Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории - Владимир Ли

Отдельная проблема – это культурно-цивилизационное развитие на Севере и Юге Кореи в послевоенный период. В рамках целостного культурно-цивилизационного ареала прослеживается нарастание традиционалистских и националистических тенденций в культурной эволюции Севера и усиление восточно-западного межцивилизационного влияния на культурное развитие Юга. Вместе с тем авторы убеждены, что дивергенция, несмотря на все ее деструктивные плоды, не привела к исчезновению общенациональных черт в культуре корейской нации.

На нынешнем этапе параллельного существования двух Корей вряд ли удастся с научной достоверностью рассуждать о том, когда и в какой форме произойдет воссоединение Юга и Севера Кореи. Тем не менее можно уверенно говорить о том, что оно исторически неизбежно, поскольку отражает сокровенное желание корейцев и базируется на фундаментальной культурно-цивилизационной основе (единый язык, общие традиции, верования, обычаи, теснейшие семейно-родственные связи между северянами и южанами и пр.), хотя преодоление последствий полувековой дивергенции потребует немалых усилий и материальных затрат.

На наш взгляд, комплексная, целостная и универсальная периодизация современной (послевоенной) истории Юга и Севера Кореи позволяет по-новому взглянуть как на исторические процессы, так на и перспективы развития полуострова.

Во-первых, при подобном методологическом подходе открывается возможность конкретного сравнительно-исторического (компаративистского) изучения истории двух Корей на каждом из исторических рубежей прошлого.

Во-вторых, тесное сопоставление достижений и неудач двух неоднотипных моделей социально-экономического и политического развития позволяет выявлять наиболее сложные и трудные узлы в потенциальном сближении и возможной конвергенции двух противоположных, но имманентно тяготеющих друг к другу систем.

Наконец, в-третьих, приоритетное внимание в корееведческих работах к категориям целостности, универсальности и комплексности по сравнению с признаками искусственного разделения будет содействовать объединению корейской нации, благотворно повлияет на процесс утверждения духа миротворчества, стабильности и единения на полуострове.

Часть первая

«Страна утренней свежести» встречает зарю освобождения

Глава I

Последствия японской колониальной эксплуатации Кореи

§ 1. Закабаление Кореи самураями с Востока

На географическом атласе мира территория Кореи выглядит причудливой формы полуостровом на востоке обширного евразийского суперконтинента. Простираясь почти на тысячу километров с севера на юг, рассекая Желтое и Японское моря, полуостров со второй половины XIX в. стал своего рода «солнечным сплетением» во внешнеполитической стратегии расположенных по соседству геополитических гигантов – Китая, Японии, России. За свою многовековую историю корейский этнос познал всё – ожесточенную межплеменную вражду и рождение в муках национальной государственности, упорное сопротивление иноземному вторжению и феноменальный расцвет собственной цивилизации. Но ничто не оставило столь глубокой незаживающей раны в душе каждого корейца, как многолетнее японское колониальное господство, окончательно установленное в августе 1910 г.

Колониальное господство Японии в Корее хронологически можно разделить на четыре периода: первый (1905–1910) – японский протекторат над Кореей; второй (1910–1919) – военное управление, или «сабельный режим»; третий (1919–1939) – «культурное управление», или период «бархатной кошачьей лапы»; четвертый (1939–1945) – попытка насильственной ассимиляции корейцев с японским культурным пространством.

Полная аннексия Кореи японским милитаризмом в августе 1910 г. означала, что ускоренно модернизирующаяся на основе известных реформ Мейдзи Япония оказалась сильнее других дальневосточных соперников, прежде всего Китая и России. Именно в силу своего стратегического превосходства в регионе империи микадо удалось без большой колониальной войны установить свой абсолютный контроль над Кореей, древней самобытной страной.

С этого времени полновластным владыкой всего Корейского полуострова стал японский генерал-губернатор. Японские чиновники взяли в свои руки все без исключения посты губернаторов провинций и установили полный контроль над финансовыми, дипломатическими, торгово-экономическими, судебно-полицейскими и другими службами. В одночасье прекратило существование суверенное государство, уходящее своими корнями в далекие исторические времена.

Но утрата Кореей национального суверенитета была обусловлена не только внешними, но и внутренними факторами. К концу XIX – началу ХХ в. корейская государственность вступила в полосу глубокого энтропийного (всеохватывающего) кризиса и упадка. За фасадом строгой бюрократической регламентации, построенной на конфуцианских принципах, скрывался почти полный паралич государственной машины. Ни одно из ключевых государственных ведомств – министерство по делам чиновников, министерство по делам налогов, министерство церемоний (протокола), военное министерство и другие – не в состоянии были хотя бы в минимальной степени выполнять возложенные на них функции. Налоги не собирались, государственная казна была пуста, а вооруженные силы не могли надежно охранять не только государственные границы, но даже дворцовый комплекс правящей династии Ли. Вопиющий произвол и беззаконие творились в уездах и провинциях, хотя по закону смена губернаторов и местных администраторов проходила каждые два года.

Здесь надо отметить, что российская дипломатия достаточно прозорливо предвидела надвигающуюся катастрофу. Так, в поисках причин, вынуждающих короля Коджона (правил с 1863 г.) в конце XIX в. настойчиво искать иностранного покровительства, русский дипломат А. Н. Шпейер докладывал в сентябре 1897 г. в Санкт-Петербург графу М. Н. Муравьеву:

«То безобразное состояние, в котором находится в настоящее время Корея, высшие классы коей, не исключая короля, возводят взятки на степень необходимого, если не единственного фактора внутренней политики, тот поголовный обман и та беспросветная ложь, которые царят ныне во всех слоях корейского общества, приводят меня к тому грустному убеждению, что никакие старания наши не смогут поставить нашу несчастную соседку на ту нравственную высоту, ниже которой самостоятельное существование государства немыслимо и не может быть допущено его соседями».

В этом тревожном донесении не было ни малейшего преувеличения. В условиях нарастания внешней экспансии корейское государство находилось в стадии самораспада. В придворных кругах шла ожесточенная междоусобная борьба, царили придворные интриги и взаимная зависть, полная неспособность выполнять самые необходимые управленческие функции. Ахиллесовой пятой правящей элиты была неспособность к элементарной консолидации и сплочению ради сохранения национально-государственного суверенитета страны. Древняя самобытная страна Восточной Азии, обремененная непомерной тяжестью консервативных традиций, произволом чиновничье-бюрократической касты, не могла не оказаться относительно легкой добычей бурно поднимающейся Японии. Японская аннексия означала крушение многовековой национальной государственности Кореи.

Осознавая невозможность удержания порабощенной Кореи одной лишь политикой полицейского кнута, Япония с самого начала стала уделять пристальное внимание созданию своей социальной опоры в колонии. Специальный декрет японского монарха предусматривал «должное и подобающее обращение» с представителями правящей династии Ли, если те проявят соответствующую лояльность к колониальной власти. За номинальным правителем Кореи Сунчжоном (правил с 1907 г.) после аннексии 1910 г. сохранялся титул императорского высочества, и на его содержание выделялись бюджетные средства в размере 1,5 млн иен. Кроме того, декретом японского императора 76 особо избранных представителей правящего сословия янбаней (приблизительного аналога европейских дворян), занимавших ранее важные административные, военные, дипломатические и другие посты, получили высокие титулы японской империи. В их числе оказались 6 «косаку» (маркизов), 3 «хакусаку» (графа), 22 «сисаку» (виконта), 45 «дансаку» (баронов). Каждому из представителей новых корейских компрадоров выплачивались из японской казны денежные вознаграждения. Не были обойдены и представители среднего звена янбаней, занимавшие менее значительные и весомые бюрократические должности в административном аппарате. Крохи с барского стола были брошены и «представителям народа» – конфуцианским проповедникам. Свыше 9,8 тыс. «правильных» толкователей конфуцианской догматики получили от микадо в качестве единовременного дара по 24 иены. Это была символическая компенсация за служение новой чужестранной власти.