«Если», 2001 № 10 - Журнал «Если»

В поварне Колохова жена — ведьмоватая Рикта мечется от жаровни к печи, поспевая ещё что-то рубить на разделочном столе.

— Рыбу требуют! — на бегу сообщает Радим.

— Жарится! — кричит Рикта, деревянной лопаткой переворачивая шипящих в масле вьюнов. — Что мне, сесть на них, чтобы скорей подрумянились?

— Да откуда столько?.. — причитает Дамна, при виде перемазанной жиром посуды. — Кипятку тащи, ирод!

— Сперва дров! — приказывает хозяйка.

Радим притаскивает с заднего двора охапку наколотых поленьев, потом мчится через зал, чтобы зачерпнуть в гостевом дворе кипятка. Там под навесом дымит ещё один очаг, над которым висит закопчёный котёл, чтобы беднота, ставшая на ночлег, тоже могла хлебнуть кипяточку. А дрова для всех печей и очагов — на Радиме. Сколько их переколото да перетаскано — не сосчитать!

Парочку полешек стоит подкинуть под котёл, чтобы забурлила вода, после того, как дольёшь свежей. Дрова хранятся во дворе, но не около очага, а то скучающие мужички, такие прижимистые, когда речь заходит о своём, даровое топливо мигом спалят, чтобы косточки лишний раз погреть, да и просто — забавы ради.

Во дворе тоже говорят о чудесном, но здесь народ уже не делится на скептиков и сказочников. Посомневаешься, посмеёшься над чужим рассказом, а тут самого беда подстережёт, да ещё диковатее, чем соседа. В Поручинках, сказывают, оборотень задрал корову. Возле стада — волчьи следы, а за росчистью — человечьи, в мягких чувяках, чтобы гвоздей в подмётке не было. Это уже всякий знает, что оборотень гвозди на дух не переносит, потому и вбивают в косяк кованый гвоздь, чтобы незваный гость в дом не впёрся. А корову злыдень таки уволок, хотя ни волку, ни, тем более — человеку, коровьей туши на закорках не снести. Ясно дело, волколак постарался.

Радим зачёрпывает полведра кипятку и бежит, стараясь, чтобы воздух сносил горячий пар, не жёг пальцы. Быстро бежишь, оно и ничего, а остановишься — не обессудь.

В зале, кажется, назревает драка. Во всяком случае, степенный разговор, сдобренный лёгкой пикировкой, перешёл в ссору с криком и размахиванием кулаками.

— Я мошенничаю?.. — хрипит длинноносый аптекарь, хватаясь за пояс, где нет ничего, кроме заткнутого за ремень платка. — Да я тебя за такие слова…

Ноги игрока в мягких без единого гвоздя чувяках нервно приплясывают; сразу видно, что мошенник готов к любому повороту дела: бежать, отпрыгнуть, ударить, а обойдись дело миром — с усмешкой усесться за прерванную партию. Наёмник за меч не хватается, у него на поясе видавшее виды оружие, которое или спит в ножнах, или, если уж доведётся быть извлечённым на свет, не сверкает впустую, а бьёт сразу и наверняка. Даже удивительно, что его владелец оказался без места и вынужден куда-то идти. Лишь одно в его экипировке показалось Радиму странным — ноги в мягких, не для каменистых дорог чувяках.

Крестьянин сидит, нависнув над столом, широченные руки прижимают к столу доминошную позицию, чтобы никто не мог смахнуть костяшки, так что потом уже не найдёшь виновного. Лицо крестьянина страшно, мужики не прощают тех, кто мошенничает при игре на деньги, и бьют уличённых шулеров хуже, чем конокрадов. Ног крестьянина не видать из-за стола.

Один лишь торговец сохраняет хладнокровие и явно наслаждается ситуацией. Конечно, ежели обнаружится мошенничество, выигрыша ему не видать, зато можно будет полюбоваться, как станут бить жулика. Купеческие ноги на самом виду, выставлены в проход; стоптанные подковки дорожных сапог сияют стальными полумесяцами.

— Давай разбираться… — по нехорошему мягко предлагает солдат. — Только сразу предупреждаю: кто кости смешает, тот и соврал.

Мужик кивает и медленно поднимает лапы над столом. Все четверо склоняются над позицией. В таверне звенит тишина, Радим, забыв про стынущий кипяток, следит за разбирательством.

— Ты сейчас положил кость три-два, — диктует наёмник, — а она уже проходила в начале игры. Вот она лежит. Ты что, думал, я не замечу?

Хуторянин наливается чернющей синевой. Сразу видно, что бить он будет хоть и неумело, но без жалости, со всей мочи.

— Моя кость правильная, — длинноносый тычет пальцем, — а ты проверь, что там за костяшка…

Негоциант двумя пальцами поднимает доминошный камень, скребёт ногтем и громко сообщает:

— Фальшивка! У неё два очка втёрто! Должно быть пять-два, а выходит — три!

— Кто ставил? — требовательно вопрошает солдат. Волосатые кулаки сжимаются и разжимаются, но к поясу не лезут, игорная свара — безоружная.

Мгновение висит тишина, игроки припоминают расклад, а зрители ждут вердикта. Затем три лица поворачиваются к хуторянину:

— Так вот чья работа!.. — пронзительно звенит долгоносый. — А сидит-то как ангел!

Меньше всего крестьянин напоминает ангела.

— Н-ну… — выдавливает он, поднимаясь.

На него глядят с откровенными усмешками, все взгляды, сколько есть народу в зале, прикованы к нему, и во всех взорах читается одно и то же: «Жулик! Мелкий доминошный жулик!» Это невозможно стерпеть, уже не сипение, а хриплый рёв вырывается из горла, глаза вспыхивают кровавым огнём, исказившаяся личина поворачивается к противнику, грозя полувершковыми зубами. Под давлением вздувшихся мышц лопаются рукава кафтана, и бывший хуторянин предстаёт во всей красе и истином облике. Визг Рикты, появившейся в дверях с блюдом жареных вьюнов, заглушил все прочие звуки.

Врут свидетели, когда говорят, будто не завершивший трансформацию оборотень не может напасть. Откуда знать это фальшивым очевидцам, ежели ни один из них не остаётся в живых, чтобы потом рассказывать, как это было? Этот прыгнул ещё будучи почти человеком, так что защитный амулет, неведомо откуда возникший в руке носатого, не мог бы его защитить. Но за миг до того, Радим, ухватил ведро и выплеснул кипяток на заросший шерстью загривок.

Не крик, не вой, не хрип и не визг, а сметающий звуковой удар рухнул на чувства людей. Чёрная громада метнулась в облаке пара и, вышибив окно, исчезла. Меч наёмника разрубил пустое место.

Упавший со стула купец отползал, царапая пол подковками сапог. Длинноносый лежал без движения, бегущий оборотень сбил его с ног, хотя и не успел нанести единственного смертельного удара. Не захотел платить своей жизнью в обмен на жизнь обидчика, а быть может, просто одурел от боли.

— Ушёл! — злобно выдыхает воин. Теперь всем видно, что меч в его руке не простой, а густо исписан рунами. Никакой это не наёмник, оставшийся без места, а боевой маг, охотник за нечистью.

Длинноносый, тоже не шулер, а по всему видать — экзорцист, помощник, заставивший оборотня проявить себя, открывает один глаз и переспрашивает:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});