Родня - Владислав Михайлов

показал жестом Алексею следовать за ним. Стали они у ворот, осматривать грузовик. Пах он заводской краской, весь начищенный до блеска, только по краям бортов были едва видные пыльные дорожки.

— Вот, гляди! Новый купил! — подмигнул и хитро улыбнулся Иван Степанович.

— Новый значит… — Алексей задумчиво несколько секунд осматривал грузовик — может разрешите пару ходок сделать. Быстро туда и обратно. На своём то, новом. А наш то… Долго чинить его в поле — Иван Степанович резко переменился в лице. Улыбка сошла, нахмурились брови — Эге, брат я тебе эту машину не дам. У тебя машина казённая?

— Ну казённая машина.

— Вот её и ломай. А эту не дам и не проси — Иван Степанович повернулся и глядел на Василия — вон видишь, отдал тоже одному телку трактор. Так он его через неделю сломал. Телок… — махнул рукой Иван Степанович.

— Ну бать… — опустил голову Василий.

— А что бать? Что бать? Не умеешь обращаться с техникой. Нет… Нет машину не дам.

— Ну человеку нужно, бать.

— Вот чудак, у тебя Алексей работа стоит — а зарплата идет. Так ты должен рад быть, что на сегодня работы меньше. Чудак… Точно, как Володька отец твой. Все мне в глаза смотрит с укором, будто судит, но молчит ничего не говорит — гордый, поглянь — показал Головин пальцем на Алексея.

— Дело нужно дать! — Алексей вертел в руках кепку яростно сжимая ее.

— Ой, Анка ой гони его, отседай сейчас начнет проповеди читать! — схватился за сердце Иван Степанович и перекрестился на небо" Боже, Боже, что же это? За что мне честному человеку испытания такие?"

— Эй, соседушки! Чего ругаетесь? — раздался голос около ворот. Маленькая бабушка шла в сером платке, держа в руках жирного гуся.

— Баб Дунь, чего вы так рано вышли?! — бойко спросил Васька. Бабка положила гуся на землю, прищурившись оглядела всех стоящих

— А? Чегось? Слышу плохо совсем… Милок, а милок? Купи гуся. Гусь хороший откормленный.

— Да на что мне гусь ваш бабушка? Куда я его, за пазуху что-ли? — Алексей махнул рукой на гуся, гусь в ответ зашипел грозно и ковыляя поплёлся к забору.

— Мне была бы прибавка к пенсии, а тебе отрада, гусь то во какой, счастливый!

— Чего ты носишься с ним Филипповна? Вон, твои гуси весь забор мне пожрали, деревянный забор съели…

— А нечего, нечего тут всё заборами огораживать. Купи, а милок? Бабке поможешь.

— Жадная ты баба Филипповна… Ты ж, на целый поселок самогоном торгуешь… А всё жалуешься что денег не хватает.

— Тьфу дурак… — Авдотья Филипповна махнула рукой и возмущено сдвинула брови. — Про тебя то Иван, я что же сказала? Каждый вечер с полным грузовиком добра возвращаешься… — повисло молчание.

— Так вот оно что… Иван Степанович, вот какая "честность"?! — стад внутри Ивана Степановича горел жарче солнца, перехватило даже дыхание, побагровел он и отошёл в сторону.

— А я вот сейчас в бригаду схожу, всё про вас узнаю — развернулся Алексей и твердом шагом направился за ворота.

— Да что ты… Что ты Алексей? Да бери ты грузовик, ну что ж мы будто не родня друг другу — запричитал Головин. Однако Алексей его уже не слышал -

Ишь бойкий какой, ну пойдём. Вместе пойдём.

Алексей и Иван Степанович, ушли. Шли молча, поглядывая искоса друг на друга, как непримиримые враги. "Да не что опустится до воровства" — думал про себя Алексей — и это же надо, начальник и ворует… А у кого? У кого ворует то? У народа ворует… Вот показались ворота лесопилки. Работа уже давно встала, солнце обжигала оголённый метал, вздымая побагровевшую краску. Иван Степанович окликнул:

— Павел Николаевич! Собери бригаду, в зале — какая-то темная фигура вдали зашевелилась скрывшись за постройками. Через пятнадцать минут, в зале уже ожидали тридцать рабочих. Сидячих мест на всех не хватало, кто-то занял место у окна, кто-то, облокотившись, прижимался к двери. Шумные разговоры прервал голос Алексея:

— Товарищи, все вы знаете бригадира Ивана Степановича Головина. Честный ли он человек? Сам то он заявляет что честный, что ничего чужого не брал. Можете говорить товарищи, не бойтесь — поднялся одни рабочий, отряхнул куртку — Врёт Головин… Выносит, конечно, да и мы берём что плохо лежит… Иной раз кто балку утащит, кто брусья или доски… А Головин, а что он… Он спишет всё… Не знаем мол, сами пропали….

— Корова слизала — послышался голос из толпы.

— Так что же вы ему позволяете красть? Ведь у кого крадёте то, у себя, у таких рабочих как я. Вот сегодня, три ходки за щебнем делали. А щебеня ведро. Я к начальнику стройки, а он руками разводит, говорит только был щебень уже нет, бумагами в лицо тычет чёрт бы его побрал… А щебень другая бригада растащила. Да где же это видано чтобы рабочие у рабочих крали? Как воры последние… Все в хату, всё в хату. А там будь что будет.

— Верно, верно — послышались голоса рабочих.

— Я так скажу, бригадир наш никудышный. Ты прости меня Степаныч, но я правду ребятам скажу. Сколько молодняка уходит от нас, бегут со всех ног! Потому что начальство засело, смены невпопад, воровство. А если уж пожаловаться, так грозятся уволить. Куда, пойти рабочему, поселок то небольшой… Все молчат, знают и молчат. А некоторые спелись с начальством…

— Вот вам Иван Степанович, народный суд…

— Давайте, судите меня… Можете хоть сейчас к прокурору вести. А ты чего смотришь? — перевел взгляд Иван Степанович на Алексея — Тоже мне родня…

— В милиции разберемся — глянул на побледневшего Ивана Степановича — Вы своей вины не признаете, что же мне возиться? Пусть правоохранительные органы и разберутся. Алексей попросил телефон и дозвонился до местного участкового, который общался через полчаса быть на месте. Иван Степанович пунцовый, на стуле оглядывал опустевший зал. То и дело презрительно посматривая на Алексея.

Через некоторое время в дверь вошёл небольшого роста человек в форме.

— Здравия желаю! Капитан Колесников. Это Вы гражданин вызвали? — обратился он к Алексею.

— Я. Очень приятно познакомиться товарищ Колесников. Я рыбаков Алексей.

— Ну, будем знакомы — пожимая руку Алексею говорил Колесников.

Сняв фуражку, он поздоровался с Алексеем. Присел около Ивана Степановича улыбаясь:

— Ну, что лис ты этакий? Загнали тебя? Надулся то как, гляди. — ещё больше заулыбался участковый.

— Душу изводите, ироды — огрызаясь отвернулся Головин.

— Но, ты давай Иван Степанович не хами. Вот тебе, ручка, лист. Пиши чистосердечное, как казённое воровал — участковый достал ручку протягивая Головину.