Солдатский дневник - Владимир Стеженский

3.10.42.

Опять отходим… на запад. Я мог бы написать друзьям: «Мы двигаемся на запад, и довольно быстро». Горькая усмешка судьбы. Видно, придется нам встретиться с Черным морем.

А пока сижу в местечке Гойтх. Из-за бомбежек население ушло в горы, в домах никого нет. Наши доблестные воины хозяйничают там как в своих квартирах. Я тоже зашел в один покинутый дом. Несколько наших красноармейцев с жадностью черпали из бочки молодое вино. Я тоже выпил пару кружек, не понравилось. Дрянь порядочная. Зато захватил трофей — ложку. Простую деревянную ложку, без нее я не мог нормально поесть, ни похлебку, ни кашу.

Фрицы бомбят беспрестанно, сегодня сам чуть не угодил под бомбежку.

6.10.42.

Нахожусь недалеко от станции Пшиш по дороге на Туапсе. Когда-то проезжал мимо этой станции, но не думал, что придется побывать здесь, да еще в таких кошмарных условиях. Немцы все нажимают и нажимают. У них на этом узком участке более четырех дивизий, да еще всякие подсобные войска, вроде Туркестанского легиона и казачьего эскадрона. В их состав входят перебежчики и пленные из среднеазиатских и кавказских народностей, украинцы и казаки. Елдаши обучались военному делу в Польше, так что вполне боеспособны. Украинцы и казаки получают за свою «службу» у немцев 18 рублей, поменьше, чем Иуда.

Я бы эту сволочь безжалостно перестрелял всех до единого. Наше положение тяжелое, вероятность победы крайне мала. Но, что бы с нами не случилось, я никогда бы не стал служить немцам. Если случится самое печальное, перейду к англичанам и американцам и буду воевать на их стороне.

За это время я многое узнал о Германии из немецких газет и трофейных документов, от пленных и от наших разведчиков. Это огромная казарма, и все стороны ее жизни пропитаны солдатчиной. А я больше всего на свете ненавижу казарму и солдатчину. И нигде нет такого подавления человеческой личности, как в Германии…

(Продолжение этих записей было уничтожено в 1946 году, когда я перечитал их. Оказалось, что, сравнивая гитлеровскую систему с нашей сталинской, я обнаружил немало общего и даже родственного. Но тогда эта тема была совершенно запретной и грозила ГУЛАГом).

10.10.42.

Сегодня второй день беспрерывной бомбежки. Шум моторов и свист бомб не умолкают ни на минуту. Сколько жертв! На моих глазах убивало и ранило наших бойцов. А все потому, что в небе ни одного нашего самолета, где же все они?!

Сейчас сижу в лесу возле станции Гойтх. Штаб куда-то запропастился, и мы уже вторые сутки не получаем никакой еды. Сегодня утром нашел несколько каштанов да остаток старого початка кукурузы — этим моя дневная норма будет исчерпана.

Сегодня ночью на станцию везли раненых. Боже, сколько их! Валяются на земле как дрова!

13.10.42.

Не знаю, выдержат ли дальше мои нервы. Вчера опять был под бомбежкой, да еще под какой! Осколки беспрерывно свистели и шипели над моей головой.

Давно нет писем из дома. Как-то там у них дела. Хоть бы мой перевод получили, все какая-то была бы помощь.

Уже осень. Начались постоянные дожди, часто бывают заморозки. Год тому назад плыл я в это время на пароходе. Далеко-далеко от моей родной Москвы, от дома, от друзей, от любимой. Вода пенилась за кормой, убегая обратно, а внизу, в трюме кто-то пел песню про соловушку.

О, мое эго! Через N-времени, если придется, быть может, сидеть в уютном кресле за своим письменным столом в теплой и чистой комнате и читать эти записи, эту тетрадь, вспомни все, что пришлось тебе пережить.

Вспомни, как в чужом и далеком Ставрополе — на Волге в ноябре месяце ты валялся на сыром и грязном полу в конторе «Лесхоза», где сквозь дырявую крышу виднелись звезды на морозном небе; вспомни, как скитался ты по вокзалам и вагонам, как бродил от хаты к хате в поисках ночлега; вспомни, как лежал в сыпняке на краю от смерти и впервые услышал, как свистят пули и воют мины; вспомни страшные дни Ростова, пожары, взрывы, кровь; вспомни, как лежал ты в канаве в Красной Слободке, над головой свистели пули, а метрах в семидесяти шли немецкие автоматчики; вспомни, как рвались мины в станице Пшехской и как ты драпал оттуда на продырявленной в решето автомашине, держа на весу свою повязанную тряпкой окровавленную руку; вспомни, как рвались рядом бомбы, и ты, лежа в крохотной канавке возле станции Пшиш или у разъезда Гойтх мысленно отсчитывал свои последние секунды; вспомни, как лежал в дырявом шалаше, абсолютно мокрый и продрогший, лязгая от холода зубами; как сутками голодал, рылся в опавших листьях и ветках, ища упавшие груши, яблоки или каштаны… Вспомни, содрогнись и задумайся над тем, кто и что ты сейчас есть, так ли ты устроил свою жизнь, за которую сам столько перенес и за которую погибли твои друзья. Ты должен быть счастлив, черт, побери! Иначе не стоит сейчас и жить. Смерть ведь так близка, стоит только во время бомбежки вылезти из щели.

14.10.42.

Опять перебрались на новое место. Фрицы не раз пытались перерезать нам дорогу. Ехали ночью по шоссе, которое всюду простреливается. Одного снаряда для нашей машины было бы вполне достаточно. К счастью, немцы были заняты каким-то другим делом и по дороге не стреляли.

Не могу забыть Тамару, нашу машинистку, моего заместителя по комсомольской работе, которую убило бомбой. Последнюю ночь мы провели вместе в какой-то канаве, под моей плащ-палаткой. Очень милая была девушка. В тот же день ее убило и еще двух девушек из нашего штаба, но я их знал мало и поэтому не так переживал.

Сегодня я помылся в ручье и переодел белье. Вода чертовски холодная, но что поделаешь, иначе меня бы совсем заели вши. Интересно, долго ли мы здесь продержимся. До Туапсе остались считанные километры, чувствую, что придется увидеться с любимым Черным морем.

16.10.42.

Опять «новоселье», но его не празднуем. Осели вблизи станции Индюк. Место тут неплохое, но, вероятно, скоро и отсюда драпанем. Как же надоели эти почти ежедневные мытарства, но просвета не видно. Только бы не потерять по дороге свои тетрадки, справочники, письма, фотографии.

19.10.42.

Какой же у нас бардак! Одно безобразие за другим! В АХЧ (административно-хозяйственной части) не прекращается воровство, командирские пайки уходят неведомо куда, только не командирам. Процветает подхалимство и пятколизательство. В результате самые трусливые получают медали «За отвагу», а те, кто это заслужил, остаются забытыми. Помощника начальника нашего разведотдела три раза представляли к правительственной награде, но все представления потеряли и забыли. Сейчас он болен, лежит в госпитале, и о его заслугах никто и не вспомнит.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});