Рысюхин, давайте – за жизнь! - Котус

Оплата всех расходов на мне, пусть ваш глава не переживает.

Этот дед оказался намного более приличным собеседником, мы быстро оговорили основные детали, а приехать на похороны он обещал лично, со своей женой, причём уже завтра. Вроде как помочь с организацией похорон, хотя что там помогать? Заодно привезёт «правильный» саван и другие погребальные принадлежности. Да, Морковкины закапывают своих покойников в землю, так что мне нужно будет договориться о приобретении участка на одном из кладбищ. А именно — на так называемом «верхнем», что располагалось на низком и широком песчаном холме на полпути от дома к восточному берегу Нового озера. «Нижнее» кладбище лежало около дороги из Смолевич в Плису, не той, что шоссе Минск-Борисов, а другой, местной, которая шла севернее железной дороги, километрах в полутора от края города. На «верхнем» кладбище хоронили своих покойников горожане и те дворяне района, у которых не было своей усыпальницы или чего-то такого, на «нижнем» — жители предместий, слободок и просто ближайших деревень. Так что мне завтра дорога на «верхнее», оно и ближе, и статусу соответствует.

Со всеми сборами, дорогой и остановками в пути я бы, наверное, и к семи вечера домой не доехал, а дед, гонщик потусторонний, выехав из Буйнич около полудня в пяти вечера уже был на месте. Бабушки дома не было — её увезли в городской морг для освидетельствования и оформления документов. При желании можно было потребовать проведения всех процедур на месте, родовитые часто так поступали, не желая оставлять тело родича в чужих руках, опасаясь, что враги рода смогут как-то использовать изъятые из него органы или ткани, но у нас в городе такое не практиковалось.

В доме хозяйничали Ядвига Карловна и жена Архипа Белякова — Варвара Матвеевна, которые готовили всё к завтрашнему прощанию. По традиции бабушка, которую завтра предстояло забрать из морга, должна была последний раз переночевать в доме, до этого все желающие могли прийти и попрощаться с ней. На первом этаже подходящих помещений не было, нести гроб и пускать пожелавших высказать уважение в гостиную на второй этаж, а до этого — через полдома не хотелось. Поэтому женщины, посовещавшись с Беляковым, решили на следующие два дня закрыть магазин и переоборудовать торговый зал под траурный. Я это решение одобрил — тем более, что туда есть отдельный вход с улицы. При помощи добровольно задержавшихся после работы Лёньки и Семёныча утащили из зала в подвал и сарай всё, что можно было утащить и задрапировали оборудование, которое с места стронуть было нельзя или слишком сложно.

Ещё я по традиции отдал Ядвиге Карловне бабушкины вещи, за исключением отложенных для похорон, украшений и памятных вещиц. Обычай, возможно, странный, и что будет делать прислуга с вещами покойной хозяйки или хозяина я, честно сказать, не задумывался, но он существовал, и прислуга рассматривала его как законный заработок. Вот и Ядвига Карловна, хоть и с покрасневшими глазами, но упаковала в узлы всё, что не ушло на драпировку зала и при помощи мужа и детей (а их у неё, оказывается, двое) утащила к себе домой.

Ночью я долго не мог уснуть, ворочался, вспоминал бабушку. И хорошее, и наши ссоры, всякое. Сожаления сменялись переживаниями, пока дед не прикрикнул на меня и, потребовав «передать управление» просто «выключил» сознание, с моего же согласия. Как ни странно, утром, когда он меня «включил», я ощущал себя вполне выспавшимся.

После завтрака съездил на кладбище, выбрал и оплатил место, а также заплатил за рытьё могилы. Потом — в расположенное неподалёку от кладбища кафе, где Сребренников договорился об аренде зала, который, похоже, в основном для поминок и использовался. Нужно было окончательно уточнить меню и выплатить аванс. На обратном пути заехал в пекарню, забрал большую коробку со специальным поминальным печеньем. Ваза с тонким, сухим печеньем из ржаной муки ставилась на входе в комнату с покойным. Те, кто приходил проститься, брали его и, сломав пополам по специально сделанной риске, одну часть съедали, вторую — клали на особое блюдо в головах покойного. Считалось, что в последний раз «преломив хлеб» с усопшим человек признавал, что между ними нет вражды и незакрытых долгов. Потом эти половинки или хоронили (либо сжигали) вместе с покойным, либо оставляли птицам, кто как — здесь опять не было единого канона. Забегая наперёд — к моему даже некоторому удивлению желающих попрощаться с бабулей было столько, что пришлось ссыпать «её» половинки хлебцов в небольшую корзинку, а Лёньку отправлять докупать ещё ритуальных печенек.

Когда поехали забирать бабушку, стало понятно, зачем «морковкин наследник» привёз с собой жену. По их канону хоронить надлежало без гроба, особым образом замотав тело в саван, а для удобства переноски и ещё чего-то под спину подкладывалось что-то типа лестницы или решётки с довольно длинными концами-ручками. Ну, а поскольку перед заматыванием тело следовало раздеть… Мне тоже нашлось, чем заняться — оплатить услуги по обмыванию и аренду катафалка. Хорошо, что у меня есть привычка таскать с собой довольно большие суммы наличными, а то выписывать здесь чек мне казалось неуместным.

Ночь я провёл возле бабушки, в воспоминаниях, размышлениях и беззвучном разговоре с дедом. Подошёл и приезжий бабушкин родственник, с ним тоже пообщались, я даже узнал про бабушку кое-что новое. Оказывается, требование тогдашнего главы рода о сохранении за бабушкой девичьей фамилии и божественного покровительства было не совсем его. На самом деле, это бабушка уговорила включить такое условие в брачный договор!

— Зачем⁈

— Дар. Не одарённость вообще, а личный дар, или способность. Это даётся не всем, сами знаете. У нас в роду на тот момент таких было двое — твоя бабушка и её тётка, в своём поколении вообще она одна. А это — статус и уважение. Вот и боялась, что если единичку-то в потенциале Рысюха ей сохранит, то способность, с растениями связанная и нашей богиней дарованная — слетит с гарантией, а даст ли Рысюха что-то взамен, то ботва по ветру шелестела.

— А за формальный статус бабуля готова была на многое.

— На очень даже многое.

— Странно только, что таким хитрым путём пошла, а не поговорила с дедом напрямую.

— Ха! И оказаться просительницей перед семьёй жениха? Да ещё и публично проявить неуважение в форме недоверия к его тотему?

— Да, точно. Извините, голова плохо работает.

Поговорили ещё с полчаса, обсудили ещё подробности завтрашнего ритуала, да и вообще «за жизнь», даже выпили немного голубичной, не изнаночной, обычной,