Невежество - опора тирании - П. Федотова

Наряду с распылением и люмпенизацией интеллигентских кадров, мы имеем ещё одно существенное новшество в социальной структуре — появление отечественной буржуазии. Этот фактор оказывает наиболее разлагающее влияние на всю систему образования. Тлетворное действие этого фактора происходит по двум направлениям в зависимости от социальной градации внутри самой буржуазии.

Крупная и средняя буржуазия стремится к созданию элитных учебных заведений, ограждённых китайской стеной от системы массового образования. Являясь, наряду с государством, главным «доильщиком» общества и концентрируя в своих руках главные денежные средства, буржуазия не стремится вкладывать деньги в образование нации-донора. В социальном плане она хочет оградить своих детей от конкуренции со стороны непривилегированных слоёв и закрепить за своим потомством монополию на ключевые и наиболее важные сферы знания. В экономическом плане паразитический, торгово-спекулятивный, характер крупной буржуазии отрывает её от отечественного производства, и ей нет никакого дела до подготовки квалифицированных кадров для национальной экономики.

Таким образом, выступая главным социальным агентом деградации экономики, крупная буржуазия является и главным фактором развала образования. Выкачивая денежные средства из страны, она лишает этих средств сферу образования, а разрушая промышленность и другие сферы производства, она подрывает и его кадровый рынок. Отсутствие кадрового запроса на специалистов приводит к резкому сокращению или прекращению их подготовки. Только возрождение передовых и наукоёмких отраслей промышленности может создать запрос на квалифицированные кадры и, тем самым, повысить уровень образования в стране. Разлагающее влияние мелкой буржуазии, по большей части люмпенизированной, идёт в другом направлении. Дети мелкой буржуазии демонстрируют наиболее низкий уровень образования и дисциплины, несмотря на материальную обеспеченность. Это не мешает им оканчивать школы и поступать в вузы: требования к учащимся и студентам крайне низкие; где не взял знаниями — возьмёт деньгами, чему способствует бесправное и нищенское положение преподавателей.

Существуют и другие сопутствующие факторы упадка образованности. Когда родители с утра до вечера на работе, детей воспитывают подвалы. Нередко дети с подросткового возраста (а то и раньше) включаются в «трудовую» деятельность родителей, особенно в сфере мелкого бизнеса. О пагубном влиянии нищеты и бытового неустройства и говорить не приходится.

Немаловажную роль играет падение престижа и материальной обеспеченности научной и преподавательской деятельности. Труд интеллигенции оплачивается ниже других категорий работников. В начале XXI века зарплата уборщицы в метрополитене равнялась профессорскому окладу. Такая ситуация приводит к вымыванию квалифицированных кадров из системы образования и криминализации и деградации оставшихся.

Таким образом, хорошо организованный «кризис школы»: падение качества преподавания, низкий уровень требований к учащимся, коррупция преподавательского состава, материальная необеспеченность школ и вузов, — влияя на снижение образовательной подготовки населения, не является главной причиной этого снижения. Перечисленные выше явления — причины второстепенного, если не третьестепенного порядка. Осмелюсь утверждать, что даже если бы наша школа процветала и в материальном, и в кадровом отношении, это не остановило бы падения образовательного уровня учащихся. Причины этого упадка лежат в н е школы: в положении и потребностях господствующих социальных слоёв и провозглашаемой ими системе ценностей, где «иметь» значит для человека больше, чем «быть».

Вспомним, в каких условиях получала образование значительная часть дореволюционной русской интеллигенции: в перерывах между тюрьмой и ссылкой, находясь в эмиграции, в тюремной камере, на каторге и ссылке, в самых стеснённых материальных обстоятельствах. Условия получения образования и самообразования были гораздо хуже тех, в которых обучаются нынешние школьники и студенты. Это, однако, не мешало старой интеллигенции иметь более высокий уровень образования, чем нынешние поколения.

Если кому-то тезис об архаическом невежестве нашего общества кажется преувеличенным, можно привести многочисленные тому примеры. Настолько многочисленные, что на эту тему можно исписать десятки страниц. Ограничусь немногими, только «для примера».

Хорошо помню такой случай в женской раздевалке одного из цехов Кировского завода. «Девочки, — вещала душа компании Нина Сергеевна, — вчера в нашем универсаме продавали афганскую телятину. Я вам скажу, никакая это не телятина, это лошадки у них есть такие полосатые, как их… — Зебры, — подсказывает кто-то. — Вот-вот, зебры. Не телятина это, враньё одно». Все дружно кивают, соглашаясь, что кругом «одно враньё». Я не выдерживаю и вмешиваюсь: «Нина Сергеевна, вы афганскую перепутали с африканской. Зебры водятся только в Африке, а Афганистан находится в Центральной Азии. Там никаких зебр и в помине нет, разве что в зоопарках». Наступило гробовое молчание. Все головы, как одна, повернулись ко мне. Никогда не забуду тех строго-осуждающих и даже гневных взглядов, которые были наградой за мою неуместную эрудицию.

Кто-то из моих молодых приятелей хотел побывать на «озере Ла-Манш», а кто-то хотел стать, как Гомер. На мой недоуменный вопрос: «Как Гомер? Ого! Ты что, хочешь вторую «Илиаду» написать?» — последовал столь же недоуменный ответ: «А что такое «Илиада»?». Я удивляюсь еще больше: «А кто такой, по-твоему, Гомер?» — «Как кто? Трагический актер времен Шекспира», — что повергло меня в окончательное изумление. Другой «не хотел бы умереть, как Добролюбов». — «А как умер Добролюбов?» — «Его вместе с декабристами казнили». Кто-то, увидев по телевизору африканца в национальной одежде, с хохотом кричал, тыча пальцем в экран: «Смотрите, мужик в юбке!».

Но больше всего мне пришлось наслушаться всякой ереси отнюдь не в рабочих раздевалках, а в студенческих аудиториях высших учебных заведений города Срам-Петербурга. Никакой Кировский завод не идет в сравнение с нынешними академиями и всякого рода университетами. На зачете по философии у студентки вопрос «Философские идеи Ленина». Долго молчит, потом отвечает: «Ленин был против бога. Он был за революцию. Он считал, что все люди должны подчиняться власти». Выслушав этот лапидарный ответ в спартанском вкусе, я спрашиваю: «Это все?». — «Ну, все основное». — «Назовите годы жизни Ленина». — Молчит. — «Ну примерно». — Молчит. — «Хоть когда он умер?». — «Умер? Где-то в пятидесятые годы». — Тут молчу я. — «Погодите, а вы со Сталиным случайно не перепутали?». — «А, да, может быть». — «Скажите, а как может человек, который проповедует послушание властям, в то же время быть революционером?». — Смотрит на меня непонимающими глазами.

На культурологии студентка отвечает про эпоху Возрождения. Вопрос знает плохо. Я ее, что называется, «тяну». Спрашиваю: «Вы можете назвать кого-нибудь из великих художников, скульпторов, архитекторов эпохи Возрождения?». Милая девушка улыбается и … ничего не говорит. Задаю «наводящий вопрос»: «Вы слышали что-нибудь про Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля?» — «Да, слышала», — радостно восклицает она. — «Что вы слышали?» — радостно спрашиваю я. — «Имена». — «Н-да… А картины какие-нибудь видели?» — Молчит. — «Ну назовите хотя бы самую известную картину Леонардо», — взмаливаюсь я. — Молчит. — «Вы в Эрмитаже были?» — «Была», — говорит, но как-то неуверенно. — «Ну хоть кого они изображали, знаете?», — спрашиваю я в надежде, что она вспомнит про «мадонн». — «Не знаю». — «Голых теток», — шепчет кто-то с задней парты.

На истории ответы типа: «На Сенатской площади 14 декабря 1825 года произошел расстрел пяти декабристов» или «перед революцией сложился блок левых партий: социал-демократов, анархистов, монархистов, большевиков, меньшевиков», — не исключение, а правило. Как-то в одной молодежной компании я сказала: «Как говорил Гегель…». В ответ молодые люди заржали: «Ты что, дура, что ли? Какой Гегель, когда Гоголь!». Тут заржала я. И так далее и тому подобное. Не буду утомлять конкретикой.

Действительно, частенько, разговаривая с нашей молодежью, я думаю: отчего я не Гоголь, отчего не Салтыков-Щедрин? И как же мы дошли до такой жизни, что студенты столичных вузов путают Гоголя и Гегеля, Бунина и Бунича, Ленина со Сталиным, анархистов с монархистами, диктатуру с демократией, свободу с рабством? Социальная цена этого невежества — конформизм и слепое подчинение власти, потому как на какое «самостоятельное», «творческое», «критическое» мышление способен человек, у которого в голове путаница относительно самых элементарных вещей? Но это все примеры невежества на уровне «банальной эрудиции». Они свидетельствуют всего лишь о недостатке сведений. За этим скрывается еще более крупный изъян — недостаток понятий, т. е. невежество на понятийно-категориальном уровне. Его куда труднее разъяснить и исправить. Оно выражается в том, что человек не в состоянии понять и правильно оценить то, что он видит и знает. Одна маленькая девочка на вопрос взрослого: «Кто это устроил такой беспорядок в комнате?» — ответила: «Дракончик». — «Маша, я же знаю, что это не дракончик, а ты». — «Откуда ты знаешь? Тебя же не было!». Разговор с публикой очень часто принимает форму этого «разговора с Машей», когда невозможность объяснить ребенку «откуда ты знаешь» упирается в отсутствие в его мышлении категорий «необходимости», «возможности», «субъекта» и т. п. Но эти категории формируются не парой фокуснических фраз, а долгим и трудным освоением человеческого опыта, который кристаллизуется в научном знании. А вникать в науку, это, по мнению «народа», — «сушить мозги». Истина должна быть проста и доходчива, как долларовая купюра.