Тунисская белая клетка в форме пагоды - Милорад Павич

Конечно, иногда я и днем ходил посмотреть на дом Луки Человича. Он был в плохом состоянии и выглядел много хуже, чем в моих фантазиях. Витрины магазинчиков на первом этаже были покрыты пылью, а в углу на ступенях главного входа сидел какой-то тип в заплатанной шляпе и курил трубку. От мундштука воняло мокрыми козьими рогами, а уши курильщика украшала засохшая пена для бритья. Все это и впрямь разочаровывало.

Но когда спускалась ночь, я с еще большим усердием обставлял каждый уголок этого дома. В скобяной мастерской Лунича я заказал пятьдесят пар отлитых из бронзы губ, мужских усатых и женских накрашенных помадой, чтобы эти металлические губы, разбросанные по стенам всех комнат и присоединенные к вентиляции, заменяли пепельницы и жадно засасывали пепел и окурки, которые Я. М. разбрасывала по всему дому. На третьем этаже я разломал все стены, и получилась просторная «музыкальная комната», вернее, танцевальный зал с тремя окнами, выходившими на бывший Малый Рынок. Здесь Я. М. могла высвобождать свою необузданную танцевальную энергию в бешеном темпе музыки «Лунный свет». Для танцев был положен новый паркет в виде лабиринта из Шартра, о котором Я. М. с удовольствием вспоминала.

Большую ванную комнату я устроил на третьем этаже со стороны двора. Дверная ручка в виде трубки для курения гашиша впускает вас в большое прямоугольное и почти пустое помещение. Потолок освещен так, будто над вами небо, наполовину затянутое облаками. Ступив на фиолетовые и бледно-черные плиты, вы замечаете в самой глубине стеклянную кровать, покрытую красным водоупорным одеялом. Нажатием кнопки, с помощью которой можно регулировать частоту и наклон струй, в ванной включается дождь. Таким образом, Я. М. может спать под теплым дождем в своей стеклянной кровати или, а это ей особенно понравится, включить музыку и под звуки «Хазарской дороги» танцевать под ливнем. Я все еще помню движения ее плеч, будто сошедших с рисунков, найденных в гробницах фараонов, на которых египтянки обязательно изображены сбоку, в профиль. Окно ванной комнаты — это хрустальная полусфера высотой в человеческий рост, в которую заходишь так, как зашли бы в уличную тумбу для афиш. В его матовом стекле видна сильно увеличенная фотография маленького сына Я. М. Он стоит и тянет через соломинку кока-колу.

В кабинете Я. М. на втором этаже я подвесил к потолку на цепях плетеное кресло, у которого вместо сиденья настоящее лошадиное седло со стременами и передней лукой, за нее Я. М. может держаться, когда, сидя на этой качалке, дает отдохнуть своей шее и спине после работы за компьютером. Одна стена целиком представляет собой монитор компьютера. Свою любимую героиню, свое alter ego, Лару Крофт, Я. М. может увидеть в полный рост. В боковые сумки седла я положил в качестве подарка ноутбук, в который загрузил все опубликованные произведения Я. М. и небольшую библиотеку ее любимых книг. На стене за стеклом покоится на бархате школьная ручка Я. М.

Большая кухня устроена таким образом, что летом через нее пролетают тени птиц, а зимой падают на пол тени снежинок. Свет поступает и из фальшивых окон, представляющих собой карты Корнуолла и Египта, которые так любит Я. М. На стене висит грубое полотенце, на нем вышита печь с горшком, а рядом две деревенские красотки. Надпись на полотенце, вышитая красной нитью, передает их слова:

— Ешь, кума, пока капуста горяча!

— Когда пошла, сыру поела, вот и не голодна!

Тунисскую белую клетку в форме пагоды я поставил в углу рядом с креслом. В клетке спит полосатая кошка, такая, например, как Константина, которую Я. М. нашла в Греции, полюбила ее и часто говорила, что Константина видит вместо своих снов мои сны. Я. М. никогда не готовила блюд, которые требовали больше времени, чем нужно для того, чтобы прослушать два раза песню «Девяностые». Но принимая во внимание стремительность Я. М., это можно приравнять к часу или полуторам часам в исполнении другой особы. Я. М., смеясь, говорила, что живет так быстро, что через пару лет станет старше меня, хотя я и гожусь ей в отцы. У нее было своеобразное правило: время, потраченное на приготовление обеда, не должно быть больше, чем время, нужное для того, чтобы его съесть.

Маленькая ванная комната имела треугольную ванну-джакузи и стеклянный шкафчик с хрустальным стаканом и бутылкой «Рамазотти». Я. М. могла бы брать их, не вставая из ванны и используя тот жест, с помощью которого она, лежа в кровати, всегда могла дотянуться до чего угодно. В центре маленькой ванной стоят средневековые женские носилки. Если поднять подушку, на кресле можно увидеть сиденье из слоновой кости, в котором есть закрытое сверху овальное отверстие. Под ним находится пустой короб из мрамора, который ведет под землю. Там, на дне короба, текут канализационные воды…

Спальня Я. М. была устроена на третьем этаже рядом с большой ванной комнатой. К ней должна была примыкать небольшая гардеробная. На Я. М. прекрасно смотрелись как женские, так и мужские костюмы и шляпы. Она с одинаковым удовольствием носила и свои и мои вещи. Ее туфли оставались новыми в течение десятилетий. Я повесил в шкаф и ее и свою одежду. Но тут моя работа остановилась…

Если не считать голубого диванчика, который я сразу поставил между двумя окнами, и странного зеркала с дырочкой в углу, я никак не мог во время своих бдений взяться за обстановку спальни. И неудивительно. Ведь это был ключевой момент. Все работы по внутреннему оформлению дома я предпринял не только ради того, чтобы усмирить свою бессонницу. У меня была и другая, более важная причина: я страстно желал вернуть Я. М. в мою жизнь. Пусть даже таким дурацким и безнадежным способом, как мысленное повторение всего набора ее движений, начиная от прихода домой и кончая отходом ко сну. Предметы, расположенные в доме, вызывали в моем воображении фильм о движениях Я. М. Она была такой быстрой, самой быстрой из всех, кого я знал. Она умела первая увидеть, первая протянуть руку и ответить так, как будто выстрелила из рогатки. Может быть, она, такая быстрая, думал я, сумеет ощутить сконцентрированную материю своих движений в моих мечтах и ответить на них, пока еще было не поздно. Может быть, она на самом деле придет посмотреть дом у Малого Рынка, населенный во время моей бессонницы ее шагами и ее танцами.

* * *

Разумеется, каждое утро серые будни разрушали такие надежды. Достаточно было взглянуть на грязных птиц на небе и тающие облака. В одно такое утро на работе меня ждало сообщение о том, что какой-то клиент просит ответить на его звонок. Я не смог сделать этого сразу, и через пару дней мне снова позвонили по телефону. Мужской голос, представившись, предложил мне заняться одним жилым помещением. Я согласился, потому что оказалось, что он уже знаком с несколькими интерьерами, созданными по моим проектам в Белграде. Он назвал мне адрес, и я чуть не потерял сознание. Объект, в котором предстояло работать, был тот самый дом на улице Кралевича Марка.

— Вы, может быть, помните это здание, — добавил голос, — оно известно как «фамильный дом Луки Человича». Там не закончены кое-какие работы, в связи с этим я приглашаю вас от имени заказчика…

Не дожидаясь назначенного дня встречи с заказчиком, я в тот же миг сорвался с места и полетел на улицу Кралевича Марка. Уже издали я увидел изменения, произошедшие с домом Луки Человича. Фасад был покрашен красками цвета бермета и шипучего итальянского вина с синеватым оттенком. В витрины магазинов по обе стороны от входа были вставлены витражи. Слева был изображен пейзаж и странные облака. Это была картина на стекле. Облака, густые как мох, зеленые и неподвижные, закрывали небо. На этой стеклянной картине люди во время загородной прогулки, лежа на траве или откинувшись назад в своих кабриолетах, наблюдали, как облака оседают на самые высокие деревья…

В полной растерянности я взялся за ручку в виде дамского револьвера ХVIII века и спустил курок. Замок щелкнул, и дверь передо мной открылась. Я увидел раздваивающуюся лестницу в стиле барокко и почувствовал запах мокрых козьих рогов. Меня встречал, выказывая свое удивление, курильщик трубки в заплатанной шляпе, вероятно работающий здесь привратником. Не обращая внимания на его крики, я схватился за перила из орехового дерева и со всех ног бросился наверх. Я пробежал мимо кабинета, где покачивалась качалка с седлом, и мимо кухни, напугав там кошку Константину. Меня трясло, и я бормотал себе под нос:

— Этого не может быть. Этого не может быть… — и тут меня с ног до головы облил дождь. Торопясь как можно скорее попасть в спальню, я, чтобы сократить себе дорогу, пробежал через большую ванную комнату, где еще не кончился дождь, потому что кто-то только что закончил купание. Совершенно мокрый, я остановился в дверях той комнаты, которую не успел обставить во время своей бессонницы. В дверях спальни. Здесь почти не было мебели. Только в глубине между двумя окнами стоял голубой диванчик.