Пьеса для пяти голосов - Виктор Иванович Калитвянский

принимать без предварительной записи, да ещё вечером в пятницу!..

Слава Богу, ничего подобного не происходит. Мэр возникает на пороге со своим таинственным портфелем, сорок секунд уходит на клерка, в результате чего мировая проблема отфутболивается на уровень вице-мэра.

– Да, Мариночка! – Мэр озабоченно поднимает палец. – Александра Петровна не говорила?.. Нет, не могла, я ещё… В общем, найди мне Дмитрия, нашего телевизионного гения. Завтра, в двенадцать, здесь совещание. Договорились?

Я киваю. И при этом изо всех сил держу невозмутимую физиономию. Если б наш мэр только знал, что его поручение будет выполнено с максимально возможной скоростью!.. Нет, я не кинусь сейчас звонить – искать по городу нашего телевизионного гения, то есть директора нашей телекомпании, красавца мужчину, любимца всех баб (чтоб они сгорели!). Нет, я этого делать не стану. Просто этот самый телевизионщик Дмитрий и есть мой любимый мужчина, мой любовник, мой самый сладкий человек после моей доченьки, именно к нему я понесусь во всю силу моих молодых красивых ног, лишь только мне удастся выбраться отсюда да пристроить дочку свекрови!..

И вот, наконец-то, я на улице.

Первое – за дочкой в садик. Мегера-воспитательница смотрит волчицей, улыбается, но – криво. Мы ведь с дочкой последние, а она, бедный педагог, могла бы уже давно бегать по магазинам, сидеть дома и много чего ещё, если б все родители были нормальными да забирали б своих чад пораньше!..

Вот какие мысли написаны у педагога на лбу, но мне на её злобу наплевать, пусть только пикнет, пусть только мой ребенок что-нибудь почувствует, я на неё мигом управу найду. Я совершенно не пользуюсь своим служебным положением, но, если понадобится поставить на место какую-нибудь заразу, колебаться не буду.

Дочка копается со своими кофтами, я дергаюсь, обижаю её, она смотрит на меня со слезой, дуется – господи, я уже сама чуть не плачу! Ну почему, когда всё должно быть хорошо, что-нибудь обязательно не так, через заднее место!..

На улице я нарочно прохожу мимо киосков, чтоб соблазнить дочку на какой-нибудь сникерс. Но дочь, моя гордая страдалица, держится, молчит. Я покупаю им с бабушкой кекс – дочка стреляет глазами, но – ни слова. Характер.

Теперь у меня другая проблема: как улизнуть от чая со свекровью? Ну не хочется мне сегодня ещё и её бзики терпеть! Терпеть, улыбаться и поддакивать. Не могу! Хочу расслабиться, быть свободной, ни под кого не подлаживаться… Но разве так бывает?

И всё-таки сегодня мне везет, наверное, ангел мой хранитель за мои страданья помогает. Свекровь возится на кухне со своей помидорной рассадой. Июнь на дворе, жара, скоро высаживать на даче. Она всегда носится с этой рассадой, все подоконники в квартире забиты ящиками. И вот она смотрит на меня – неуверенно. Вроде с рассадой не закончила, а тут я… Надо бы чайку поставить, полялякать за жизнь, помучить Мариночку, чтоб не казалось медом – когда ребенка бросает и мчится неведомо куда, к кому… Ясное дело – грешить. Куда ж ещё?

– Всё, бабушка, побежала, – говорю я решительно, подталкиваю дочку вперед, к свекрови, несу при этом какую-то чушь про задание мэра и отступаю потихоньку к двери.

Свекровь целует внучку, смотрит на меня поверх очков. Я начинаю открывать дверь. Свекровь по-прежнему молчит. Одно движение пальца – дверь захлопнулась. Всё.

Я свободна!

В неописуемом восторге я бегу наружу. Боже мой, теперь ничто не может помешать свиданию. Всё во мне поет, каждая клеточка-жилочка, радостная музыка распирает меня всю. Я, наверное, свечусь каким-то особенным светом, потому что мужики в магазине, где я покупаю мясо, сок, фрукты к нашему с Димочкой ужину, – все мужики пристально смотрят на меня. А я пренебрежительно думаю о них всех, мужчинах, женщинах, думаю: если бы вы знали, что меня ждет сегодня вечером, вы бы усохли от зависти со своей жалкой любовью, со своей ужасной семейной постелью, со своим нищенским сексом!

Вот я уже вбегаю в Димкин подъезд. Прислонившись к стенке лифта, я блаженно и, наверное, – благо никто не видит – греховно улыбаюсь. Нет, то, что случается между нами, – не может быть грехом. То, что делает меня самой счастливой женщиной на свете, – не может быть греховным.

И оттого, что я знаю, что сейчас будет, у меня всё дрожит в груди, в животе, и дыхание мое неспокойно, как будто я уже в его руках.

…Когда на второй день нашего с Димочкой знакомства он пригласил меня к себе домой, на ужин, – я твердо решила ни за что ему в первый раз не уступать. А может, и во второй. Кто знает, будет видно.

Вечер получился замечательный. Дима рассказывал о своей жизни, слушал меня – он умеет слушать. Я уже собралась уходить, с какими-то перепутанными чувствами. С одной стороны, с ним было спокойно, как с близким надежным человеком. Дима не приставал, не намекал, не рассказывал сальности, не предлагал посмотреть порнушку по видику, он даже не заводил музыки, не тянул танцевать, – сидит, слушает, рассказывает, ходит мимо меня на кухню, наклоняется рядом со мной, так что я могу ощущать его легкий запах, запах чистого мужского тела… В общем, он как бы вовсе не собирался закончить вечер со мной в постели.

С другой стороны, это его спокойствие как-то даже обижало, вроде бы мои женские чары на него не действуют.

И когда я, громко смеясь и тихо вздыхая, пошла в прихожую, одеваться, у меня внутри что-то сжалось от обиды, – а ведь не на что вроде обижаться, всё произошло, как хотела. Дима уже накинул мне шубу на плечи – и вдруг прижал меня к себе, спиной, так что я с замиранием сердца ощутила всю его твёрдую линию, от лба – через бедра – до коленей. Сладкая судорога прокатилась по моему животу, а он, нахал, повернул меня, как куклу, к себе лицом, запустил руки под шубу, под спину, выдернул кофту из юбки, и пальцы его мурашками прошлись по моей коже.

– И куда же это мы собрались? – прошептал он. – Разве это хорошо?..

Губы его щекотали шею, щёку, губы были сладкие, свежие, а пальцы уже в подмышках моих…

Так, в шубе, он и отнес меня на тахту, так, на шубе, мы сделали в первый раз самое сладкое на свете дело…

Так с тех пор я и живу – как зачарованная.

Дима совершенно не похож на тех трех мужчин, с которыми мне приходилось иметь дело до него. Те были разные, но в постели они вели себя одинаково – слишком осторожно, сдержанно, и при этом стонали и кричали, когда доходило до последнего. Экспериментировать с ними приходилось мне