Когда город спит - Юрий Усыченко

Но никто так и не узнал, какой случай из своей жизни хотел поведать товарищам рулевой «Маринеллы» Ник Геттль.

Страшной силы взрыв потряс судно от киля до клотиков мачт.

Нос корабля подпрыгнул вверх, отломился от средней части корпуса и мгновенно пошел на дно. Сидевшие в кубрике не успели понять, в чем дело. Спокойное выражение еще оставалось на лицах, еще, казалось, не замерли последние слова Геттля, а в кубрик хлынула густая черная волна. В несколько секунд море покончило с мечтами Лансье о Париже, с расчетами боцмана открыть табачную лавочку — со всеми планами этих людей на будущее.

Середина и корма «Маринеллы» тонули медленнее носовой части. Пароход сперва резко накренился на левый борт, потом выпрямился и в таком положении начал уходить под воду. Из машинного отделения наверх не выскочил никто. На мостике при взрыве погибли рулевой, вахтенный матрос и Селливен. Осколок железа с острыми зазубренными краями ударил Кента в левое плечо. Крепко держась неповрежденной правой рукой за поручни, капитан продолжал стоять на своем месте. Он понимал: командовать, пытаться спасти судно и людей бесполезно. «Маринелла» получила смертельное повреждение, а из всего экипажа только он и остался в живых, да и то ненадолго. И капитан Кент думал об одном: надо умереть, как подобает моряку. Он стоял, выпрямившись, на палубе погибающего корабля, и седую бороду его трепал ветер. Посвист ветра, монотонное хлюпанье волн стали особенно слышны в тишине, наступившей после надсадного грохота взрыва.

Капитан почувствовал холод в ногах. Это вода… Вот она дошла до колен, потом все выше, выше, выше…

Скоро от «Маринеллы» не осталось ничего, кроме нескольких приплясывающих на волнах обломков дерева.

Откуда-то издалека, с берега, донесся еле слышный вой сирены…

1. «Доброе сердце» лейтенанта Милетина

После полуночи реку затянуло туманом. К тому времени, когда Рустам Кулиев заступил на пост у бензосклада, противоположный берег Эльбы исчез. Белая пелена серебрилась над рекой. Луна ярко освещала туман, и казалось, что река вышла из берегов, сделалась густой, как вата, а образовавшиеся на ее поверхности большие пологие волны застыли, скованные неведомой силой.

Пост Рустаму достался спокойный. Держа винтовку и солдат думал свои думы, мечтал о скором возвращении в родной Баку.

Мечты, однако, не мешали Кулиеву чутко прислушиваться к каждому шороху. Внезапно часовой услышал едва уловимый, очевидно, очень далекий, необычный плеск на реке, не похожий на плеск волн. Кулиев отступил в тень, крепко сжал винтовку, напряженно вглядываясь в туман

Плеск становился громче, но туман попрежнему не давал возможности разглядеть что-нибудь на реке. С берега виднелась небольшая темная полоса воды шириной метров в пять, а дальше Эльбу скрывала белая муть, но Рустам определил, что загадочные звуки приближаются.

В ожидании прошло несколько минут. Наконец Кулиев увидел три круглых темных пятна. Они становились яснее и яснее. Вскоре Кулиев разглядел головы и плечи плывущих людей. Солдат хотел окликнуть их, но раздумал. Пусть сперва выберутся на сушу.

Они выбрались, трое пошатывающихся от усталости мужчин.

— Приплыли, — прерывающимся не то от холода, не то от волнения голосом сказал один. — Даже не верится, что мы у своих. Вот счастье-то, товарищи!

— Побегать надо, иначе околеешь с холода, — перебил второй.

— Теперь не околеем, скорей бы кого из красноармейцев или командиров увидеть, — весело возразил третий.

— Руки вверх! — Кулиев, выступив из своего укрытия, направил винтовку на неизвестных. Все трое на секунду застыли от изумления: они и не подозревали, что здесь есть еще кто-либо, кроме них, а затем быстро выполнили команду.

— Откуда? — сурово спросил Рустам. Спросил больше для проформы, так как уже догадался: перед ним перебежчики с того берега Эльбы.

— Из лагеря мы, — весело ответил самый высокий, который первым сказал о счастье попасть к своим. — Бежали из него, будь он проклят.

— Выясним, — солидным баском пообещал Кулиев. — Сейчас мне смена будет, отведу вас в штаб. Потерпите минут пяток. Руки опустить можете, но с места не сходите.

Смена не заставила себя ждать. Кулиев доложил обо всем разводящему и по его приказанию повел задержанных в штаб батальона. Там, наконец, Рустам смог как следует рассмотреть всех троих: двое худы, истощены, как люди, которые годами не ели досыта, третий выглядел здоровее, но все трое казались измученными до предела. Ветхая мокрая одежда висела клочьями, один был бос, у двух других на ногах подвязанные веревками полуразвалившиеся ботинки на деревянной подошве.

Неизвестные рассказали дежурному по батальону лейтенанту Милетину, что они советские граждане, были в гитлеровском плену. Два дня назад гестаповцы, поняв, что их власти в лагере приходит конец, решили расстрелять всех заключенных, но это не удалось: узники подняли восстание.

— Вот молодцы, не струсили! Герои! — восхищенно сказал лейтенант. — А когда лагерь остался без охраны, решили, значит, пробраться к нам?

— Так и было, — торопливо ответил один из перебежчиков, среднего роста, с круглым лицом и серыми невыразительными глазами. — Я давно удрать хотел, но все робел, а тут подвезло. Уж очень тяжело было в этом постылом месте оставаться. Днем итти нельзя — все прятался. Вчера ночью встретился вот с ними. В одном лагере сидели, вместе все муки сносили. Они, оказывается, тоже, как и я, решили сразу из лагеря уйти. Жаль, не знал я этого раньше, а то сразу бы вместе отправились.

Лейтенанта глубоко взволновал рассказ и самый вид этих измученных людей. Неоднократно приходилось Милетину встречать узников, вырвавшихся из концлагерей, но ни лейтенант, ни его товарищи не могли привыкнуть к виду их. Волна искреннего сочувствия, непреодолимого желания помочь подкатывалась к сердцу Милетина, когда глядел он на жертвы гитлеровского «нового порядка».

Лейтенант крепко пожал руки всем троим и сказал:

— Поздравляю, товарищи! Всей душой рад избавлению вашему от бед.

Затем Милетин начал допрос перебежчиков.

— Ваша фамилия?

— Мушкин, товарищ лейтенант.

— Откуда вы?

— Из Орла. Служил в двенадцатой армии: шестая дивизия, четвертый пехотный полк, второй батальон, первая рота. Старший сержант, командир отделения.

— В плен как попали?

— Ранен под Харьковом. В бессознательном состоянии меня взяли.

— А потом?

— Потом был чернорабочим в военных мастерских в Киеве. Пытался бежать, да неудачно — поймали. Увезли в Германию, на шахту. За саботаж отправлен в концлагерь. Там и сидел.

— Хлебнули горюшка!

На худом лице Мушкина выступили тугие желваки.

— Ничего, — сквозь зубы процедил он. — Что было, то прошло. Теперь им за все расплата.

— Верно, — кивнул лейтенант. — Сядьте пока на лавку там в углу, я с другим вашим спутником побеседую.

Савчук родом был из Куйбышевской области, в плен попал, выбираясь из окружения. Ночью в деревню, где он остановился на пути, нагрянул фашистский отряд. Пятеро гитлеровцев ворвались в хату, связали сонного Савчука. Дальнейшая судьба его была, как у Мушкина: рабский труд на заводах, шахтах, попытки бежать, концлагерь, постоянная угроза смерти.

Настала очередь третьего.

— Откуда вы, товарищ? — снова задал Милетин вопрос, с которым обращался к Савчуку и Мушкину.

— Я-то? Из Энска. Дынник моя фамилия.

— Из Энска? — обрадовался лейтенант. — Земляк. А где жили?

— На Садовой, недалеко от цирка.

— Как же, знаю, знаю. Знакомые места. Я с приятелями часто там бывал — цирк любил. А пляж в Отраде помните?

— Что за вопрос! — Дынник украдкой бросил настороженный взгляд на Милетина. «Проверяет, не вру ли, или действительно в воспоминания ударился?» — спрашивал он себя. — В воскресенье на пляже в Отраде весь город собирался. Яхт, шлюпок сколько!

— А на Морском бульваре вечером! Сколько раз во время войны я наш бульвар вспоминал! Все мечтал хоть на минуту попасть туда.

— Вы среди друзей вспоминали, — грустно сказал Дынник, — а я в гитлеровском концлагере или в шахте под землей. Голодный, измученный…

— Не надо вспоминать прошлое. Скоро приедете домой, устроитесь. Семья есть у вас?

— Не знаю, — горестно потупился Дынник. — Были жена, дочка. Найду ли теперь их…

Сердце Милетина сжалось еще сильнее, и он участливо посмотрел на человека, которому выпало столько испытаний.

— Найдете, найдете, — уверенно сказал лейтенант.

— Я тоже надеюсь, — со вздохом ответил Дынник. — От войны Энск сильно пострадал… — В положении Дынника задавать вопросы не полагалось, и он произнес эту фразу полувопросительно, полуутвердительно. Он хотел незаметно взять инициативу разговора в свои руки и помешать Милетину задавать новые вопросы, на которые Дынник вдруг не сможет как следует ответить.