Клубная культура - Фил Джексон

Это описание создаваемого в клубах при помощи экстази социального опыта имеет много общего с другими свидетельствами моих информантов. Для них самым важным следствием приема экстази было изменение восприятия людей и характера общения с ними. В поиске причин таких эффектов я воспользовался достижениями двух разных научных дисциплин, которые вместе объясняют значительную часть связанного с употреблением экстази опыта. Во-первых, я обратился к труду А. Дамасио, чьи исследования человеческого мозга подтверждают важность эмоций в структурировании сознания. Здесь хочется привести один пример. Пациентка С. страдала болезнью, приводящей к отложению кальция в мозжечковой миндалине, и вот как Дамасио описывает воздействие кальциноза на пациентку:

С. относилась к людям и ситуациям преимущественно с позитивным настроем. Окружающие находили ее чрезмерно общительной и считали это неуместным. С. не только была милой и добродушной, но, казалась, готова была общаться с кем угодно… Вскоре после знакомства С. уже не стеснялась прикосновений и объятий… Складывалось впечатление, будто негативные эмоции, такие как страх и гнев, были ей просто неведомы, в результате чего в ее жизни преобладали положительные эмоции. Это выражалось если и не в особой их интенсивности, то, по крайней мере, в высокой частоте… [Такое поведение] вызывалось главным образом нехваткой одной эмоции — страха

[Damasio A. 1999: 64–65].

Сходство данного описания с поведением человека (особенно новичка) под экстази поразительно. Это позволяет предположить, что экстази каким-то образом влияет на мозжечковую миндалину или другую часть мозга, ответственную за страх. С. жила без страха, что делало ее уязвимой для манипуляций со стороны окружающих. Ее суждения о мотивах других людей были неадекватны. Как объясняет А. Дамасио, «такие личности, смотрящие на мир сквозь розовые очки, беззащитны даже перед простыми социальными рисками и, следовательно, более уязвимы и менее самостоятельны, чем мы с вами» [Op. cit. 67].

В отличие от С., потребители экстази не пребывают в состоянии ослабления страха постоянно. Им известно, что людям не всегда следует доверять, они убеждались в этом на собственном опыте, который опосредствует воздействие экстази. Тем не менее даже временное и частичное притупление страха и беспокойства, которыми зачастую пронизан наш социальный опыт, может принести плоды. Оно позволяет употребляющим этот наркотик людям испытывать чувства «счастья», «эмпатии» и «близости», о которых говорили мои информанты. Экс-тази дает им возможность войти в такое чувственно-социальное состояние, в котором тревожность минимальна. Страх — любопытная эмоция, любопытная в том смысле, что нередко мы боимся неизвестности, из-за чего неизвестное таковым и остается. В отсутствие страха сокращается эмоциональная дистанция между вами и тем, что неизвестно. Последнее становится достижимым. Если вы подходите к объекту, опыту или человеку без опаски, то вы взаимодействуете с ними в совершенно ином чувственном состоянии: ваше тело выглядит расслабленным, от вас не исходит эманация угрозы, вы улыбаетесь и благодаря всему этому снижаете вероятность отрицательной ответной реакции. Это телесная техника, имеющая глубокие социальные последствия. Впрочем, отчасти это уменьшение страха вытекает из оценки «компании и обстановки», в которых люди употребляют экс-тази. Экстази не устраняет тревоги полностью, а лишь ослабляет их. Этот процесс ослабления вплетается в социальную модель употребления экстази, которая сама по себе помогает еще больше снизить тревожность. Таким образом, наркотик и социальная модель поддерживают и усиливают друг друга, превращая снижение страха в коллективное социальное событие. Я должен подчеркнуть, что никто из клабберов не использовал слово «страх», но, подобно А. Дамасио в его оценке поведения пациентки С., они придавали особое значение положительным эмоциям, которые переживали и которыми делились под воздействием экстази. Как мы видели, А. Дамасио удалось связать их с недостатком страха у С.

Женщина, высказывание которой приведено в начале данного раздела, знала, что находится в располагающей к экстази среде, и это позволяло ей сделать ряд допущений касательно поведения толпы. Она могла предположить, что окружающие будут легко идти на контакт и проявлять дружелюбие. Кроме того, она упомянула «поверхностную» природу наркотика. В клубах экстази склоняет к одной из двух форм социального взаимодействия. Первая — общение со своими друзьями, в котором информант не видит ничего «поверхностного», поскольку оно происходит в рамках социальной сети, сложившейся ранее вне клубного пространства. Вторая — общение с незнакомцами, являющееся для моего информанта искомой составляющей «чистого удовольствия». Опрошенная мной женщина ясно дала понять, что такие взаимодействия имеют свои ограничения, и что даже в клубе она не хотела бы вести себя с незнакомцами как с близкими друзьями. Ей хотелось быть разговорчивой и дружелюбной с ними, наслаждаться общением, но не «притворяться» и не говорить вещей, уместных лишь в беседе со старыми приятелями. Мне вновь хочется связать такое противопоставление друзей и незнакомцев, а также потенциальное чувство поверхностности, на которое указал информант, с моей гипотезой о том, что снижение уровня тревожности является ключом к пониманию опыта употребления экстази. Со временем люди начинают понимать, что происходящие под воздействием экстази социальные контакты выделяются чувством особой близости, устанавливаемым между участниками. Они узнают, что такой эффект оказывает на них наркотик, но, в отличие от пациентки Дамасио, их жизненный опыт напоминает им о том факте, что подобные отношения между людьми представляют собой особое состояние. В их поведении сохраняется критическая функция, чью роль выполняет знание об очень существенной разнице человеческого поведения под влиянием экстази и без оного. Поэтому они стараются направить самые острые ощущения, вызываемые наркотиком, внутрь своих социальных групп, но в то же время они не против поболтать и посмеяться с чужаками ради прикола, не ожидая развития и углубления этих контактов. Вот как объясняет это следующий информант:

Знакомство с новыми людьми в клубах происходит, так сказать, на очень близкой дистанции, и это забавно. Я говорила незнакомцам, как они красивы, потому что именно так и считала в тот момент. Это как комплимент, ничего не требующий взамен. Я не пытаюсь тем самым сделать важное заявление или непременно сдружиться с ними. Я говорю им комплименты, потому что мне искренне хочется отметить их привлекательность. Ни разу я не сказала незнакомому человеку, что люблю его или что он мой лучший друг. Мне бы не хотелось так себя вести, ведь это чушь, потому что друзья познаются не сразу. Мне кажется, о любви между клабберами речи быть не может, просто все они оживлены, им хочется быть добрыми, обмениваться комплиментами. А вот с близкими друзьями ощущения намного глубже. Лично я получаю удовольствие в обоих случаях

(женщина, 29 лет, двенадцать лет опыта).

Городская среда сама по себе экстремальна. Она накаляет страсти, словно скороварка, и в ней нужно держать ухо востро. Во многих отношениях экстази является противоядием от фонового чувства тревоги, без которого не обходится жизнь в городе. Оно позволяет иначе воспринимать людскую массу, являющуюся существенной частью опыта урбанизма. Конечно, отчасти это связано с социальными правилами, на которых строится клаббинг, но экстази дает возможность в полной мере ощутить их как материализованную силу, ведь эти правила были вдохновлены тем кайфом, который доставляет экстази. Испытав такое материализованное состояние и ощутив на себе действие этих социальных правил, вы можете в некоторой мере воссоздать эти ощущения уже без наркотика, поскольку знаете, что можно себе позволить в клубе и как взаимодействовать с теми, кто находится в одном с вами пространстве. Именно поэтому меня часто принимали за отвязного тусовщика, закинувшегося экстази, тогда как я всего лишь пропускал пару бутылочек пива. Если ведешь себя в клубе уверенно, если можешь оттягиваться без стеснения, то выглядишь так, будто ты на колесах: ты материализовал эмоциональную модель, на которую опираются принципы клаббинга.

Я должен повторить, что говорю не о личностях, испытывающих страх и принимающих экстази для его снятия. Дело обстоит иначе. Употребляя экстази, люди отбрасывают сковывающую их броню, которая обычно защищает их от городских тревог. Они начинают активно противодействовать беспокойству, создавая невосприимчивое к нему тело, дающее им возможность справляться с социальной реальностью мегаполиса, не допуская ее восприятия сознанием как пугающей. Тревога накладывает отпечаток на нашу плоть, находит выражение в движениях мускулатуры, в эмоциональных характеристиках, становится подсознательным образом тела, жизнь которого определяется анонимностью социальных контактов, происходящих в полном незнакомцев мире города. Это легко заметить в метро: молчание, редко встречающиеся взгляды, привычное нежелание выделяться из толпы пассажиров, почти полное отсутствие улыбок — словом, полная противоположность клубной тусовки. Это свойственное людям чувства страха не есть какая-то непреодолимая внешняя сила, а проявление неясного внутреннего беспокойства на счет возможных намерений и действий окружающих. Как объясняет Леду, «хорошие мозги рождают лучшие планы, но за них приходится расплачиваться тревогой» [LeDoux J. Op. cit.].