Роман с Полиной - Усов Анатолий

Мы закинули вещи в номер, взяли плавки и пошли на пляж. Лифт на морской берег еще не работал, его открывали в восемь, а было полшестого утра, мы шли пешком.

Спуск был очень крутой. Володю понесло на каталке, он еле срулил в кусты. Я вытащил его из кустов, он был сильно ободран, но он смеялся. Мы тогда придумали такое приспособление: я снял с брюк ремень, зацепил им тележку, шел сзади и тормозил.

В одном месте нам пришлось лезть через ограду, потому что на калитке висел замок. Володя, оказывается, был очень тяжелым, я с трудом поднимал его, он помогал, перебирая руками по прутьям и подтягивая себя. Потом он закрепился с колясочкой наверху, а я полез через забор, чтобы принять товарища с другой стороны. Забор был неудобным для перелезания через него, я сорвал кожу с ног и раскроил «бермуды».

Но самое обидное случилось потом. Когда я принимал Володю, у нас дело не получилось, — мы рухнули и покатились вниз по ступенькам, как детская коляска в «Броненосце “Потемкин”». Мы сильно побились, а когда очухались, оказалось, что у Володи разбита каталка и потерян из кожаного тайника лопатник с валютой.

Я сильно переживал из-за денег, а Володя только смеялся. Он сказал, что по пьяни так часто его теряет, что изобрел свое ноу-хау для новых русских — взял собачий сигнал для озабоченных кобелей и ту его часть, которая монтируется в ошейник, закрепил в лопатник, а ту, которая у собачника, попросил дружбанов приварить к своему спецназовскому браслету, на котором у него группа крови и ФИО.

Он включил эту хреновину, и по писку я нашел лопатник среди листвы в дождевом стоке. Про коляску Володя сказал:

— Х… с нею, пошли купаться, она не подлежит восстановлению, а хранить такую реликвию меня не греет.

Наконец, мы выползли к морю — это было настоящее счастье: всходило солнце, вода была довольно холодной, мы прыгали в нее с пирса и орали от наслаждения.

Правда, Володя сам прыгать не мог, мне приходилось бросать его, но забирался он сам: там была такая лесенка, такой трап из нержавеющих труб. Он подтягивался руками, ставил культи на ступеньки, потом снова подтягивался — это было замечательное упражнение для бицепсов, трицепсов и всего плечевого пояса.

Я тоже попробовал так, но у меня это не получалось. Потом он сам приспособился нырять с поручней, выжмется наверху, оттолкнется руками и летит, как камень из пращи древнего грека — у него были очень сильные руки и вообще торс был такой, хоть скульптуру с него лепи.

Пришел какой-то старик в полувоенной одежде, с собаками, наверное, сторож этого пляжа, и смотрел, как мы с Володей резвимся. Потом Володя поплыл далеко за буи, я еле догнал его, я вообще удивляюсь, как у него получалось плавать, ему ведь нечем было бултыхать, чтобы поддерживать себя на плаву.

— Старик, ты куда, утонешь?

— Ты думаешь, я не хочу утонуть? — очень серьезно спросил Володя.

Мы пришли на завтрак в «хрустальный зал». Володя шел впереди, ему было тяжело без каталки, он перетянул низ в кожаный фартук и перемещал тело бросками. Оказывается, он здесь был не один такой — здесь вообще было полно немцев, и вот один из них, старичок лет семидесяти, был тоже без обеих ног. Но он был в коляске и в какой коляске — высокая, с разными прибамбасами и даже электромотором. Они с Володей сразу увидели друг друга в огромном зале. У Володи почему-то тут же испортилось настроение.

Здесь было полно возможностей, чтобы играть. Ялтинские пацаны проникали в гостиницу и с утра до ночи пытались обыграть «одноруких бандитов» — ими был набит целый игровой зал. Я попробовал сразиться, но мне это было неинтересно. Я спросил пацанов, есть тут что-нибудь посерьезнее, какая-нибудь рулетка, на дурной конец. А как же, здесь казино, открывается в одиннадцать ночи, вход две с половиной марки. Я подумал, все, все, буду играть. Посмотрел на Володю, он играл на компьютере, стрелял и бомбил кого-то мой безногий друг, это его здорово занимало, он вспотел от переживаний.

Почему-то я не хотел идти в казино с Володей. Очень кстати подвернулась матрона лет тридцати из Днепропетровска. У нее было буйное тело, обтянутое снизу короткими, до колен, лосинами, вспотевшее, с усиками, лицо.

— Мальчики-мальчики, — прицепилась она, — вот такие деньги годятся, чтоб обменять, мне наменяли, а я же не понимаю.

Она, конечно, целилась на меня.

— А вы мне не можете поменять, я же из Днепропетровска, а вы откуда, ах, вы из Москвы?!.

Я оставил ее на Володю.

— Но позвольте-позвольте, — хохотала она, — как же он будет менять, ведь у него ножек нет, — но было видно, Володя ей тоже нравился. А когда он скинул майку и обнажил торс, она прибалдела.

Я взял миллион русских денег и поехал на 16-й этаж в казино.

Тут работали непростые ребята, они не хотели рубли. Они хотели марки или купоны. Потом согласились брать рубли за купоны 1:1. Я подумал, если такое препятствие, не буду играть, проиграюсь. Однако уйти я уже не мог. Я ходил и ходил кругами. Я даже выпил невкусной немецкой водки. Потом вдруг ощутил — надо, играю.

Я подошел к столу, раздвинул зевак.

– Зеро.

— Сколько?

— Все, миллион ваших дурацких гривен.

В казино сделалось тихо. «Зеро» практически не выпадает, сказал какой-то мужик по-русски, объясняя своей подруге.

«Знаю», — подумал я, вспоминая, как я когда-то начал с него, и он меня не подвел.

— Дали бы лучше мне, если девать некуда, — сказала подруга про мой миллион.

Парни на рулетке переглянулись. Один из них так раскрутил ее, казалось, никогда в жизни не остановится.

Однако остановилась.

Ближе, ближе.

ЗЕРО!

— Он держал! — второй парень кинулся ко мне, стал показывать, как я держал.

Тут все стали кричать на него:

— Жулик! Подлец! Отдавай деньги! Не держал, мы видели!

А громче всех кричала подруга русского парня и даже пару раз двинула по спине труженика колеса.

Пришел главный. Они о чем-то посовещались, причем, когда поглядывали на меня, лица были такие, сейчас вот меня убьют, не откладывая в долгий ящик. Главный ушел.

— Рулетка закрывается за отсутствием банка. Банк — за отсутствием капитала, — объявил рулетчик.

Главный принес чемоданчик. Он отсчитал мне 1 к 10, так, оказывается, я поставил.

Народ все же у нас хороший. Все стали кричать, радоваться вместо меня. Я почему-то не радовался. Мне казалось, что я с кем-то вступаю в сговор, и вот этот кто-то выполнил свое условие, теперь должен выполнять я — и это теперь будет всегда, и от этого мне уже никуда не деться.

Я взял с собой все десять миллионов этой странной украинской валюты — купонов — и вышел на улицу. Здесь у слипа было полно машин, могли везти, куда захочу. Я выбрал себе «джип-черроки». Спросил у водителя, где тут можно купить валюту.

— Сколько? — спросил он.

— Всю.

Я взял у греков на десять миллионов купонов пятнадцать тысяч дойчмарок. Доллары в Ялте 93-го года почему-то были не в моде.

— Где тут играют?

Драйвер отвез меня в казино в старую Ялту. Я поставил здесь на «зеро» все пятнадцать тысяч и взял шестьдесят. И здесь рулетку тут же опечатали и закрыли.

И опять я ощутил странный мороз по коже, будто кто-то рядом дохнул на меня. Это был Он. Но который — с добром или злом?

Мы поехали с водилой в Форос. Здесь тоже было валютное казино. Я поставил на «зеро» шестьдесят и взял один к пяти — триста. Мне пришлось подождать, пока откуда-то привезут деньги.

Потом мы поехали в Феодосию. По дороге я оглядывался: за нашим «черроки» плыли с подфарниками три машины. Я поставил на «зеро» триста тысяч дойчмарок и взял один к трем — девятьсот.

Мне долго не давали денег. Уже рассвело, когда принесли большой фибровый кейс, до упора набитый дойчмарками. Когда я вышел из казино, вокруг суетилось полно темных личностей. Со всех сторон выезд с площадки перегородили машины.

Я прислушался к себе — во мне было пусто, ничего не было, даже страха. Так бывает в церкви, когда начинаешь в нее часто ходить, стоишь спокойно, ничего не просишь, ибо уже знаешь: проси-не проси, все будет так, как должно быть, а не так, как ты хочешь.