Берег мародеров - Хэммонд Иннес

Меня удивляло, зачем на подземной базе такого типа нужна схема защиты в случае опасности. В сущности, подвергнуться нападению с моря база никак не могла — можно было только обстрелять из орудий утесы над подводным гротом. Вероятно, корабли могли обнаружить и потопить подлодки после их выхода с базы, однако лодки соединялись с бочкой тяглового устройства автосцепкой и могли отцепляться, не всплывая на поверхность. Мудреные манипуляции на поверхности требовались лишь при заходе на базу. К тому же существовал наблюдательный пункт, на который можно было попасть с верхней галереи. Он находился по соседству с нашей камерой. Командиров подлодок, готовых к отплытию, оповещали о любом плавсредстве, находящемся поблизости.

Стало быть, они опасались нападения с суши. А если на базу можно было как-то проникнуть с суши, значит, точно так же с нее можно и выбраться. При этой мысли я весь затрепетал, меня охватила надежда. Но неожиданная вспышка ликования почти тут же сменилась безысходным отчаянием: ведь у меня не было никакой возможности отыскать этот запасный выход, не говоря уж о том, чтобы бежать через него.

Вернулся наш второй охранник, и я спустился с небес на землю.

— Нам велено отвести их в камеру,— сказал он. Он раскраснелся от бега, речь была отрывистой.

— Что стряслось? — спросил тот, который оставался с нами.

— Не знаю... пока ничего не известно. Несколько минут назад в караулке прозвенел звонок тревоги. Восьмерых послали узнать, в чем дело. Нам надо запереть этих двоих в камере и явиться в караулку. Охрана усилена, все стоят по местам.

Нам велели отправляться в камеры. Причал опустел, команда лодки заняла свои посты. Прилив был высокий, я слышал, как бурлит вода, заполняя док. Командир с первым помощником стояли на мостике. К выходу в море лодка была не готова, но немцы предпочитали рискнуть и вывести ее, а не оставлять тут на погибель. Это был своего рода гордый жест. Пока мы шли по галерее и взбирались по пандусу на второй этаж, двое охранников продолжали переговариваться:

— На нас напали?

— Не знаю.

— Кто объявил тревогу и какие приняты меры?

— Пока неизвестно: выслали разведгруппу.

— Может, учебная тревога?

— Может...

— А что делать, если на нас напали?

— Почем мне знать, я же не коммодор Тепе.

— А вот я знаю: мы взорвем отходные штольни и попадем в ловушку, как крысы. Мы просто моряки, не подводники. А выбраться отсюда можно только на подлодке, да и то шансов почти нет.

Тут меня втолкнули в камеру и заперли дверь на ключ. Охранники, громко топая, вошли в караулку напротив нашей камеры. И вдруг на базу снизошла неземная тишина. Так тихо тут еще никогда не было. Остановились все механизмы, даже динамо-машины. Я почувствовал разочарование и безысходность. Случилось что-то небывалое, нечто такое, что могло коренным образом изменить нашу судьбу. А мы сидели в клетке и не имели никакой возможности узнать, что же происходит. Я чувствовал полный упадок сил. Я бросил взгляд на Логана, мирно сидевшего на своей койке. Он тоже прислушивался. Почувствовав, что я смотрю на него, он поднял глаза.

— Что происходит? — спросил он.

Я ответил, что не знаю. Я принялся было ходить по камере, но она была до того мала, что я в конце концов снова уселся на койку. Мы сидели и прислушивались к тишине. Минуло четверть часа.

В голову полезла всякая всячина. Где-то за базой находятся подземные выработки. Возможно, в этот самый миг охрана ведет бой, а подлодки выскальзывают с базы? Выходить в море они могли и днем, не только ночью. Сколько времени нужно, чтобы все они покинули базу? Пять лодок и баржа — на это может уйти часа три-четыре. А что потом? Может, они взорвут базу? Тишина и вынужденное безделье начинали действовать мне на нервы.

Вдруг послышались голоса, лязгнула какая-то дверь, и снова наступила тишина. Прошло минут десять с лишним, потом дверь караулки открылась, и зашаркали подошвы матросских ботинок. По галерее кто-то бежал. Через несколько минут донесся гомон голосов и грохот ботинок, затем возобновился тихий успокаивающий гул динамо-машин. Жизнь базы вошла в привычную колею.

— Интересно, что это было? — спросил я, чувствуя, что любопытство вот-вот доконает меня.— Наверное, учебная тровога. Или ложная боевая.

Логан ничего не ответил, но я видел, что он чутко прислушивается. Я снова заговорил с ним, но тут же умолк, поняв, что это бесполезно. Я сидел на койке и смотрел, как мои часы, которые у меня не отняли, неторопливо отстукивают минуту за минутой. После половины пятого решетка открылась, и, прежде чем она снова с грохотом закрылась, я успел разглядеть глаза и нос какого-то человека. Послышался топот ботинок по камню, дверь камеры справа от нас открылась и захлопнулась. До меня доносился слабый гул голосов, но каменные стены были слишком толсты, чтобы разобрать, на каком языке говорят. С лязгом закрылась дверь следующей камеры, и ключ повернулся в замке. Затем закрылась дверь караулки, и снова воцарилась тишина.

Прошло еще четверть часа. Логан все заметнее волновался. Однажды он даже попытался походить взад-вперед по камере, как прежде я, но она была слишком мала для него, и он снова уселся на свою койку. Я уже начал подумывать, не бунт ли это. Такую возможность нельзя было исключать: счастливчиками этих матросов не назовешь. Я вспомнил об отплытии «У-41». Тогда положение спас командир. Против вероятности мятежа было лишь одно возражение: тот факт, что моральный дух за последнее время повысился — с тех пор, как разнесся слух, что предстоят какие-то большие дела. Моральный дух подрывает не столько страх, сколько бездействие. Теперь, когда немцы знали, что им предстоит, рассчитывать на бунт мне уже не приходилось.

Едва я успел придти к этому заключению, как послышался глухой взрыв, потрясший до основания даже нашу камеру. За первым почти сразу же последовал второй. И снова тишина. Мы невольно вскочили на ноги. «Неужто они уничтожают подлодки?» — пронеслось в голове. Но я знал, что это исключено. Если бы немцы взорвали две подлодки, взрывы были бы сильнее. И уж конечно это не склад боеприпасов. Эти взрывы звучали глухо, издалека. Может быть, кто-то обстрелял вход на базу с моря?

Дверь караулки открылась, послышались шаги, потом открылась дверь камеры слева от нас. Послышались голоса, затем камеру закрыли и заперли, а шаги снова вернулись к караулке. И опять тишина. Напряжение вконец измотало меня. Я заставил себя снова сесть на койку и изо всех сил пытался унять охватившее меня волнение. Но я не знал, куда девать руки.

Логан уже стоял у двери. Я взглянул на него. Он застыл, привалившись к двери громадным телом. На этот раз на лице его было оживленное выражение, и я сообразил, что он прислушивается. Я навострил уши, но ничего не услышал. Логан отошел к своей койке и прижал ухо к стене. Я последовал его примеру, но и на этот раз ничего не расслышал. Тогда я вернулся на койку. Я поймал себя на мысли, что гадаю, сколько еще нужно подобного напряжения, чтобы разум Логана отказал окончательно и он превратился в буйнопомешанного.

Я взял журнал и принялся читать какой-то рассказ, но сосредоточиться не мог. Логан по-прежнему маячил у стены, прислушиваясь. В конце концов я бросил журнал.

— Ты что-нибудь слышишь? — спросил я.

— Нет, а ты?

Разговор явно не получился. Я решил отказаться от попыток продолжить его, и в течение пяти минут голова моя была занята рассказом о человеке, который задал сумасшедшему, приникшему ухом к земле, тот же самый вопрос. В дверь постучали. Я поднял глаза. Оказывается, это Логан стоял у двери и выбивал на ней кулаком баранную дробь. В проходе послышались шаги, и он оборвал стук. Но как только дверь караулки закрылась, Логан застучал опять.

— Слушай, хочешь, я почитаю тебе рассказ? — предложил я и снова взял журнал. Он ничего не ответил. Протянув руку, Логан взял с тарелки, все еще лежавшей на его койке, ложку и принялся выстукивать ею по стальным прутьям решетки. Это раздражало меня.

— Иди и сядь,— сказал я. Он повернулся и с широкой улыбкой взглянул на меня.

— Как называется твоя газета?

— «Дейли рекордер»,— ответил я.— А что?

Но он снова принялся выстукивать, на этот раз медленнее. Затем остановился и, по-собачьи склонив голову набок, прислушался. Я нервничал. Лишь через два с лишним часа нам принесут ужин и я смогу вызвать доктора.

Внезапно Логан обернулся ко мне.

— Вот карандаш,— сказал он, вытащив из кармана робы огрызок карандаша и швырнув его мне.— Запиши на чем-нибудь: «Я п-р-и-ш-л-а... с-ю-д-а...— Он произносил слова по буквам, очень медленно, иногда с длинными промежутками между буквами, — с... пауза... т-р-и-м-я... пауза...— Он снова постучал ложкой по железной решетке, затем сказал: — 3-а-ч-е-р-к-н-у-т-ь... пауза... т-р-е-м-я... пауза... ш-а-х-т-е-р-а-м-и...»