Мы были суворовцами - Николай Теренченко

Многие годы спустя, в середине 60-х годов, я оказался случайным свидетелем необычайной для моего восприятия картины. В одном молитвенном доме юная мама, распевая священные псалмы, складывала ладошки своей дочке. И маленькая, полутора-двухгодовалая кроха, молитвенно сложив на груди ручонки, славно что-то гудела. Ее голосок вплетался в общее песнопение взрослых верующих.

И я подумал тогда: "Кем вырастет эта девочка? Хорошим человеком, добродетельной матерью? Скорее всего да. Но будет ли она Лизой Чайкиной, Любашей Шевцовой, Зоей Космодемьянской в тяжкую для Родины годину? Я не уверен в этом!"

Я уважаю религию предков. Сам крещен в святой купели и осенен крестом во младенчестве русским попом в православной церкви. Дважды прочитал библию и уразумел, что это величайшая книга всех времен и народов. Но ни умом, ни сердцем не приемлю их веру в то, чего никто никогда из них не видел, а если и видел, то уже никогда не расскажет об этом другим.

И пусть не осудят меня верующие и неверующие за мои убеждения и идеалы, за светлую мечту о лучшей жизни на этой Земле в пусть еще и в далеком, коммунистическом будущем.

...Моя мама была очень доброй, сердобольной женщиной. В нашем поселке появился как-то пастушок-цыганенок лет 10 - 12-ти. Однажды мама обнаружила его спящим в нашем незапертом на ночь сарае, сжалилась над ним и привела в нашу маленькую квартиру. Она отмыла его в большом цинковом тазу, одела в какую-то одежонку, даже подстригла его кудрявую голову. Отмытый, с большими черными глазами, цыганенок оказался красивым мальчиком, и я даже приревновал его к маме, смотрел на него исподлобья. Он прожил у нас недолго, днем пас поселковых коз, а к вечеру приходил к нам на ночевку. Мама дала ему тетрадку, карандаш, найденный где-то потрепанный букварь. Малограмотная, она заставляла цыганенка писать палочки, крючочки, буквы, слова, вместе с ним читала по слогам букварь. Однажды поздним вечером я заглянул в нашу кухоньку, где горел свет. Мама с цыганчуком сидели за столом и, низко склонившись над букварем, старательно читали по слогам: "М-ы не р-а-б-ы- Ра-б-ы не м-ы!"

Добру и бескорыстию моей мамы, Марии Тихоновны, удивлялись и родственники, и знакомые, часто поругивали ее за это. А она только посмеивалась в ответ, досадливо отмахиваясь. Она подняла на ноги своих младших братьев и сестер, помогла получить образование. Помогала близким и дальним родичам, а то и просто знакомым, как могла и чем могла. А от людей ничего не имела. Бывало, ее, безграмотную, обманывали, за что мой батя, Иван Дмитриевич, часто на нее сердился. Иван Дмитриевич был малограмотным, но отличным работником. Он был самостоятелен и очень дотошен, знал много ремесел, страстно любил технику, особенно радио. Так научился разбираться в радиосхемах, что даже грамотные радиолюбители поражались его умению. Самостоятельно пытался разобраться в высшей математике, был вечно чем-то занят, очень любил литературу и в редкую свободную минуту вслух читал своей Мусе - нашей маме - какую-нибудь книжку. Мама была большой охотницей послушать Пушкина или Некрасова и часто вечерами просила отца почитать что-нибудь.

2. Покушение на мою жизнь

Началась война, о которой не могу вспомнить без содрогания. До марта 1943 года - вой снарядов, визг падающих бомб, свист пуль над самым ухом. Отец был на фронте, а мать таскалась со мною, спасая меня и себя от пуль, бомб и голода. Ведь мы находились в самом центре битвы за Крым, Сталинград, Кавказ. Мне кажется, я был маленьким участником того потока беженцев, который показан в фильме "Молодая гвардия". Тот же летний зной, черный дым в полнеба, крики очумевших от зноя и страха людей, рвущиеся снаряды, трупы, кровь, идущие прямо на нас немецкие танки и смеющиеся рожи немецких солдат.

Так мы с мамой попали в окружение и почти год были в оккупации. Это было страшное время. Видел, как немцы вешали нашего танкиста, попавшего в плен, как резали ножами живого человека в лагере для военнопленных в нескольких сотнях метров от нашего жилища. Кидал нашим пленным за колючую проволоку свеклу, картошку. Немцы несколько раз в нас стреляли и одного моего товарища убили ударом приклада винтовки по голове. А когда Красная Армия вела бои за освобождение нашего городка (Гуково), этих пленных загнали в яр и всех расстреляли. Я видел этот яр, доверху наполненный их телами.

Единственной радостью тех страшных месяцев была злосчастная Раиса, наша рогатая кормилица и поилица, за которую я не раз был дран еще до войны за потраву на чужих огородах. Не знаю, каким чудом наша козочка уцелела в то страшное время, как ее, милую не слопали немцы, итальянцы или румыны? Мы с мамой носили ей листья из дальних балок, пожухлую траву, солому из растасканных в поле скирд. В благодарность она давала около литра молока и свой прекрасный серый пух. Мама вязала из него платки, варежки или носки и продавала или меняла их на продукты. Этим и поддерживала наше голодное существование.

... Чтобы не забыть один маленький, любопытный фактик из моего довоенного детства, вернусь к тем годам и снова .... к "Молодой Гвардии". Мне кажется, что я знал живого Олега Кошевого!

До войны мне посчастливилось встретиться с Олегом Кошевым. Летом 1940 года нас, шахтерских ребятишек, детсадовцев вывезли на дачу на реке Донец, выше города Каменска. Здесь работала одна тетенька, у которой был сын, паренек лет 14 - 15-ти. Мы очень любили его за то, что он относился к нам очень хорошо, играл с нами, находил время покатать на лодке по Донцу, читал нам книжки. Меня хотели выгнать с дачи за проказы, а он узнал об этом и как-то повлиял на администрацию - меня помиловали. Как звали паренька, не помню, но обличьем он уж больно был похож на Олега. Позже, будучи взрослым и интересуясь историей "Молодой Гвардии", я прочитал воспоминания матери Олега Кошевого, где она упоминает о работе в то время в детском саду на берегу Донца в двух-трех километрах от Краснодона и о том, что Олег часто навещал ее и даже он нескольку дней жил в этом детском саду. Так что я вполне уверен, что в детстве встречался с Олегом Кошевым, с которым разговаривал, кувыркался на траве, купался в Донце...

3. Мои друзья - боевые мальчишки

Летом 1943 года мой дядюшка Семен Дмитриевич, генерал авиации, находясь в командировке в Ростове-на-Дону, каким-то чудом вырвался в город Каменск, куда мы эвакуировались с мамой, нашел нас и, зная, что в стране создаются Суворовские военные училища, решил устроить меня в одно из них. Наступала пора самого светлого периода моей жизни. Все, что есть хорошего во мне - отличное образование, хорошее воспитание, нравственная и физическая закалка - все зарождалось и мужало там, в родном Новочеркасском суворовском военном училище! Всю жизнь буду благодарить свой народ, Коммунистическую партию за те прекрасные десять лет, что провел в НчСВУ. Всю жизнь буду считать себя их великим должником. Смогу ли я расплатиться за свое прекрасное детство, юность в те трудные для Отечества военные и послевоенные годы?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});