Конец света - Андрей Лебедев

— Я весь — самое благодарное внимание, — кивнул Узбек, — слушаю тебя с интересом.

— Начну с чистой теории, — сказал Ходжахмет, делая глоток ледяной «Кока-колы». — Время становится пластично изменяемым при трех условиях. Первое — это скорости, близкие к скорости света, и это явление, тогда еще только на уровне так называемого парадокса времени, было теоретически открыто Эйнштейном. — В знак понимания Узбек молча моргнул. — Но управляемым процесс изменения, или, как мы теперь говорим, пластификации времени, становится возможным только при введении в формулу понятия о количестве информации.

Ходжахмет испытующим взглядом поглядел на своего визави.

— Я пока не понимаю, — признался Узбек.

— О’кей, я постараюсь объяснить. Помнишь у Фауста: «Остановись мгновенье»?

— Ну, помню.

— Не ну! Просто Гете уже кое-что знал.

— Что знал? — спросил Узбек.

— То, что ключ можно взять и там, и там.

— Не понимаю.

— А что тут понимать? — усмехнулся Ходжахмет. — Третья компонента — это нравственный знак. И он может быть как положительным, так и отрицательным… Это зависит от того, у кого находится ключ. У дьявола, у которого Фауст брал ключ, нравственный знак один, а у Ангелов Божиих знак полярно противоположный, так что можно найти ключ и там, и там, но важно обязательно сделать выбор, и обладание одной лишь информацией ничего не даст.

— Значит их два ключа? — спросил Узбек.

— Молодец, понял, — хлопнул себя по колену Ходжахмет.

— А какой теперь у нас? — спросил Узбек.

— Догадайся с трех раз, — хмыкнул Ходжахмет.

— Значит, нам необходим теперь еще и второй ключ? — спросил Узбек.

— Правильно, — кивнул Ходжахмет, — он необходим нам, чтобы во временно-ситуационных пластах у нас не было бы никакой конкурентной борьбы.

— И этот второй ключ должны достать люди с противоположно нравственным зарядом? Так, что ли?

— Умница, именно так, — сказал Ходжахмет и поглядел на фотографию, что стояла у него рядом с монитором.

На фото он был совсем молодым и без бороды. А рядом с ним была его Оленька. Они сфотографировались на их острове. Подле их дуба. Их дуба, где они целовались.

* * *

— Колдовские заклинания — это всего лишь пароли к уровням управления, — терпеливо объяснял Абдулла Аббас, — это всего лишь команды, содержащие блоки кодов управления и доступа. Говоришь: «Абра-кадабра-сим-сим», а работает это в системе общего информационного поля с постоянно включенным вай-фай доступом, так же, как если нажимаешь в обычном навигаторе команду «энтер»…

— Понимаю, — кивнул Узбек, — но заклинания действовали не всегда.

— Верно, и здесь вступает второе необходимое условие, — сказал Абдулла Аббас.

— Нравственный знак? — поспешно спросил Узбек.

— Можно назвать это и так, но математически это звучит иначе.

— Теперь понятно, почему были белые маги и черные и почему порою для преодоления определенного уровня требовались невинные младенцы и чистые девы.

— Все на лету схватываешь, — поощрительно кивнул Абдулла.

— Таким образом, первый детекторный модем для линка с небесами был создан путем набора группы монахов, которые хором твердили мантру-заклинание? — спросил Узбек.

— Верно, — кивнул Абдулла, — группами их собирали, потому что тогда еще не было психоусилителей и мощность сигнала повышалась путем простого наращивания числа молящихся.

— А пророки? — спросил Узбек. — А как же пророки?

— А пророки — это те, чьи внутренние возможности сами притягивали сигнал небес для линка, — пояснил Абдулла Аббас, — это либо очень чистые люди с чистым нравственным знаком, либо…

— Очень знающие, — поторопился вставить Узбек, — как доктор Фауст.

— Почти так, — согласился Абдулла Аббас, — таких людей больше, чем нравственно чистых, но за них тоже идет борьба, и они тоже все на жестком учете.

— Там? — спросил Узбек, показывая пальцев в небо.

— И там тоже, — кивнул Абдулла.

Они стояли в большом машинном зале, где был собран психоусилитель.

Монтаж реактора, питающего усилитель энергией, был уже почти закончен.

Рабочие в голубых комбинезонах и инженеры в белых халатах сновали туда-сюда, порою едва уворачиваясь от юрких автопогрузчиков, шустро носившихся по бетонному полу машинного зала.

— Эта штука заменит нам всех наших так называемых чистых, с помощью которых раньше мы выходили на связь с мировым облаком, — пояснил Абдулла, показывая рукою на голубоватые иридиевые стержни пси-усилителя.

— А схему усилителя тоже оттуда слямзили? — поинтересовался Саша.

— А откуда же еще?! — цокнув языком, ответил Абдулла. — Не американцы же придумали в конце-то концов!

Саша кивнул…

На столе у Ходжахмета, там у него в его бунгало, он видел фотографию.

Парень и девушка стоят обнявшись возле большого дуба. А позади их — вода.

Парень — это молодой, еще безбородый Ходжахмет.

А девушка?

Разве у него когда-нибудь была девушка?

Надо найти этот дуб.

Надо выяснить, где он.

* * *

Этот дуб рос на островке…

На островке, что на Волге, — напротив пляжа на правом берегу.

Они с Лешкой Старцевым любили ездить за Волгу.

Раньше, когда в Ульяновске наступал жаркий июнь, все ребята ходили загорать и купаться на пляж, что расположился у подножия Венца, на пляж, что протянулся от речного порта до большого волжского моста.

Но пляж этот был хоть и удобный по своему положению — от самого центра города, от перекрестка улиц Минаева и Гончарова всего в семи шагах, только спустись по череде деревянных лестниц вниз к Волге, и ты на пляже, — но в тоже время, был он грязный и людный.

Купаться здесь, вблизи порта, где по воде то тут, то там радужно переливались на солнце бензиновые пятна, было не очень приятно. Подруг Лешки и Володи — студенток Ульяновского музыкального училища Олю Лазареву и Олю Шленникову — в воду здесь было ну просто не затащить.

— Везите нас в Сочи или в Дагомыс, тогда и макать нас будете, — отшучивалась бойкая Шленникова, когда из-за одного лишь желания невинно полапать ее девичьи прелести Лешка очередной раз пытался затащить девушку в волжскую воду.

В общем…

Как-то раз съездил Володя Ходяков на охоту с соседом своим дядей Сережей.

На охоту вместе с рыбалкой.

У дяди Сережи лодка была — «казанка» с «булями» и мотором «Вихрь».

Снасти рыболовные у дяди Сережи были, и ружье.

Ну…

Съездили они на большую — с двумя ночевками — рыбалку, и тогда как раз побывали на том самом острове, что неподалеку — метрах в пятистах от правого берега. И так там понравилось тогда Володе!

Приволье!

Остров весь метров триста длиной и метров пятьдесят шириной.

И на нем — ни души.

Только пляжи вокруг каймой, да лесок невысокий, да дуб.

Вот и пригласил Володя Леху с девчонками поехать в субботу на правый берег.

Поехать на автобусе за мост, а там — как получится.

Палатку взяли двухместную, продуктов, бутылочку «волжского» вина «ноль восемь», чтоб девчонкам не страшно было.

На остров плыли на украденной лодке.

Нашли в камышах затопленный рыбачий плоскодонный клинкер, для верности примотанный хозяевами к вбитому в землю чугунному крюку.

Долго возились с цепью и замком — сбили его туристским топориком.

Потом долго вычерпывали из лодки воду.

Девчонки ну никак не хотели в лодку полезать.

— Утопите нас, как этот парень из «Американской трагедии», — шутила Шленникова.

— А вы что? Обе беременные, что ли? — отшучивался Лешка. — Чего вас топить-то?

Гребли по очереди.

Менялись.

Триста гребков Леха, потом Володька садился на баночку и делал свои триста гребков.

Жарко было.

На небе — ни облачка!

До острова доплыли за какие-нибудь полчаса.

Лодку сразу в камыши — прятать. А то вдруг хозяева хватятся да, наняв моторку, бросятся искать!

Потом палатку под тем самым дубом поставили, потом ходили вдоль пляжа — выброшенные на берег коряги и досочки собирали для костра.

Тогда и нашли они эту резиновую утку — охотничий манок. Обманку резиновую, которую пускают плавать в камыши, чтобы селезня подманить.

Потом кулеш из рисового концентрата с тушенкой варили.

Потом пили «Волжское».

Потом…

А потом целовались.

Распавшись на парочки и разойдясь, Лешка со своей Шленниковой палатку заняли, а Володя с Олей Лазаревой всю ночь у костра просидели.

А потом с Олей фотографировались. И утку эту дурацкую резиновую она в руках держала.

Глава 2

Старцев ловил себя на том, что испытывает к Данилову сильную неприязнь.