Притча о Мордане - Юрий Нагибин

В отличие от него змеемоделист Ли, с глазами-щелочками, был виртуозом своего дела: его хвостатые, ярко раскрашенные змеи стремительно взмывали ввысь, парили и кувыркались над крышей дома, а Ли управлял их полетом, сжимая в кулачке хвостик длинной крученой веревки.

И был среди нас мозгляк, которого мы снисходительно допускали в наше избранное общество: мелочь пузатая, еще под стол пешком ходит, а уже хвастун. Он уверял, что родители скоро купят ему шведку. Вначале мы и внимания не обращали а его лепет, а потом кто-то узнал, что шведка — низкорослая гривастая лошадка, вроде пони, только еще меньше и мохнатая. Тут мы всполошились: ну-ка и впрямь купят. У его отца когда-то собственный выезд был. Надо же, только разнежишься: у Хачека очередную голубку увели, Яшу опять на обмене марок надули, у Хижняка фантики сперли, Хейли коленку ушибла, словом, никто не имеет над тобой никакого преимущества, как вдруг приковыливает этот гаденыш и картавит:

— Шведку… шведку почти купили.

И прямо жить не хочется. Все-таки не удержишься, спросишь:

— Дашь покататься?

— А ты мне чего дашь?

— В рыло.

Не помню почему, но я как-то пропустил явление Мордана народу. Свою кличку, единственно возможную, он получил до того, как состоялось знакомство. Во дворе все происходит быстро, и, когда я столкнулся с ним, он уже чувствовал себя старожилом. Мордан перехватил меня по пути на помойку, где Хачек гонял голубей, и, кривляясь, пританцовывая, стал орать:

— Большой, а без гармошки!.. Большой, а без гармошки!..

Выздоровев, он как-то раздался, распахнулся, шапка на затылке, вид бравый, вполне годный для получения по уху.

— Большой, а без гармошки! — надрывался Мордан.

Я не понимал дразнилки. Какой же я большой, может, на год всего старше Мордана, ну, чуть повыше ростом. Но если б у меня даже была гармошка, мне бы не растянуть мехов слабыми моими руками. И наконец, кто во дворе играет на гармошке? Даже среди взрослых парней нет гармонистов, один бренчит на гитаре, другой на балалайке, есть еще студент музыкальной школы, он на скрипке учится. А гармошка — это деревенский инструмент. Бессмыслицу несет Мордан, и обижаться нечего.

Но оказывается, оскорбление вовсе не обязательно должно бить в цель, чтобы уязвить человека. Важны намерение и подача. Я начал раздражаться уже по пути к помойке, а там окончательно рассвирепел. Услышав идиотские выкрики Мордана, мои друзья с удивительной легкостью предали меня и стали подпевать.

— Большой, а без гармошки! — хихикнул Хижняк.

— Большой, а без гармошки, — бестемпераментно констатировала Хейли.

— Большой, а без гармошки, — вынув изо рта два обмусоленных пальца, прогортанил Хачек.

И даже кротчайший, отвлеченнейший филателист Яша молвил с задумчивым осуждением:

— Большой, а без гармошки.

Один только Ли молчал, потупив голову.

— Ребята, ну чего вы?.. — проговорил наконец я. — С ума посходили? Разве у кого есть гармошка?

— Большой, а без гармошки! — взвизгнул Мордан.

— Большой, а без гармошки, — подтвердила Хейли.

— Большой, а без гармошки! — лыбился Хижняк.

— Большой, а без гармошки, — осудил Хачек.

— Большой, а без гармошки. — В голосе Яши пробилась нотка сочувствия.

— Мне купят шведку, — упало в короткую тишину, и это сообщение доконало меня.

Людям лошадей покупают, а у меня даже гармошки нет!.. Да что это со мной, какая еще гармошка? И меня опутала липкая мордановская глупость. Надо с этим кончать. Я поступил простейшим образом — дал Мордану в нос, похожий на свиной пятачок. И едва отнял руку, как оттуда двумя струйками потекла кровь. Мордан задрал голову и, оглашая двор истошным ревом, потащился к своему подъезду.

Вечером нас навестил управдом Бугров, и одним нравственным устоем: ябедничать нельзя — в моей душе стало меньше. Спрятавшись в кухне за плитой, я видел, как дед провожал его к двери.

— Принимайте эти капли, и все пройдет, — сказал дед.

На миг у меня мелькнула спасительная мысль, что Бугров обратился к деду просто как к врачу.

— Сам виноват, — прохрипел Бугров. — Зачем вышел без кашне.

Дверь захлопнулась за ним.

— Он вышел без кашне! — потрясенно проговорил дед и застучал костяшками пальцев в лоб. — Почему, почему мы не становились в феврале?.. — И, резко оборвав патетику, сказал устало: — Пойдем поговорим.

Мордан не только наябедничал, но и сильно преувеличил свои уязвления. Деда не интересовало ни как все было на самом деле, ни причина распри.

— Не смей его трогать. Я не хочу больше объясняться с Бугровым.

— А если он опять пристанет?

— Отойди. Не связывайся с ним. Играй с другими детьми.

— Я с ним не играл. Он сам полез.

— Не обращай внимания. Ему надоест — отстанет.

— А почему я должен ему уступать?

— Потому что твой папа сидит в тюрьме, а его папа сидит у нас на голове. Ты что, не можешь понять, кто тут хозяин?

Я этого правда не мог понять, я думал, что мы все тут хозяева, вся наша ватага.

— Он мне морду будет бить, а ему ручки целовать?

Казалось, глаза деда выкатятся из орбит.

— Нет! Тогда ты его убьешь. А я убью Бугрова. И твоя мама будет носить передачу уже троим. Мы с тобой по крайней мере будем знать, за что сидим.

Я дал слово не трогать Мордана, уверенный, что он сам больше не полезет. Он хорошо получил, опозорился перед всем двором и не захочет повторения. Я плохо знал Мордана. Когда на другой день я вышел во двор, он встретил меня ликующим воплем:

— Большой, а без гармошки!

И наше бедное стадо подблеяло Мордану:

— Большой, а без гармошки!

Я сделал вид, будто это меня ничуть не трогает, и заговорил с Хижняком о фантиках новых конфет «Дюймовочка».

— Большой, а без гармошки! — стучал в ушные перепонки ненавистный голос.

— Большой, а без гармошки! — уныло подтягивал хор.

Я быстро шагнул к Мордану и замахнулся. Он сразу громко и бесстыдно заревел.

— Чего дерешься?.. Скажу отцу!..

— Вали отсюда!

Но Мордан уже понял, что я его не ударю. Он перестал сочиться, вытер сопли и нагло залыбился всей толстой рожей.

— Большой, а без гармошки!

Наверное, я нарушил бы слово, данное деду, если б внутри меня не возникла какая-то слабина, чувство неполноценности, будто я и впрямь обделен чем-то важным. Меня доконал не Мордан, а его подголоски — мои друзья, позволившие превратить себя в покорное стадо.

Отвлек Мордана маленький Ли, выбежавший во двор с новым змеем в руках.

— Ходя, соли надо? — деловито спросил Мордан.

Ли посмотрел на него из своих щелок, и было в его взгляде что-то необычное, не из обихода детства, а из недоступной нам тайны — мольба, деликатная угроза, ну, это, может, слишком — предупреждение. Я твердо знаю, что все мы ощутили ознобливающий вей чего-то нездешнего, все, кроме Мордана.

— Чего уставился?.. Моя не прачка, моя шпиона?..

— Пожалуйста, — тихо и нежно проговорил Ли, — не надо. Спасибо… извините.

Мордан загоготал.

— Во дурной!.. Ходя, соли надо?

— Ходя, соли надо? — с отсутствующим видом сказала Хейли.

— Ходя, соли надо? — прыснул Хижняк.

— Ходя, соли надо? — печально пропел Яша.

И тут со мной случилось что-то непостижимое: кто-то разжал мне челюсти и вытянул из гортани оцарапавшие ее грязные слова:

— Ходя, соли надо?

Ли внимательно посмотрел на каждого из нас.

— Я не буду запускать змея. — Вот, оказывается, в чем заключалась та страшная месть, на которую намекал его моляще-угрожающий взгляд.

Похоже, Мордан тут только заметил хрупкое сооружение из офрированной цветной бумаги, которое Ли держал под мышкой. Он ухватился за ленточный хвост.

— Пусти, пожалуйста, лазолвешь. — Ли, как и все китайцы, не выговаривал буквы «р».

— Лазолвешь! — покатывался Мордан. — Говорить сперва научись! Чего прищурился, ходя? — И он сильно дернул змея за хвост.

— Не надо, — попросила Хейли. — Правда разорвешь.

— Заткнись, чухна белоглазая! — И Хейли получила новое имя. Мордан снова потянул за ленточку, гофрированная бумага стала с хрустом разглаживаться. Змей все вытягивался, какой же он длинный! — потом вовсе утратил свою красивую ребристость, стал колбасой и вдруг лопнул сразу в нескольких местах. Ли отпустил его огнистую голову, труп змея упал в талый снег. Ли подошел к Мордану:

— Дай мне, пожалуйста, соли.

— Какой тебе еще соли?

— Ты отнял у меня змея. Дай мне соли.

— Он что — дурной? — спросил Мордан.

— Ли очень дулной, когда ему плохо. Вот здесь плохо. — Ли показал на грудь.

А потом он что-то сделал, мы едва уловили короткое стригущее движение двумя кистями, Мордан сложился, как перочинный ножик, отрыгнул желчью и, почти падая с каждым шагом, заковылял к подъезду.

— Ли, хочешь, отдам тебе шведку? — послышался с земли голос.