Доктор Ф. и другие - Вадим Сухачевский

— Дядя! — был ответом мой влюбленный возглас.

— Ладно, ладно… — Он посерьезнел. — А про уговор-то наш не забудь. Там, в Москве-матушке, когда вернусь из командировки… это где-нибудь месячишка через два-три, стало быть… так ты уж изволь – не чинясь, прямиком ко мне. С женой познакомлю, к серьезному делу пристрою. Ты до института своего, кажись, на флоте служил?

— На Северном. Тральщик «Верный».

Дядя кивнул:

— Оно хорошо, что – «Верный». Службу, стало быть, знаешь. Должен знать! Вот и приспособим к настоящему делу. А то – чтобы племянник Ореста Погремухина где-нибудь штаны просиживал…

Лейтенант, державший полотенце, постучал по часам:

— Орест Северьянович…

— Да уж, пора скоро, — нехотя кивнул он. — Так что давай-ка, племяш, разводи костерок.

— Дядя, — наконец отважился спросить я, — а где вы сейчас работаете?

Вопрос отчего-то развеселил дядюшку.

— Ишь ты! — хмыкнул он и покосился на лейтенанта.

Тот, оценив юмор, тоже подхихикнул.

— Служу, братец, слу-жу, — веско поправил он меня, и откинув полотенце, стал надевать услужливо поданную лейтенантом форму генерал-полковника.

Я замер, едва не вытянувшись по стойке «смирно». Вот он, оказывается, кем был, мой такой простецкий по повадкам дядя Орест Северьянович.

…Через несколько часов «Мерседес» уже урчал мотором возле нашей калитки. Дядя в полном генеральском обмундировании напоследок обнял меня:

— До встречи, малыш. Пока. Жду!

Минута-другая – и машина тронулась, разгоняя зазевавшихся окрестных кур. И долго еще я смотрел ей вслед, огорченный расставанием.

Печаль разлуки, балалаечная тоска…

…Все это в один миг отрубил голос Омара Ахметовича, распахнувшего дверь:

— Приехали! Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны!

А китаяночки выглядывали из-за его могучей спины и щебетали что-то наподобие «динь-динь-динь».

Пролог (продолжение)

— (После раздумий) Однако же, для такого дела он нам целиком, с потрохами нужен, разумеешь?

— Как не разуметь!

— А он, сам говоришь, в этом, своем… Изучает эту, свою…

— Так точно! В университете! Латынь и греческий!

— Ну – и?

— Так насчет этого, товарищ маршал, только шепнуть кому следует. Везде ж свои людишки. И не таких из университетов-то вышибали.

— Шепнул уже, надеюсь?

— А чего ж тянуть?

— Шустёр, как всегда…

— Стараемся!

— (Задумчиво) Стараться-то ты стараешься… А ну как он сразу возьмет да и дунет в свою тьмутаракань? Выковыривай его тогда оттуда, как… из…

— (Лукаво) Далече ли он дунет – без денег, без паспорта? Я так полагаю, что – не дальше моего порога.

— М-да, пожалуй что… Ты его только сразу – не того… не пужай уж слишком.

— Как можно!

— Знаю я тебя. Уж постарайся без этих твоих шуточек, а то лечить потом парня…

— Да что там! Крепкий мужик! Моряк, североморец!..

— Ладно, ладно, мое дело предупредить… А насчет денег, паспорта… М-да, мудёр… Кстати, ведаешь, Погремухин, под чьим личным контролем вся спецоперация?

— (Вытянувшись в струнку, что было не так-то просто при его округлых очертаниях) Так-ить стараемся!

— Ну-ну, старайся, старайся. Понимаешь – ради чего?

— Понимаю – не дурак.

И уже неясно, кто на кого смотрит – они на Президента или он на них…

2

Если ты наступил на иней, значит, близится и крепкий лед.

Из китайской «Книги Перемен»

Пропажу денег я обнаружил только на Ярославском вокзале. Это огорчило меня меньше, нежели должно бы, поскольку пропажу паспорта я обнаружил минут на десять раньше, а без него железнодорожный билет мне бы все равно не продали. Не зная что делать, я присел на чемодан. Со вчерашнего вечера я ничего не ел, и теперь витавший по вокзалу ароматный дух чебуреков тягостно томил душу.

Озарение пришло вместе с очередным голодным спазмом в животе. Дядя, Орест Северьянович! Ну конечно же! Он не оставит в беде! Со времени нашей достопамятной встречи минуло уже два месяца, и вполне вероятно, что он уже вернулся в Москву! С этими мыслями меня уже как ветром несло в сторону сталинской высотки со шпилем, где, как я знал, проживает мой дядюшка.

В подъезде дорогу мне преградил огромный, усатый, с могучей грудью в медалях и орденах швейцар; я мельком подумал, что по виду он потянет не меньше как на отставного полковника гвардейских частей.

— Вы к кому? — остановил он меня голосом, похожим на раскаты дальнобойной артиллерии.

После моего смущенного лепета про дядю он снял телефонную трубку; я стоял на отдалении, приколотый его взглядом к стене, как гербарная бабочка к листу бумаги. Однако лишь только телефон на другом конце ожил, от его давешней солидности не осталось и следа, он вытянулся перед аппаратом по стойке «смирно» и теперь он походил самое большое на службиста-старшину, подобострастно рапортующего высшему начальству:

— Так точно, Орест Северьянович!.. Говорят, что племянник ваш… Так точно! Есть – пропустить!

Это произвело на меня впечатление, пожалуй, даже большее, чем когда-то дядины генерал-полковничьи погоны. Я понял, что дядя мой достиг высот воистину заоблачных, если такие люди так с ним разговаривают.

Швейцар положил трубку и почтительно распахнул передо мной дверцу лифта:

— Милости просим! Орест Северьянович вас ждут! Двадцатый этаж, кнопочку нажать надо.

Лишь после того, как дверца за мною закрылась, я увидел сквозь решетку, как он снова выпятил колесом свою орденоносную грудь и опять возлетел в полковничье примерно достоинство.

Из лифта я выходил несколько придавленный этим отголоском дядиного могущества. У его двери на миг замялся прежде, чем позвонить, но тут, не дожидаясь моего звонка, дверные замки ожили, и передо мною нос к носу возникла крайне неприветливого вида женщина.

— Уже! — ворчливо сказала она. — С утречка пораньше!.. Ну, чего стоишь, раз пришел?.. — А после того, как я, до глубины смущенный, переступил порог, пробурчала себе под нос: – Ходят тут, кофе жлухтят, в уборной пачкают… — и с этими словами захлопнула дверь снаружи.

Меньше всего в мои намеренья входило пачкать в уборной. Ее предположение, что я сюда явился лишь за этим, было настолько унизительным, что я хотел было отчалить ни с чем. Однако баба Яга успела снаружи запереть дверь на ключ, так что не было другого выхода, как стоять с чемоданом в руках в пустом холле, индевея от неловкости. Впрочем, откуда-то из глубины квартиры доносились звуки транслируемого футбольного матча; это вселяло надежду, что дядя где-то там и когда-нибудь появится.

На всякий случай я прокашлялся как можно громче. Несколько секунд прошло в неприятном томлении, пока наконец не послышались шаркающие шаги, а уже в следующий миг от моего тягостного паралича не осталось и памяти, ибо трудно представить себе что-либо более добродушное, чем мой дядя Орест Северьянович, когда он, улыбаясь, в чуть приспущенных пижамных штанах, чтобы дать простор выступающему животику, в немыслимо домашней кофте, в тапочках без задника на босу ногу, вышел мне навстречу.

— Хорош, нечего сказать, хорош! — вполне дружелюбно проворчал он и по-родственному довольно увесисто отшлепал меня по шее. — Я-то уж думал, вовсе ты забыл родню… Ладно, давай, целуй.

Я ткнулся носом в двухдневную небритость его щеки и тут же унюхал, что от дяди растекается крепчайший коньячный дух. Через секунду в коридоре уже пахло, как в винном погребе. Не имея достаточного опыта в подобных расчетах, я все-таки прикинул, сколько же надо выпить, чтобы от тебя так разило, и пришел к выводу, что одна бутылка вряд ли даст такую могучую диффузию. Впрочем, следует отдать дяде должное – держался он молодцом.

— Э, а вошел-то как? — вдруг сообразил он.

Я смутился:

— Открыли…

— А, мымра эта… — догадался дядя. — И дверь, небось, на замок? — Он подергал ручку и удостоверился: – Точно!.. Третий день под замком держат… Нет, как тебе эта ведьма, малыш?

— Домработница? — боясь попасть впросак, осторожно спросил я.

Осторожность моя, как тут же выяснилось, была не напрасной. Дядя вздохнул:

— Как же! Ты только ей не скажи… Неужели я похож на человека, который стал бы держать в домработницах такую вот ведьму? Вроде пока еще из ума не выжил. Нет, брат, это мне, видишь ли, с тещей так пофартило… Эх, кабы не жена!.. А впрочем, — добавил он, — тоже, между нами, скажу тебе, ведьма преизрядная!