Обледенение - Никита Чернов

думал Дмитрий Петрович, потихоньку поднимаясь по стене, так же, как и упал – вытягиваясь по ней вверх. Он явно был болен, но тем ли…

Вздохнул. Шаг, второй, и в нескончаемом вихре падений двинулся вглубь дома.

И здесь не было ничего необычного. Самый привычный пол из широких досок, десятки раз крашенных, видимо, той же самой краской, что была и на крыльце, покрытый самым традиционным ковром под турецкий стиль, на котором стоял, чтобы не двигался, самый обычный красный (уже розовый) диван с мерзкими деревянными подлокотниками то ли из ДСП, то ли из ДВП, стены были уделаны белыми в жёлтый горошек обоями, но венцом всего была здоровенная, нет – титаническая безрамочная плазма. Она стояла напротив дивана и сразу было понятно, что именно составляло здешний досуг. Лишь странно было Дмитрию Петровичу, как он не заметил сразу этакую бандурину. Ещё с минуту, уже вплотную, он стоял и тупо глядел в пиксельную гладь, поражающую своим размахом. А потом плюнул и пошёл искать кухню. Чего он, плазм что ли не видел?

Кухня была тут же, за дверным проёмом, направо из гостиной. Намётанный глаз сразу обнаружил, что искал, перешагнув взглядом небольшой столик на троих, застеленный зелёной в белый горошек резиновой скатертью, типовой белый кухонный гарнитур, расположившийся тут же слева от входа на кухню, даже не обратил внимания на абсолютно лишние здесь белые обои и ныне серую напольную плитку – ничего он не замечал.

Дмитрий Петрович обхватил топорище двумя руками, закинул колун за плечо для размаха, и в два широких прыжка, будто готовился перепрыгнуть через планку на высоте шести метров, оказался перед ним, врубив со всей безумной мощью колун в плоть металлического исполина, извлекая страшный скрежет, подобный тому, что трогательно извлекается из невидимых струн стеклянной тарелки вилкой.

– Сдохни, тварь! Умри! Проклятие рода людского! – орал Дмитрий Петрович на холодильник.

Он ударил второй раз, вновь оставив в алюминии каплеобразную рану, да так, что дверь выгнулась и раскрылась.

– Да я тебя изрублю в клочья! порождение! одержимого! ума! – слюна летела во все стороны, а слова будто гавканье здорового разъярённого питбуля.

– Именем Ордена Стулти1! – Дмитрий Петрович достал из нагрудного кармана рубахи небольшой блестящий крестик на серебряной цепочке редкого плетения, взялся за цепочку, – Я нарекаю тебя именем Иисуса, Бога моего, тварью адской, проклинаю на вечные страдания за скверну твою!

Дмитрий Петрович перекрестил холодильник, встал сбоку, взялся за задний угол и уронил двухметровую глыбу. Холодильник упал с такой силой, что от грохота у него на мгновение заложило уши, а пара навесных шкафов упала в раковину и на стеклянную плиту, разбив последнюю, а доселе незамеченные часы с кукушкой также покинули свой пост и разразились криком. Кухня представляла собой жалкое зрелище: разбитая в клочья стеклянная утварь, ещё катающаяся рюмка с принтом осла и надписью «а не послать ли нам гонца», случайно оставленное молоко, теперь вытекающее из искорёженного холодильника, без умолку кричащая кукушка.

Однако дело ещё не было кончено – враг повержен, но не убит. Он вновь взялся за колун и в три удара, извлекая алюминиевую стружку и искры, вырубил компрессор с задней стенки холодильника, поднял к глазам, будто настоящее сердце зловредного дракона. Блаженный миг наполнился возбуждением: он ещё чувствовал тепло стального сердца, ещё чувствовал, как то, буквально миг назад, пульсировало, гоняя неведомую маслянистую жижу по венам металлического исполина, которая бежала теперь по его кисти и капала с локтя. И молвил он телу холодильника:

– Не ты виновен в судьбе своей, а твой создатель – Люцифер.

Правосудие свершено, он больше не един со Вселенной и Иисусом, значит он хочет закурить. Он достал из внутреннего кармана дождевика красно-золотую пачку дорогущих импортных сигарет с чёрной узорчатой надписью: «RedCort» (ниже черным на белом прямоугольничке: «smoking kills»), и медленно, ритуально позволил себе украсть одну из коричневых палочек услады и горести. Нежно вложил чёрный фильтр в губы, дал огня простой пластиковой чиркалкой и затянулся: дым растёкся по лёгким всё тем же пьянящим дьявольским смрадом. Сегодня он мог себе позволить.

Прежде чем уйти, с сигаретой в зубах, он полностью осмотрел дом. Он ошибся, цель была лишь одна. Но это и не было важно. Он освободил не меньше десятка семей от всадников хладной смерти – для этого служил Орден Стулти и его последователи. Да и не к чему было рисковать – лучше уверенный и постоянный ход вперёд, пусть и медленный, чем неустойчивый бег без взгляда под ноги, – так считал Орден. К тому же их было немного, даже в лучшие годы.

Орден собирался лишь раз, в последнее воскресенье каждого месяца, в ржавом гараже-коробке лидера, чтобы отчитаться о своих подвигах во имя Спасения, принять новых членов в свои ряды, чаще – лишь для принятия экстренных решений.

Сегодня Дмитрий Петрович был без плаща, свежевыбрит, в чистой, пусть и заношенной, шерстяной рубашке, незаправленной в сияющие голубизной джинсы. Примерно так же был одет и весь Орден – никаких чёрно-красных саванов, а единственное, что выделяло лидера среди них – здоровенный серебряный перстень с золотым руническим солнцем, который передавался каждому новому предводителю.

Сегодня были не все, лишь человек пять окружали старые белые жигули ещё советских времён, лишь пять человек подняли в приветственном жесте сложенные руки к губам, будто хотели погреть их жгучим дыханием, и лишь пять человек в таинственном благоговении сомкнули глаза.

– Ну, что ж… С формальностями закончим, так сказать, – часто чамкая, сказал Иннокентий Арленович с профессорской лысиной на макушке и задорными кудряшками по бокам, разглядывая через впечатляющие окуляры немногочисленных собравшихся, – Не стесняйтесь, так сказать, наливайте чай, грейтесь.

Профессор, чем-то смущённый, сам же начал разливать кипяток по ёмкостям.

Люди понемногу собрались у стола с горячим в конце тесного гаража, разбирая алюминиевые кружки с настолько крепким чаем, что уже ставшим кислым. Но никто не возникал, не жаловался: сентябрь вышел холодным, и в гараже этим утром было так промозгло, что только дурак отказался бы погреть руки.

Тихо шкворча напитком, все по очереди доложили о своих успехах, но больше всех, конечно, выделился Дмитрий Петрович, под топором которого за одни выходные лёг добрый десяток Охладителей, а профессор даже пожал ему руку, растолкав всех локтями, выражая всеобщую благодарность.

Пять членов ордена допили чай и стали уже расходиться, стараясь скорее покинуть место, где они неловко чувствовали себя. Игорь, которого, как всегда, не было на основной части их коротких собраний, пришёл лишь в конце.

Худая рука с полупрозрачной