И штатские надели шинели - Степан Бардин

Ленинград был, есть и навсегда останется городом Великого Октября!

И на этот раз он будет могилой для фашистских полчищ.

Мы сильнее врага. Мы должны победить!

Ни шагу назад! Бесстрашия, мужества, отваги ждет от вас родной народ!"

Для Ленинграда настало трудное время. Мы были живыми свидетелями того, что творилось на фронте. Хотя участок, на котором ополченцы батальона дрались с неприятелем, был сравнительно небольшим, мы не могли не оценить сложившейся обстановки, а она была поистине чрезвычайной: над Ленинградом нависла смертельная опасность.

Лупенков, любивший точность и правду, когда мы вышли из палатки командира полка, заметил:

- Говорить сейчас, в момент отступления, что мы сильнее врага, это не более как утешать. Здесь нужны какие-то другие слова.

У меня не нашлось в тот момент других слов, других аргументов, кроме тех, которые я приводил в том нашем памятном разговоре в минуту откровенности, когда Лупенков только-только вступил в командование батальоном, и я, будучи глубоко убежден в своей правоте, еще раз перечислил экономические, демографические и политические преимущества нашей страны по сравнению с фашистской Германией.

- Наконец, мы сильнее духом, - уверенно заключил я. - Мы победим! В этом не может быть никакого сомнения. Не получилось у гитлеровцев "блицкрига". Установленные ими сроки захвата Ленинграда давно и бесславно прошли. Не состоялся двадцать четвертого июля и банкет в "Астории". Ленинграда им не видать, как своих ушей!

- Блажен, кто верует. Тепло ему на свете, - отозвался Лупенков. Но, видимо, не желая быть ложно понятым, открыто посмотрел мне в глаза: - Я, кажется, неудачно сострил. Ленинград мы отстоим" Я тоже верю в это. - И задумался.

Несколько минут мы шли молча. И лишь поблизости от Больших Корчан комбат заговорил со мной о том, что надо сделать для выполнения призыва командования фронтом.

- В целом мы, безусловно, сильнее немцев. Тут двух мнений быть не может. Здесь же, под Ленинградом, пока слабее, - произнес он спустя какое-то время вне всякой связи с только что состоявшимся разговором о вполне конкретных мерах, которые нам надлежит осуществить. Видимо, рассуждая вслух, он отвечал уже не столько мне, сколько самому себе. - Поэтому-то противник и теснит нас. Но пусть у нас сейчас меньше сил, все равно мы должны не только остановить его, а и подумать, как одолеть. Придется маневрировать, одному воевать за двоих, а то и за троих. Другого выхода в данный момент я не вижу.

Вот за это-то умение находить правильное решение я и уважал комбата.

На пути в Б. Корчаны наш батальон в какой-то деревне застал первую роту первого батальона нашего полка. Бойцы рыли на юго-западной окраине деревни траншеи и сооружали огневые точки. Лица у них были усталые и потные, одежда - вымазана глиной.

Командира роты не оказалось на месте - он был вызван к комбату. Работой по сооружению оборонительной полосы руководил политрук, в прошлом скороходовец, секретарь парторганизации электроцеха, член фабричного парткома Н. В. Бергсон. При своей плотной фигуре и солидном весе Бергсон быстро перебегал от окопа к окопу, торопил бойцов, давал им какие-то указания. Заметив меня, он поспешил навстречу:

- Откуда? Какими судьбами оказался здесь?

Мы по-солдатски обнялись и тут же направились к небольшому крестьянскому дому, в котором находился штаб роты. У крыльца стоял человек, лицо которого показалось мне знакомым. Это был слесарь электроцеха "Скорохода", того самого цеха, в котором прежде работал и Бергсон, коммунист Анатолий Иванович Зверев.

Зверев козырнул нам и тут же стал просить Бергсона снять несколько бойцов с оборонительных работ и дать ему для доставки мин с дивизионного склада, находившегося в семи километрах от деревни.

- А чем заняты твои люди? - поинтересовался Бергсон.

- Товарищ политрук, их же у меня раз-два и обчелся. Отделение понесло вчера потери. К тому же...

Бергсон прервал его:

- Найди местных колхозников, они где-то недалеко в лесу, и попроси у них пару подвод. Так будет быстрее и надежнее.

Зверев повторил приказ и уже повернулся, чтобы уйти, но Бергсон окликнул его:

- Проси больше мин. Ночью фрицам устроим тарарам, Я было начал прощаться с Бергсоном, так как время привала батальона истекало. Но мой скороходовский товарищ не захотел отпустить меня просто так, без угощения. Мы зашли в дом и выпили по рюмке водки, закусив свежими огурцами и черствым хлебом. И тут Бергсон тихо, точно боясь, что его кто-нибудь услышит, сказал:

- Плохо, Степан, жмут гады, даже передыху не дают. Надо их остановить, а чем? И людей мало, и с боеприпасами становится хуже. Что же будет дальше?

- Не знаю, - честно признался я.

- Хитришь, - сказал он, как-то недоверчиво посмотрев на меня.

- Какая же в нашем положении может быть хитрость?! Мы с тобой в равных условиях. Я хоть и комиссар батальона, а знаю столько же, сколько и ты.

- Да... - вздохнул Бергсон. - А ты веришь, что мы их остановим?

- Конечно, верю.

- Ну, хорошо. Жму руку.

На этом наш разговор прервался. Прибежал связной из взвода, находившегося в дозоре, и впопыхах доложил: "Товарищ политрук, показались немецкие автоматчики!"

Позже я узнал, что первая рота сдерживала натиск гитлеровцев в районе деревни более двух суток. В одной из контратак Николай Владимирович Бергсон был ранен, его отправили в военный госпиталь, а командир минометчиков А. И. Зверев погиб.

14

Отходя, наша ополченческая дивизия продолжала наносить удары неприятелю. За два месяца боев с нами фашисты потеряли убитыми и ранеными несколько тысяч солдат и офицеров, несколько десятков танков и бронемашин, а также много другой техники. За двенадцать дней отступления от оборонительного рубежа на реке Луге до Ораниенбаума мы пять раз останавливались, возводили инженерные сооружения, минировали поля и вели ожесточенные бои у Выползова, Больших Корчан, Копорья, Гостилиц и наконец Петергофа. Враг прорвался к Финскому заливу. С выходом гитлеровцев к заливу Приморская группировка, в которую входила и наша добровольческая дивизия, оказалась отрезанной от основных сил нашего фронта. Образовался подковообразный Ораниенбаумский выступ, или, как его назвали, "Ораниенбаумский пятачок". Из Петергофа фашисты пытались наступать на Ораниенбаум. Но путь им преградила 8-я армия.

Наш комдив генерал-майор И. М. Любовцев имел все основания гордиться ополченцами. Позже, вспоминая о первых боях дивизии, он рассказывал:

- Много лет прослужил я в Советской Армии, немало видел примеров героизма и храбрости, и все же меня удивляло и радовало, как героически дерутся ополченцы, совсем недавно надевшие военную форму. Да, так могли сражаться только люди, у которых есть светлая цель и любовь к своей социалистической Родине, в плоть и кровь которых вошли идеи Коммунистической партии, которые готовы стоять насмерть за ее идеалы...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});