Общественное порицание - Стиви Аллен

Трауб глядел на понурую, ковыляющую по траве фигуру, на ее непокрытую лысую голову и неожиданно для себя ощутил какую-то слабость и легкую тошноту.

Казалось, прошла целая вечность, пока два стражника втащили осужденного на помост и подтолкнули его к стулу.

Когда осужденный уселся на свое место, толпа снова взревела. Высокий, представительный мужчина шагнул к амвону и прочистил горло (микрофоны разнесли звук по всему стадиону). Затем он поднял руку, требуя тишины.

– Ол райт, – сказал он, – ол райт.

Людское скопище медленно успокаивалось. Наступила тишина. Трауб крепко сцепил пальцы рук. Ему было немного стыдно.

– Ол райт, – повторил человек. – Добрый день, леди и джентльмены. От имени президента Соединенных Шта тов я приветствую вас на очередном Общественном Порицании. Как вам известно, сегодня ваш гнев будет направлен против человека, которого правосудие Соединенных Штатов признало вчера виновным, против профессора Артура Кеттриджа!

При этом имени толпа издала звук, похожий на рычание пробуждающегося вулкана. Из центральных трибун было брошено несколько бутылок, но они не долетели до осужденного.

– Через минуту мы начнем, – сказал спикер, – но сначала я хочу представить вам преподобного Чарльза Фуллера из Церкви Воскресения, что на Парк Авеню. Он сотворит молитву.

Вперед выступил маленький человечек в очках, встал у микрофонов на место предыдущего оратора, закрыл глаза и откинул голову назад.

– Отец наш небесный, – сказал он, – тот, кому мы обязаны всеми благодатями сей жизни, к Тебе мы взываем – даруй нам силы действовать согласно правосудию и в духе истины. Мы молим Тебя, о Господи, даруй нам веру в то, что дело, кое мы намерены совершить сегодня, является Твоим делом и что все мы лишь скромные исполнители Твоей божественной воли. Ибо сказано: плата за грех – смерть. Загляни глубоко в сердце этого человека, чтобы найти там зерно раскаянья, если таковое там есть, а если нет, то высади его там, о Боже, в Своей доброте и Своем милосердии.

Последовало непродолжительное молчание, затем преподобный Фуллер откашлялся и сказал:

– Аминь.

Толпа, стоявшая во время молитвы тихо, стала усаживаться и снова загудела.

К микрофонам снова подошел первый спикер.

– Ол райт, – сказал он. – Вы знаете, какое дело нам предстоит, и вы знаете, почему нам надо его сделать.

– Да, – провизжали тысячи голосов.

– Тогда к делу. На этот раз я рад представить вам одного великого американца, который, как говаривали в старину, не нуждается в представлении. Недавний президент Гарвардского университета, а нынче советник государственного секретаря, леди и джентльмены, доктор Говард С. Уэлтмер!

Шквал аплодисментов всколыхнул воздух над стадионом.

Доктор Уэлтмер выступил вперед, обменялся рукопожатием со спикером и поправил микрофон.

– Благодарю, – сказал он. – А теперь не будем терять времени, ибо то, что нам предстоит сделать, если мы хотим, чтобы все было как надо, потребует от нас всей нашей энергии и всей нашей способности к концентрации.

– Я прошу вас, – продолжал он, – не отвлекаться и сосредоточить внимание на человеке, который сидит на стуле слева от меня, на человеке, который, по-моему, является самым гнусным преступником нашего времени – на профессоре Артуре Кеттридже.

Толпа испустила пронзительный вопль.

– Я прошу вас, – сказал Уэлтмер, – подняться. То есть, пусть каждый встанет. Мне сейчас нужен каждый из вас… Я вижу, у нас тут сегодня почти 70 тысяч… Мне нужно, чтобы каждый из вас прямо посмотрел на этого изверга в человеческом обличье, на Кеттриджа. Покажите ему, какой чудесной силой вы обладаете, силой, таящейся в глубине ваших эмоциональных резервуаров, продемонстрируйте ему все ваше презрение, всю вашу ненависть, пусть он знает, что он злодей, что хуже убийцы, что он предатель, что его никто не любит, что он нигде никому не нужен, ни одной живой душе во всей Вселенной, и что его презирают с жаром, превосходящим солнечный.

Люди вокруг Трауба потрясали кулаками. Их глаза сузились; кончики губ опустились; суровые складки прорезали лбы. Какая-то женщина упала в обморок.

– Давайте, – кричал Уэлтмер, – вы чувствуете это!

Трауб с ужасом ощутил, что под действием этих заклинаний кровь быстрее заструилась в его жилах, сердце неистово колотилось. Он почувствовал нарастающий в нем гнев. Он знал, что ничего не имеет против Кеттриджа. Но он не смог бы отрицать, что он что-то в нем ненавидит.

– Во имя ваших матерей! – кричал Уэлтмер. – Во имя будущего ваших детей, во имя любви к родине! Я требую, чтобы вы излили свою силу в презрении. Я хочу, чтобы вы стали свирепыми. Я хочу, чтобы вы стали, как звери в джунглях, такими же яростными, как они, когда они защищают свои дома. Вы ненавидите этого человека?

– Да! – проревела толпа.

– Изверг, – орал Уэлтмер, – враг народа – ты слышишь, Кеттридж?

Трауб облизнул пересохшие губы. Он видел, как сидевшая на стуле скрюченная фигура конвульсивно выпрямилась и рука ее рванула воротничок. Первый признак того, что Сила коснулась своей жертвы. Толпа восторженно взревела.

– Мы умоляем, – кричал Уэлтмер, – вас, людей у телевизоров, наблюдающих нас, присоединиться к нам и выразить свою ненависть к этому негодяю. Я призываю людей по всей Америке встать в своих жилищах! Обернитесь на восток. Глядите в сторону Нью-Йорка, и пусть гнев истекает из ваших сердец. Дайте ему излиться свободно и без помех!

Человек рядом с Траубом, отвернувшись в сторону, блевал в носовой платок. Трауб схватил бинокль, который тот на минуту выпустил из рук, и бешено вращая колесико настройки, направил его на Кеттриджа. Наконец резкость установилась и осужденный стал виден ясно и совсем близко. Трауб увидел, что его глаза полны слез, что его тело сотрясается от рыданий и что он явно испытывает непереносимую боль.

– Он не имеет права жить, – кричал Уэлтмер. – Обратите на него свой гнев. Вспомните самую сильную злость, которую вы когда-либо испытывали по отношению к семье, друзьям, согражданам. Соберите ее, усильте, сконцентрируйте и направьте пучком на голову этого дьявола во плоти.

– Давайте, давайте, давайте! – пронзительно вопил Уэлтмер.

В этот миг Трауб уже забыл свои сомнения и был убежден в безмерной тяжести преступлений Кеттриджа, а Уэлтмер заклинал:

– Ол райт, уже получается. Теперь сосредоточьтесь на его правой руке. Вы ненавидите ее, слышите?! Сожгите плоть на его костях. Вы можете это! Давайте! Сожгите его заживо!

Трауб не мигая смотрел в бинокль на правую руку Кеттриджа, когда осужденный вскочил на ноги и завывая сорвал с себя куртку. Левой рукой он зажал правое запястье, и тогда Трауб увидел, что кожа на запястье темнеет. Сначала она стала красной, потом темно-пурпурной. Пальцы судорожно сжимались и разжимались, и Кеттридж на своем стуле дергался и извивался, как дервиш.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});