Божественные сказки - Андрей Ангелов

Тогда мне было 28. Хотя выглядел я старше из-за темной бороды. Я гордился тем, что я священник! Чёрный подрясник, на шее серебряный крест – на витом шнурке, на ногах ичиги, на голове – скуфья. В руке – спортивная сумка. Таким меня и увидел таксист.

Непосредственно перед зданием вокзала и на площади Трёх вокзалов царило обычное утреннее оживление. Множество автомашин ездили туда-сюда и куча людей двигались во всех направлениях. Сновали бомжи, крикливые дети гор, прогуливались милицейские патрули, невдалеке компания распивала винишко, а на дороге стояла девица в коротком красном платье, делая вид, что «голосует машинку». В воздухе физически ощущалась жажда наживы, запах грязного белья витал в атмосфере. Такой мне увиделась столица на пороге, коим для меня явился Ленинградский вокзал – наиболее вонючий и убогий из всех столичных вокзалов. Как ни странно… Однако я знал, что Москва – она совсем не помойка, здесь есть прекрасные парки с чистым воздухом, потрясающие музеи, не имеющие мировых аналогов, самые дорогие в мире магазины, великолепная архитектура и фееричная Тверская, а главное – тут живут люди, которые нигде такие не живут, кроме русской столицы.

– Здравствуй, Москва, – отдал я дань Пафосу. Переложил сумку в другую руку и огляделся. Знакомый таксист скучал неподалеку, лузгая семечки и проглядывая толпу пассажиров наметанным взглядом. Я подошел и в глазах таксиста промелькнула радость.

– Как ваше имя? – спросил я.

– Лёха я, – нарочито небрежно протянул таксист, пряча своё оживление.

– Значит, Алексей. Алексей, меня зовут отец Борис. И мне нужно попасть на Таганку. Точный адрес скажу. Это далеко?..

Я совсем не ориентировался в столичных расстояниях, и оставалось уповать только на порядочность таксиста. Он мог меня повезти на Таганку как через Измайлово, так и через Садовое кольцо. В первом случае ехать полдня, во втором случае – минут 10–15, если без особо пробок. И, соответственно, оплата проезда разная, не автобус ведь…

Таксист немного поразмышлял, на лице у него я прочел ожидаемую борьбу между хапугой и честным извозчиком.

– Обещаю вас возить не более получаса, – изрек он с ухмылкой. – Договорились?

* * *

Я вошел в парадные двери гостиницы через 36 минут. Сей дом временного поселения был рекомендован мне благочинным и находился прямо напротив храма Мартина Исповедника. Филипп был так любезен, что забронировал мне номер и дал денег на оплату. Сейчас нужно заселиться и записаться на прием к патриарху. Алексий второй, будь благословенны его труды, знает на какие рычаги надавить, чтобы прижать богонеприимцев! С этой мыслью я пересек уютный чистенький холл и приблизился к стойке портье.

– Я могу услужить? – поднялась из-за стойки девушка лет двадцати, с милым лицом. Природный румянец на щечках, пухлые губки, задорный взгляд карих глаз. Девушка меня не взволновала как мужчину, я просто отметил внешнюю миловидность. Также, как чуть позже разглядел и внутреннюю красоту портье. Я уже научился сдерживать порывы плоти. Впрочем, это мне только так казалось…

– Мне забронировали скромный номер, – ответил я после секундного молчания.

– Скажите фамилию?

– Радостев… Борис.

– Да вы что!.. – удивилась портье и более внимательно оглядела меня. До сего мгновения я являлся в её глазах просто клиентом, но сейчас стал объектом какого-то другого внимания. Какого именно, пока понять было сложно. Девушка проглотила вопрос, склонилась над журналом регистрации, чиркнула там галочку:

– Документ! – попросила немного возбужденно.

Я достал из сумки и подал паспорт. Портье его взяла, пролистала ухоженными пальчиками и… все-таки озвучила невысказанный вопрос:

– Отец Бориска, а вы ведь учились в Московской семинарии!.. – девушка не выговаривала букву «р», проще говоря, картавила. Мозг отметил это автоматически, так как моё сознание отдало дань изумлению:

– Да… – ответил я с паузой. – Я учился здесь один год. После оформил перевод ближе к дому…

Девушка смотрела на меня заворожено, так смотрят на икону. Мне стало неловко.

– Вы учились с Шустриковым Виталиком! – сказала она утвердительно.

Я хорошо помнил Виталия. Толстый весельчак, голову коего постоянно туманили шутки и прибаутки. По окончании курса ректорат сделал вывод, что Шустриков – отличный студент, но для священника слишком несерьёзен, по своей конституции. Поэтому как духовный лидер он бесполезен. Меня тогда поразило, что взрослый мужчина плачет из-за отчисления. И я пошел в ректорат, и доказал, что священник с природным чувством юмора – это гораздо лучше, чем священник без оного…

– Да, – ответил я. – Виталий один раз мне здорово помог. Я написал курсовую работу «Русская Православная Церковь в годы ВОВ». И не мог найти доступную моим средствам машинистку, а Виталий…

– Виталик попросил меня перепечатать три тетрадки – тот самый ваш курсовик! – воскликнула портье. – Я его родная сестра. Виталик сказал, что он ваш должник и это самое малое, что мы можем для вас сделать!

Личное участие в судьбе студента Шустрикова я не афишировал. Но, вероятно, добро не может быть безликим… и тайное становится явным, хочешь ты сего или нет. По Божьей воле.

– Мы, вроде, встречались… – улыбнулся я. – Тогда вы были совсем ребенком… Кажется, вас зовут Эвелина?

– Эльвира! Мне тогда было пятнадцать!.. – портье придвинулась к стойке и шепнула. – Ваш курсовик я запомнила навсегда! Он – шедевр православной литературы!..

– То же самое сказал мой преподаватель – архиепископ Амвросий, – успел ответить я, до того как покрылся краской. На расстоянии полуметра от моего лица – находилось лицо девушки. Я чувствовал её нежный запах и ощущал трепет тонкой кожи. Глаза Эльвиры сияли, а ароматные губки подрагивали. Я почувствовал, как… у меня под рясой вырастает гормон счастья. Протекло несколько мгновений.

– Вот так встреча! Я вас хотела увидеть ещё тогда, но вы уехали… – лукаво улыбнулась портье. Моё смущение она наверняка почувствовала. Я опустил взгляд и… упёрся прямо в эротичную ложбинку декольте! Ложбинка благоухала и манила ткнуться в неё носом. Это было чересчур! Я глубоко выдохнул и послал ко всем чертям свою самческую сущность.

– Именем Божьим, заклинаю! Уйди похоть, – мысленно произнес я. Помогло. Сердце стало биться медленней.

– А Виталий где сейчас? – спросил я спокойно.

Портье уловила во мне внутреннюю перемену. Её глаза мерцнули сожалеюще.

– Виталик служит в Храме на Покровке! – бойко сказала она, отстраняясь назад.

Повисла пауза. Передавать дежурные приветы мне было как-то неудобно, а Эльвира расспрашивать далее не спешила. Так мы стояли друг против друга, и молчали.

– Сейчас я вас оформлю, – наконец, вымолвила портье несколько расстроено, как мне показалось. Она села и начала заполнять учетную карточку клиента.

2. Православная любовь и ненависть

Кровать, тумбочка, стол и два стула. На столе – пустой графин и два стакана. Душ в номере, но туалет общий, в коридоре. Мой номер. Через окно второго этажа виден величественный храм, во дворе его три пасхальных яйца, каждое в полтора человеческих роста. Храм Мартина Исповедника, где мне вскоре начертано было стать предстоятелем. Почему вообще я стал священником?.. Мои родители – это обычные учителя, мама преподавала русский язык, отец – историк. Интеллигенты. Пойти по их стопам мне помешала дворовая компания и юношеское сознание того, что грех – есть признак крутости. Я погряз в воровстве и распутстве. Бог меня миловал и в тюрьму я не попал. Зато попал в армию, которая (как родные надеялись) меня изменит в лучшую сторону. И сам я надеялся тоже.

В армии я повзрослел. Вернувшись на гражданку, поступил в институт, на исторический. Я не хотел работать руками, и значит – надо было учиться. Но… вскоре я набил морду своему декану, который был гомосексуалистом и хотел меня «склеить». Меня без разбирательств вышвырнули из ВУЗа. Я лежал и плевал в потолок, жизнь потеряла смысл… А однажды на улице я увидел, как пять отморозков, в разноцветных чулках на головах, избивают странного мужчину – в черном платье, с бородой и с крестом на груди. При мне ребята свалили бородача на пыльный асфальт и стали запинывать. Яростно, со всей силы и зло!

– Эй, отойдите от мужика! – попросил я. Чулочники не вняли. Мне пришлось одного из них оттолкнуть от жертвы. Тогда ребята набросились на меня – всей своей шоблой. Я служил в разведке армейского спецназа, где меня научили драться. Через несколько секунд трое из засранцев слабо шевелились на асфальте, а двое убежали. Я помог бородачу подняться и сказал, что за его побои ублюдки заплатили.

– Ты не прав, – слабо улыбнулся бородач. – Они не ублюдки, а хорошие люди, зря ты на них так… И бить не надо было…

– Какого хрена? – не въехал я. – Мне в смысле их вернуть сюда?

– Блаженны плачущие, ибо они утешатся,[1] – ответил бородач и потерял сознание.