела на ворохе подушек, «разложенных во внутренних покоях возле дверей в ее личный кабинет», а вовсе не на крайне неудобной кровати длиной около 5,5 метра, увенчанной страусовыми перьями.

Мария II всю последнюю неделю жизни провела в роскошной кровати в Кенсингтонском дворце, тогда как ее супруг Вильгельм III довольствовался куда более скромным ложем. Проснувшись однажды декабрьским утром 1694 года, Мария обнаружила у себя на руке характерную сыпь – симптом начинающейся оспы. Она привела в порядок дела, расплатилась по счетам и приготовилась к смерти. Неделей позже Мария скончалась. Все это время ее обезумевший от горя муж ночевал на соломенной постели для слуг самого низкого ранга в углу спальни, чтобы ни на миг не расставаться с горячо любимой женой. «Что же мне делать, ведь я так ее люблю, – писал он. – Если я ее потеряю, жизнь моя кончена». Гримаса судьбы: конституционный монарх Вильгельм III, чья власть была ограничена Биллем о правах, проводил ночи на ложе, к которому абсолютных монарх Генрих VIII побрезговал бы даже приблизиться…

С ослаблением монархии размеры королевских кроватей уменьшались. Примечательно, что королева Елизавета II и принц Филипп, проводившие медовый месяц на королевской яхте «Британия», спали на узких одноместных кроватях – двуспальных на борту не было.

Глава 13

История сна

Сон можно считать одним из величайших благ жизни.

Сара Каупер, 1712

Существует два способа определять время: по обычным часам и по солнечным. Вот почему англичане после указания времени до сих пор прибавляют уточнение o’clock (то есть of the clock – «по часам»), подразумевая, что время установлено «по часам», а не «по солнцу». До наступления XVIII века, когда часы стали доступны большинству простых людей, почти все вставали и ложились, ориентируясь по солнцу. Свечи и дрова стоили недешево, а значит, в эпоху Тюдоров лишь самые богатые и влиятельные могли превратить ночь в день. И такое случалось: однажды Генрих VIII, желая поскорее завершить строительство, заставил рабочих всю ночь трудиться при свечах, за что вознаградил их пивом и сыром. Но давайте задумаемся: легко ли было коротать долгие зимние вечера тем, кто не мог позволить себе освещение в доме!

Историк Роджер Экерч выдвинул любопытную гипотезу о том, что в доиндустриальную эпоху люди, приспосабливаясь к смене дня и ночи, спали «в два приема»: сначала шел «первый сон», а примерно через пару часов бодрствования – «второй». В Британии зимой темное время суток длится четырнадцать часов, и ни одному человеку не требуется спать так долго. Современные исследования показывают, что люди, которые ежедневно по четырнадцать часов проводят в темноте, постепенно переходят к режиму «сон в два приема», бодрствуя между его первым и вторым отрезками. Может быть, в те времена, когда ночи были долгими и темными, такого режима придерживалось большинство? Существуют документальные источники, пусть и немногочисленные, но позволяющие предположить, что высказанная гипотеза имеет под собой основания. Если допустить, что раньше и в самом деле было два ночных сна, то становится понятно, почему, например, в книге «Остерегайтесь, кошка» (1561) герой, «едва улегшись в постель», повздорил с двумя соседями по комнате, которые «уже спали» свой «первый сон». В «Трактате о призраках» (1588) автор, явно предполагая, что читателю так будет понятнее, уточняет время: «примерно в полночь, когда человек пробуждается после первого сна». Вероятно, позабытый ныне обычай бодрствовать среди ночи был важной частью жизни людей Средневековья и эпохи Тюдоров.

Как же они проводили это время? Возможно, общались со своими супругами. В XVI веке французский врач Лоран Жубер утверждал, что ночные часы бодрствования – лучшее время для зачатия ребенка: «после первого сна» пары получают «больше удовольствия» и «делают это лучше». После, советовал он, можно «еще поспать, если получится, а нет – хотя бы отдохнуть в постели за приятной беседой». Пробудившиеся, желая попить или облегчиться, на ощупь передвигались в темноте. Эндрю Бурд, живший в эпоху Тюдоров, советовал: «Проснувшись после первого сна, помочись, если чувствуешь, что твой пузырь наполнен». Другие покидали постель, чтобы заняться делами. Нищие злоумышленники шли грабить чужие дома, женщины поднимались «сварить на кухне эль» или замочить грязное белье. «Мы часто с постели средь ночи встаем», – сообщает Мэри Кольер в книге «Женские заботы» (1739).

Если в прошлом действительно было принято спать урывками, то неудивительно, что многие и днем ложились прикорнуть. «Днем он непременно должен поспать», – жаловался епископ Джеймс Пилкингтон на какого-то работягу, а Томас Роулендсон на картине «Косари на отдыхе» (1798) изобразил спящих в поле крестьян. Право трудящихся на дневной сон было официально узаконено в 1563 году Актом о ремесленниках: каждому работнику ежедневно полагался получасовой отдых «для сна в дозволенное время, с середины мая по середину августа».

Сэмюэл Пипс писал, что неспокойные ночи доставляют ему истинное удовольствие. Ему нравилось засыпать и пробуждаться снова и снова: «Время от времени меня будила чья-то возня, да и ночь выдалась уж очень дождливая; потом меня опять потянуло в сон: я то просыпался, то засыпал. И было мне хорошо, как никогда».

Поразительно, что такую ночь, далекую от современного идеала непрерывного восьмичасового сна, Пипс считал хорошей.

В Лондоне середины XVIII века тишину глубокой ночи часто нарушали шум и суета: разбойники, пьяницы, карманные воры и ночные сторожа «еще не легли спать, а голубятники, молочники, водоносы и женщины, собирающиеся на рыбный рынок, уже встали». Служанки шли за водой к водяным насосам, чтобы избежать дневных очередей. «Пьяные мужья брели домой к своим несчастным голодным семьям».

Надо полагать, что с развитием городов и появлением доступных средств искусственного освещения режим сна «в два приема» был сломан. Тот, кто имел деньги (и свечи), мог бодрствовать допоздна, зато потом спал беспробудно по шесть-восемь часов кряду, о чем мы можем прочитать в дневниках аристократов XVII и XVIII веков. В 1710 году Ричард Стил выражал недовольство новой модой не ложиться спать до глубокой ночи. По его мнению, люди, предпочитающие «уголь и свечи солнцу, а бодрые утренние часы ночным кутежам и попойкам», предаются «извращенным удовольствиям». Но Стил не учитывал, какую огромную радость доставляло покорение ночи тем, для кого оно было в новинку. Сказочный Зеркальный зал Людовика XIV в Версальском дворце и днем поражал своей искрящейся красотой, но во всем великолепии представал с наступлением темноты, когда зеркала, отражая пламя свечей, усиливали их яркость. Наверное, это было первое помещение эпохи Нового времени, достаточно (по нашим меркам) освещенное вечером, и французский двор с удовольствием устраивал в нем балы невиданного прежде размаха.

Современное бережливое отношение к времени, когда на счету не то что каждый час, но каждая минута, возникло с появлением промышленных предприятий и железных дорог. До того как прозвучал первый фабричный и паровозный гудок, люди редко рассчитывали свой день поминутно. Почтовые кареты отправлялись в путь по мере того, как заполнялись пассажирами; у трудового люда раннего Нового времени (по большей части работавшего в частных домах) был относительно гибкий график, – так, например, на стол накрывали в любое время, когда семья была в сборе. Поезда и фабрики функционировали в собственном ритме, не дожидаясь никого – ни мужчин, ни женщин, ни детей.