Увидеть море - Павел Зайцев

Боль — это опыт. После операции по удалению гланд и аденоидов я никогда больше не осуждал предателей из фильмов про войну. Оказывается, когда твою плоть рвут клещами без наркоза, имя командира части, количество политруков в роте и расположение укреплений, сами рвутся с языка. В моем случае, правда, сдавать было некого, поэтому я просто орал.

За период безгарантийной эксплуатации моего тела докторами разной степени необразованности, я понял, что врачи — не всегда твои друзья. Они не хотят тебе помочь и, более того, не хотят тебя даже слушать: «Вам это кажется. На самом деле ваша голова не болит. Нет, не болит, я сказал. Это фантомные боли. Продолжайте мазать. С сегодняшнего дня увеличиваем частоту клизм. Если не станет лучше, в четверг переведем в операционную. Следующий!».

Я рано понял, что получать по голове на тренировках лучше, чем болеть. Перепробовал почти все виды спорта. От рядовых до самых нетривиальных. Был на одном занятии по ушу, один раз сходил на йогу, но самым запоминающимся оказалось посещение тренировки по «русскому боевому стилю». Чтобы понять, какие кривые дорожки судьбы завели меня в секцию, где проповедовалось это спортивное мракобесие, нужно совершить геополитический экскурс в ту, уже достаточно далёкую, эпоху.

До конца 80-х и начала 90-х в империи с названием СССР царил сравнительно устойчивый дух интернационализма, что сейчас, например, трудно себе уже даже представить. В те годы я и не подозревал, что я завоеватель и оккупант. Никто в школе не объединялся и не разъединялся по национальному признаку.

Как позже выяснилось, наш класс представлял собой эдакую миниатюрную модель СССР. Осетин, еврей, грузин, латыш, эстонец, молдованка, русский, украинец, армянин, кабардинцы, балкарцы, и даже одна девочка «коряк» (насколько я знаю, данная национальность собирательно называется «коряки», и это что-то вроде чукчей).

Однако смутное время перестройки стремительно наступало, и национализм в отдельно взятых республиках расцвел пышным цветом. Всё разнообразие народностей куда-то спешно и благоразумно улетучилось сначала из класса, потом из школы и, наконец, из города. Из некабардинцев и небалкарцев в нашем классе остался только один недоумевающий «куда все подевались» русский и девочка-коряк.

«Врагу не сдается наш гордый коряк!» — могли бы мы петь с ней, если бы у неё было чувство юмора. Но чувства юмора у неё не было. Она была страшно глупая и страшно страшная, но добрая.

На одежде моих одноклассников зазеленели исламистские значки и другие прибамбасы с арабскими иероглифами. В руках многих появились чётки. Конечно, ни о какой религиозности речи быть не могло — водка всё также пилась на заднем дворе школы, и маты всё также неслись по школьным коридорам, но в головах многих малых народов бывшего Союза вдруг стало просыпаться национальное самосознание. Оно принимало как уродливые, так и комичные формы.

Так, например, на первом уроке истории родного края в самой продвинутой школе-лицее нашего города, я узнал, что кабардинцы являются прямыми потомками римлян.

На втором уроке, Хазир Абуевич, маленький неряшливый преподаватель этого предмета, с какими-то странными седовато-рыжими волосами, смело пошёл ещё дальше, рассказав, что древние римляне являются потомками ещё более древних пракабардинцев.

Этот парадокс этнологии показалось мне весьма забавным, но судя по реакции титульной аудитории, комизм лекции оценил лишь я и пара захихикавших балкарцев, впрочем, не могу поручиться, что они хихикали именно над этим, так как в большинстве случаев своим поведением они уделывали заморских бивисов и батхедов и веселились абсолютно по любому поводу. В этой связи хочется вспомнить то необъяснимое магическое действие, которое производила на них (да и на большинство остальных «лицеистов» из близлежащих аулов) моя фамилия. Не прошло ни одной лицеистской утренней пофамильной переклички (а такая у нас была), чтобы я не порадовал товарищей.

Обычно это выглядело так:

- Уроев?

- Я!

- Чучмеков!

- Я!

- Помоев!

- Я!

- Зайцев!…. и хмурое «Я!» тонет в общем рёве веселья.

- Зайцев! — повторяет кто-нибудь сквозь спазмы хохота, и слёзы катятся из его глаз, потому что хохотать уже просто невозможно, настолько это смешная фамилия.

- За-а-а-айцевввв! — ревут здоровенные бородачи из далёкого села Бабугент.

- Гы-хы! Зайцев! Гы-хы! — утробно похрюкивают из под развесистых клювов балкарские бивисы и батхеды. И даже дежурный учитель, с трудом сдерживаясь, похмыкивает в усы. Ну, очень уж смешная фамилия… «Зайцев»!

Не каждый раз, но хотя бы раз в неделю, какой-нибудь особо остроумный «лицеист» добавляет «Кроликов!», и это добивает даже самых невозмутимых грызунов гранита науки. Хохот уже охватывает всех, включая усатого препода-перекликуна.

Вот в таком вот пространственно-временном континууме у моего товарища Бориса родилась идея записаться в подпольный клуб рукопашного боя «Русский Стиль». С Борисом мы познакомились в юридическом классе лицея. Помимо своего старинного русского имени он обладал яркой внешностью. Был высок, широкоплеч, голубоглаз, светловолос и кучеряв. Учился Борис на отлично, демонстрировал энциклопедические, как мне тогда казалось, знания по всем предметам и держался исключительно солидно, но вместе с тем располагающе. (Через много лет эти качества привели его в ряды депутатов одной из региональных российских дум, чему я не был удивлён).

- Убойная штука, — шепотом он поведал он мне на перемене. — Основана на старинной системе славяно-горицкой ратной сечи вятичей.

Столь замысловатое определение вызвало у меня лёгкий когнитивный шок, но так как ничего плохого или хорошего по поводу знаменитого боевого искусства я сказать не мог, то ограничился лишь сдержанным кивком и многозначительным взглядом.

«Наслышан», — выражала глубокомысленно-понимающая мина моего лица. Борис был для меня непререкаемым авторитетом в области всего культурного, и я не хотел ударить перед ним в грязь лицом.

Это именно он вытащил меня из глубин музыкального невежества, где я вместе с большинством своих периферийных сверстников, как невинный Адам в раю, наслаждался нехитрой смесью из Сектора Газа, Цоя и Сергея Лемоха, не вкусив запретного плода Металлики, Аморфиса, Каркаса, Слейера и Моторхеда.

На первую тренировку мы отправились вместе со старшим братом Димой, который к тому времени уже года три как сменил интересы с борцовских матов на водку и женщин и с энтузиазмом откликнулся на предложение восстановить форму в компании загадочных андерграундных славянских сечевиков.

Зал для тренировок находился в городской промзоне, и добраться туда через непролазные канавы и стаи нетолерантных одичавших собак — уже само по себе было испытанием. Сквозь мрачные коридоры полузаброшенного завода мы попали в импровизированный спортзал, где и ковались будущие берсерки.

Основной контингент занимавшихся составляла молодёжь довольно тщедушного и «ботанического» вида, но среди них мелькала пара довольно матёрых адептов русского стиля. Пока я гадал, кто же из этих двоих является тренером, про ратные подвиги которого уже был наслышан от Бориса, от толпы разминающихся отделился самого жалкого вида дядька и просеменил к нам. Своей неказистостью он, наверно, выделялся бы даже на военном смотре сисадминов. Уж слишком непредставительно он выглядел. Около метра семидясети ростом. Узенькие плечики, тонкие ручки и аккуратное круглое брюшко под впалой грудью. Тоненькие кривые ножки были в облипку обтянуты видавшими видами трико-алкоголичками с пузырями на коленках. Всю эту шаткую конструкцию лет тридцати пяти венчала большая неровная голова с одутловатым лицом и причёской а-ля «Привет Градскому от Летова».

- Ну что, парни, будем знакомы! Я — Данила. Заниматься хотите? — бодро пискнул он, переместившись в наш угол. Готовность «парней» тренироваться таяла с каждой минутой, но делать было нечего, мы уже все равно пришли, к тому же в зале было зябко и, чтобы окончательно не замерзнуть, не помешало бы подвигаться. После разминки все расселись по кругу и прослушали лекцию о том, почему «славяно-горицкая борьба» круче самбо, карате и бокса. Основными аргументами было то, что она древняя и то, что она русская. Не ограничившись словесными доводами, тренер вдруг вперил пылкий взгляд в моё полное здорового скептицизма лицо — он явно хотел подраться.

- Ты! Иди сюда! — Данила потянул меня в центр круга и, притащив откуда-то ржавый кухонный нож, стал ко мне спиной и приказал приставить тесак к его горлу.

- А теперь, попробуй перерезать мне глотку, — сварливо прогундосил он, после чего запрокинул руки назад, с силой вцепился мне в волосы и начал довольно безуспешно тянуть мою голову вниз и вбок.

В спортзале повисла неловкая тишина, нарушаемая лишь агрессивным сопением дергающего меня за локоны сенсея. Я был обескуражен таким нетривиальным подходом к обороне против ножа и, скривившись от боли, продолжал стоять, держа нож у горла Данилы. Унизительная эта ситуация бы длилась ещё Бог знает сколько, но я, наконец, сообразил, что пора бросить нож на пол, после чего довольный Данила отпустил мою причёску и, приосанившись, горделиво обвёл взглядом учеников.