Честный Томас - Брюс Гласско

Пока лэрд отвлекся, доставая кошелек, я протянул руку и коснулся кончиком пальца пурпурного цветка на тунике. Похоже было, что его приколола ему какая-то дама. То, что я почуял, очень меня удивило. Дама была, без сомнения, его нареченной. Я узнал кровное родство со Стюартами. Но пальцы, прикреплявшие цветок к одежде будущего мужа, источали сердечное томление. Мало знавал я знатных пар, в которых муж и жена испытывали друг к другу истинную любовь. А в сердце Изабеллы она цвела, сильная и чистая, как роза среди вереска. Однако мне не было ясно, отвечает ли будущий муж взаимностью.

Меж тем в глубине я почуял мрачный гнетущий запах. У нее было слабое сердце, и кровь сочилась в ее легких... Мне уже доводилось чувствовать такое раньше.

- Была ли ваша нареченная в детстве склонна к лихорадкам? - спросил я. Не распухают ли иногда ее суставы, как при водянке? Легко ли она устает?

- Изабелла так же здорова, как любая другая шотландка! - вскричал Макдугал, и острый запах его страха резанул меня, словно кинжалом. - Что ты хочешь сказать, Рифмач?

Истина рождается у меня под языком, словно капля меда, но я колеблюсь. Когда я ощущаю подобное кровотечение в теле женщины, это признак того, что она не переживет первых же родов. Как поступит он, если я открою ему это? Покинет ли он невесту у алтаря, возложив на меня всю вину за измену? Или все-таки женится на ней и, несмотря ни на что, зачнет в ней дитя - либо не поверив мне, либо пренебрегая советом, в надежде на искусство повитухи? А может быть, он женится на ней и позаботится о том, чтобы никакого ребенка не было, пожертвует продлением своего рода ради нее самой, ради того, чтобы в старости вместе сидеть у камелька?

Выдержит ли его любовь такое испытание? Вопрос этот мучит меня, как острый нож, приставленный к сердцу. Я не могу отрешиться от образа юных любовников среди весенних трав, хоть слова их любви жгут мне глаза, словно скисшее вино. Иногда мне кажется, что в их бессвязной речи я вот-вот найду свою Королеву, словно ломтик сладкого яблочка в горшке овсянки.

Способна ли выдержать испытание любовь? Этот вопрос задаю я себе, когда дождь стучит по соломенной крыше моей хижины и весь этот мир кажется мне тюрьмой. Птицы под стрехами роняют пух, несут слово надежды и семейной радости. Но затхлый вкус слова, который несет плесень на подоконнике, говорит о том, что в конце концов все поглотит земля.

Часто истину проще найти, чем высказать. Но если я попытаюсь рассказать ему, что узнал, на доступном ему языке, как мне быть дальше? Что скажет об этом моя Королева со звезд?

Я попросил Макдугала немного обождать и раскрыл свой кошель. Внутри лежала крохотная бутылочка с питьем, которое я ценю выше всякого другого. Распустив затычку, я вылил одну золотую капельку на кончики пальцев и, вдыхая ее аромат, богатый и полный, как королевская казна, дал ей впитаться в кожу. Многое из ее полноты и сочности с годами повыдохлось, но когда я беру эту капельку на язык, в ней оказывается достаточно крепости, чтобы вернуть память о моей Королеве. Словно передо мной раскрывается книга, написанная золотыми буквами.

Вот этот путь, что вверх идет,

Тернист и тесен, прям и крут.

К добру и правде он ведет,

По нем немногие идут.

Другая - торная - тропа

Полна соблазнов и услад.

По ней всегда идет толпа,

Но этот путь - дорога в ад.

Бежит, петляя, меж болот

Дорожка третья, как змея,

Она в Эльфляндию ведет,

Где скоро будем ты да я.

Все началось с того, что фейри запуталась в ветках дерева.

Я никогда раньше фейри не видывал, так что постарался подробней ее рассмотреть. Похожее на веретено тельце было покрыто густым зеленым мехом и увенчано пучком тонких пушистых усиков и шестью глазами, расположенными в виде двух треугольников. Ее тонкая талия застряла в развилке ветвей бузинного дерева, и четыре крылышка, размером и цветом сходные с листьями бузины, отчаянно бились, пытаясь освободить это существо. От торса отходила, наверное, дюжина тоненьких палочек-ножек, половина из которых в этот миг сжимала всевозможных жуков, которые стремились вырваться и разлететься в разные стороны.

Я, бережно отогнув ветку, освободил существо, и оно, жужжа в сгущающихся сумерках, полетело в сторону луга. Сгорая от любопытства, я последовал за ним на расстоянии. За три дня до этого моя возлюбленная отвергла меня, так что, хотя я и был печален, но чувствовал себя свободным, как ветер. Отец к тому времени решил, что толку от такого бездельника и шалопая не будет, и велел мне подыскивать другое жилье. Предлогом, позволявшим мне целыми днями бродить по холмам, была охота, но я захватил с собой и арфу, потому что новая баллада стоила в моих глазах больше оленя. Я знал сорок семь баллад, девять из них были собственного сочинения, и, будучи в подпитии, я с гордостью, чуть фальшивя, пел их под приветственные крики и стук кружек моих друзей. Оставалось две недели до исполнения семнадцати лет моего пребывания на земле.

Посреди луга высилась странная скала, хотя еще недавно ничего подобного здесь не было. Она была почти столь же высока, как и скала, на которой стоит замок Стерлинг. Фейри выжгли вокруг нее пространство, и неимоверное их количество, больших и маленьких, теперь прибывало и убывало через дыры в скале. Все они танцевали под басовое, похожее на звучание скрипки, гудение трепещущих крылышек. Они выделывали такие сложные узоры и спирали, с которыми не сравнятся никакие пируэты, прыжки и приседания господских балетов. И выглядело это куда изящнее. В целом их танец производил впечатление сумятицы и хаоса, но в любом месте, куда падал мой взор, царил строгий порядок.

Я услышал шум за спиной и обернулся. Трое бескрылых фейри, ростом с собаку и крабьими лапами, почти окружили меня. Однако даже в тот миг, когда они на меня накинулись, возбуждение, владевшее мною, преобладало над страхом, потому что я знал: если когда-нибудь я вернусь в Эрсельдун, то смогу написать об этом балладу из баллад. У меня был с собой отцовский нож, но я не стал его вытаскивать, потому что они были красивы и мне не хотелось причинять им вреда. Арфа моя упала на камень и сломалась. Они опутали меня паутиной из клейкой слюны и понесли внутрь скалы.

У меня тут лепешка в запасе есть

И еще есть бутылка вина...

Так что прежде, чем дальше продолжить путь,

Ты поешь и выпей до дна.

Скала оказалась пустотелой, и комната, куда они меня принесли, располагалась, наверное, вблизи поверхности, потому что я видел солнце, тускло просвечивающее сквозь потолок, как сквозь воск. Я знал много баллад о фейри, а главное, понимал, что не должен вкушать их еды и пить их вина. Но выбора у меня не оставалось: я лежал, спутанный по рукам и ногам, а они лили мне в рот какую-то сладкую мутную жидкость. Я захлебывался, но глотал. Язык мой немел, и глаза заволакивало туманом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});