Из недавнего прошлого одной усадьбы - Юрий Олсуфьев

Многолетние старания создать цветущую усадьбу дали свои плоды. Буйцы сделались не только удобными во всех отношениях для семьи Олсуфьевых и их гостей, но и источником порядочного дохода. Благодаря собственным трудам Юрий Александрович и Софья Владимировна вели далеко не скудную жизнь: ежегодно ездили за границу, регулярно выезжали в Петербург и Москву, поддерживали великосветские связи, заказывали дорогие безделушки у Фаберже и портреты у Серова, строили и меценатствовали и даже, как в прежние дореформенные времена, держали гончих и устраивали в соседних полях и лесах многолюдные охоты. Можно напомнить, что при личном участии Ю. А. Олсуфьева на Куликовом поле вблизи Буец был сооружен архитектором А. В. Щусевым храм-памятник во имя Сергия Радонежского, а С. В. Олсуфьева многое сделала для учреждения здесь монастырской общины и мастерских шитья. Даже в годы первой мировой войны, находясь на Кавказе, Олсуфьевы не прекращали благотворительной деятельности. Софья Владимировна восстановила древний грузинский монастырь в окрестностях Тифлиса и заказала для монастырской церкви из мореного буецкого дуба иконостас по рисункам В. А. Комаровского.

Прочная, уютная и счастливая жизнь в Буйцах, длившаяся для Юрия Александровича почти с момента его рождения (он был привезен в Буйцы шестимесячным ребенком в 1879 году), а для Софьи Владимировны с года ее замужества, кончилась сразу после Февральской революции, иными словами – после отречения царя от власти и стихийного выступления народных масс. Выходец из среды дворянской элиты, Юрий Александрович с женою и четырнадцатилетним сыном буквально бежал из родового гнезда и уже никогда более не возвращался в Буйцы. В главном доме и флигеле все оставалось примерно в том виде, как это было в предшествующие годы. Лишь отдельные, наиболее ценные предметы через преданных слуг, ставших как бы членами семьи, удалось постепенно переместить в новый дом, купленный Олсуфьевыми в Сергиевом Посаде под Москвой. Как правило, это была не антикварная немецкая, датская и голландская мебель, отданная ими в 1917 году в монастырь на Куликовом поле, не картины и книги, а серебро, рукописи, миниатюры, родовые реликвии небольшого размера, фамильные документы, фотографии, памятные подарки друзей. Многое же другое – за исключением, пожалуй, серовского портрета Софьи Владимировны, спасенного несколько позже П. И. Нерадовским, – было вскоре расхищено, продано, сожжено. И все-таки отдельные вещи попали в государственные музеи. Так, в частности, большой портрет Миши Олсуфьева, написанный Д. С Стеллецким в 1913 году, десятилетиями хранился в Епифанском краеведческом музее, пока, наконец, в 1956 году (после ликвидации Епифанского музея) он не был передан в Тульский музей изобразительных искусств.

Послереволюционный быт Олсуфьевых сложился по примеру многих «бывших»: они, особенно на первых порах в Сергиевом Посаде, немало бедствовали и никогда не были уверены в прочности дальнейшего существования. Надо, однако, отдать должное Юрию Александровичу: уже в 1918 году он активно включается в новую жизнь и начинает сотрудничать в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, а затем и в Сергиевском историко-художественном музее. При поддержке Софьи Владимировны и сына Миши он готовит к изданию древние рукописи по истории лавры и одно за другим публикует описания художественных коллекций монастыря. За десять лет он опубликовал более двадцати книжек – примерно две трети всей печатной продукции Комиссии и Музея. Столь активной издательской деятельности способствовали, правда, новизна самого дела и энтузиазм научного коллектива, где бок о бок с Ю. А. Олсуфьевым работали также П. А. Флоренский, С. П. Мансуров, П. Н. Каптерев, И. Е. Бондаренко, Т. А. Александрова-Дольник, М. В. Шик, А. Н. Свирин.

С 1928 года, когда началась «культурная революция» и поход воинствующего атеизма на прежние ценности, обстановка в Сергиевском музее резко ухудшилась, причем на первых порах пострадали не столько экспозиции, разработанные Ю. А. Олсуфьевым и другими работниками музея, сколько их авторы. Дворянское происхождение и родственные связи Олсуфьевых стали настолько одиозными, что под угрозой ареста Юрий Александрович однажды не возвращается из Москвы в Сергиев, а спустя некоторое время устраивается по предложению И. Э. Грабаря в московские Центральные государственные реставрационные мастерские. Распрощавшись с капитальным домом на Валовой улице в Сергиевом Посаде, Олсуфьевы переезжают сначала в Котельники под Москвой, затем в деревянный половинный домик в деревне Мешаловка, примерно в пяти километрах от железнодорожной станции Люберцы, и, наконец, в Косино. При тогдашних совсем не совершенных способах сообщения с Москвой Ю. А. Олсуфьеву приходилось добираться до места службы пешком и пригородными поездами, но мещанская среда подмосковных рабочих поселков была надежным укрытием для семьи, уже напуганной первыми арестами, ссылками и расстрелами. На уцелевших любительских фотографиях тридцатых годов мы видим Ю. А. Олсуфьева за починкой дымовой трубы и вскапыванием огорода, и он мало чем отличается по внешнему своему виду от обитателей пригорода. Вряд ли кому приходило в голову, что в тесных комнатках мешаловского домика, за всегда задернутыми занавесками, живут сын бывшего коменданта Московского Кремля и фрейлина последней императрицы России.

В Центральных государственных реставрационных мастерских Ю. А. Олсуфьев занял должность эксперта по древнерусской живописи. Некоторая неопределенность основной направленности работы давала повод привлекать его к решению любых научно-реставрационных и производственно-бытовых задач. Покойный знаток архитектурной истории Москвы В. С. Попов, сотрудничавший в тех же мастерских и почти ежедневно встречавшийся с Ю. А. Олсуфьевым, вспоминал, что тот был постоянно занят разнообразной текущей работой: заполнял карточки по учету памятников монументальной и станковой живописи «для ведшегося им обширного каталога», определял накопившиеся за предыдущие годы негативы, вел журналы расчистки икон, вызывался на советы по реставрации шитья, писал научные отчеты о командировках в старые русские города. По рассказам реставратора Н. Я. Епанечникова, часто сопровождавшего Ю. А. и С. В. Олсуфьевых в таких поездках, их жизнь в экспедиционных условиях «поражала своей скромностью и нетребовательностью в пище, ограничивавшейся часто вареной мелкой рыбешкой и картофелем, порою даже без растительного масла».

В 1934 году московские мастерские были упразднены по причинам, не имевшим с наукой ничего общего. Но поскольку ликвидировать реставрационную практику в целом значило бы поставить под удар сохранность всех музейных коллекций, Наркомпрос РСФСР распорядился сосредоточить часть бывших работников мастерских в Третьяковской галерее. Именно здесь – в должности заведующего секцией реставрации древнерусской живописи – Ю. А. Олсуфьев провел последние четыре года своей жизни. Как и прежде, он много времени уделял изучению иконописи и обследованию провинциальных коллекций на предмет выявления наиболее выдающихся произведений. Еще большей заботы требовали теперь памятники монументального искусства. Маршруты его поездок – Новгород, Псков, Старая Ладога, Ярославль и другие исторические города. С необыкновенной энергией он исследует причины заболевания отдельных фресковых циклов, технику их исполнения и технологические приемы их консервации и реставрации, руководит экспедиционными группами, пишет необходимые отчеты и рекомендации ведения дальнейших работ, готовит к публикации статьи по древнерусской фресковой и станковой живописи. Он становится наиболее авторитетным специалистом и по иконописи, и по стенописи, по технике их исполнения и реставрации. Его фундаментальная работа «Вопросы форм древнерусской живописи», печатавшаяся в 1935 году в журнале «Советский музей», до сих пор остается наиболее ценным исследованием формообразующих приемов древнерусского художника.

Юрий Александрович Олсуфьев разделил судьбу тысяч своих современников. Как стало известно совсем недавно, он был арестован 24 января 1938 года, а 7 марта «за распространение антисоветских слухов» (статья 58, пункт 10, часть 2 УК РСФСР) постановлением тройки при Управлении НКВД СССР по Московской области приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 14 марта 1938 года. А четыре года спустя, 1 ноября 1941-го, арестовали и Софью Владимировну Олсуфьеву: когда в октябре 1941 года возникла реальная опасность захвата Москвы немцами, она оказалась в числе неблагонадежных, которыми в первую очередь считались бывшие аристократы. Как и ее мужу, ей предъявили аналогичное обвинение и приговорили к лагерям сроком на десять лет. Колонна заключенных, в которой вместе с С. В. Олсуфьевой оказался и художник В. М. Голицын, дошла до Казани. По данным следственного дела, Софья Владимировна скончалась в превращенном в концлагерь бывшем Свияжском монастыре 15 марта 1943 года. Аналогичный конец ожидал бы, скорее всего, и сына Олсуфьевых Михаила Юрьевича, но ему выпала другая карта. С разрешения родителей он еще в 1924 году тайно – через Владивосток и Китай – эмигрировал из СССР и осел в королевской Румынии, где Олсуфьевым, по линии бабушки Марии Николаевны, урожденной Россети-Розновано, принадлежали значительные земли, в частности благоустроенная усадьба Кишло в Бессарабии. Румыния надолго стала второй родиной младшего Олсуфьева, пока по семейным обстоятельствам он не эмигрировал вторично – теперь уже из Румынии Чаушеску – в Париж. Здесь он и скончался в 1984 году. По слухам, Михаил Юрьевич был вынужден бросить свой двухэтажный дом в Бухаресте, как и его родители дом в Буйцах, на произвол судьбы, с той только существенной разницей, что особняк в румынской столице уже не был настолько наполнен семейными реликвиями, как усадьба Красные Буйцы.