Мир колонизаторов и магии (СИ) - Птица Алексей

— А-ха-грх-кхм. Пчхи, ахгррр. Блин, что это?

Сергей окончательно проснулся и тут же ощутил, как волна жара накрывает его полыхающую квартиру. Потихоньку горел диван, горели старые, ещё бабушкины шторы, бумажные обои, шкаф, комод и все деревянные двери.

Сообразив, в какую переделку он попал, Сергей отчаянно заметался в поисках выхода, но было уже поздно, огонь пылал везде, он стал обжигать его тело своим горячим дыханием. В поисках выхода, Сергей успел открыть балконную дверь, но приток свежего воздуха только добавил ярости огню. От полученных ожогов его разум помутился, он запаниковал, не в силах найти выход из квартиры, полностью заполненной дымом и огнём. Споткнулся об незамеченный им стул и упал. Порыв пламени накрыл его с головой, от невыносимой боли он закричал, а потом потерял сознание и погиб.

Его душа, покинув бренное двадцативосьмилетнее тело обычного фрилансера, устремилась ввысь, туда, где и было её место, и где собирались души всех людей, для последующей реинкарнации. Но, по природе своей, она несла тот же отпечаток лени, что и её бывший владелец, и, неторопливо направляясь к месту сбора, она застряла где-то на полпути между этим миром и тем, о котором мы ничего не знаем.

Заблудившись в пространстве и перепутав время и мир, она внезапно ощутила родственное ей по духу свободное тело, которое уже оставила своя душа, и устремилась вниз, чтобы занять так кстати освободившееся тело, которое, она чувствовала, ещё держалось за этот мир последними искрами жизни.

Нырнув в только что освободившееся от своей души тело, душа Сергея Воронова быстро освоилась, найдя, что оно ей подходит, и даже больше, чем прежнее, после чего окончательно растворилась в новом сознании, переместив сознание Сергея из пространственно-временной периферии. Впопыхах, занимая тело, сознание Сергея случайно стёрло только одно качество, присущее Шебутному, и этим качеством была лень.

— Агрхм, апчхи!

Медленно поднимая тяжёлые веки, Сергей открыл глаза, не понимания, ни где он, ни кто он, ни, наконец, что он. Эрнандо Хосе Гарсия-и-Монтеро, так его, кажется, сейчас звали, пришло осознание себя.

— Эй, ты! — и его сильно пнули старым растрескавшимся башмаком, — хватит прикидываться дохлым, очнись, малыш! И перейдя от ног к рукам, его стали хлестать ими по лицу.

Голова болталась из стороны в сторону, не в силах оказать ни малейшего сопротивления. Сергей Воронов не понимал, что происходит. Какой Эрнандо? Какой ещё Гарсия? Где он? При чём здесь он? И зачем его бьёт какой-то урод?

Получив ещё один удар по лицу, он, так и не открыв глаз, снова потерял сознание. Очнулся уже ночью, от доносившихся звуков рыданий. Приподняв тяжёлую голову и оглянувшись вокруг, он увидел, что лежит на полу огромной церкви, а вокруг него сидели, стояли и лежали женщины и дети, их плач и заставил его очнуться.

Вместе со звуками к нему вернулась и боль, но она исходила не от побитого лица, а от ног. Неловко вывернув шею, он обнаружил, что его ступни представляют собой сплошное обгоревшее мясо. Там, где коже повезло больше, вздувались огромные пузыри, наполненные жидкостью, там, где ожоги были гораздо сильнее, запеклась чёрная корка, заменяя полностью сгоревшую кожу.

Кто-то попытался облегчить его страдания, смазав ступни небольшим количеством неизвестной ему мази, но этого было явно мало. Очнувшись, он застонал от пронзительной боли, на этот звук к нему опустилось лицо рядом сидящей женщины.

— Эрнандо! Ты меня слышишь?

— Да!

Слова, которые вылетели изо рта, не были словами русского языка, и английскими они тоже не были, его он худо-бедно знал. Они вообще были ему не знакомы, но он говорил на нём. Как это могло случиться, и при чём тут Эрнандо?

Но факты говорили сами за себя. В недоумении он осмотрел своё тело, стараясь не реагировать на мучительную боль. Это ему дорого стоило. Издав ещё один нечленораздельный вопль, он откинулся обратно на каменный пол, застеленный какой-то тряпкой, на которой и лежал.

— Эрнандо, не вставай, ты ранен! Тебя пытали! Подлые пираты, будьте вы прокляты! — в гневе женщина подняла вверх сжатый кулак и зарыдала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Пираты?! Что за хрень? Эрнандо? Я теперь Эрнандо? Церковь? Испанский? Боже, я же говорю по-испански! Точно!

В голове стала складываться неприглядная картинка. Во-первых, моё тело моим уже не было. Это было тело подростка лет двенадцати-тринадцати, и оно было гораздо меньше моего, а также обладало необычной для меня полнотой. Этакий раскормленный малыш. А ведь я всегда был худым, как щепка, из-за чего вечно выслушивал насмешки со стороны одноклассников, а потом однокурсников и однокурсниц.

А теперь я был больше похож, нет, не на малыша, а на Карлсона, только вот, вместо пропеллера, в ж… ниже спины у меня были обожжённые ноги. Я ведь помнил, как горел в своей квартире! А где я сейчас? И почему меня зовут Эрнандо, а не Хуан. После всего, что со мной случилось, не иначе, как Хуаном, меня назвать было нельзя.

Бонус, приобретенный в качестве подросткового тела и лишнего веса, судьбе не засчитывается. Я, кажется, не просил! С другой стороны, мог вообще попасть в женщину, и потом что бы я делал со своею сущностью? Ненавидел, или получал удовольствие, хватая себя за грудь?

Скорее, ни то, и ни другое. В том, что мою душу забросило в чужое тело и в параллельный мир, я уже не сомневался. Боль хорошо прочищает мозги, даже такие ленивые, как у меня. Я попал, как минимум, в прошлое, но вот некоторые особенности этого мира меня уже начали настораживать.

Недалеко от меня, неизвестная мне пожилая женщина делала над другим пострадавшим неясные пассы рукою, бормоча при этом молитву. Всё бы ничего, но я ясно видел в полутьме слабо освещённого помещения, как с её губ слетали светящиеся сгустки материи.

А если присмотреться, то можно было заметить, как слова, которые она говорила, трансформировались из слабого звука в светящиеся символы и, опустившись на тело больного, медленно проникали в него. Удивительная жизнь, мать моя — женщина.

А кто, кстати, моя мама? Я же подросток, могу я спросить, кто моя мать, или нет? И где мой, с позволения сказать, отец? Чтобы никого не задеть, какого овоща он не защитил меня? Или, как настоящий мужчина, он всё бросил и побежал спасать другую семью? А то и вовсе, сделал дело, посчитал себя молодцом, а ребёнка — неудачным экспериментом, и свалил в дальние дали, только его и видали?

С этим делом надо было срочно разбираться и, не обращая внимания на боль, которую я от груза свалившихся на меня проблем несколько подзабыл, я спросил у доброй женщины, которая нависала над моим лицом своей грудью.

— Кто вы? И где моя мать и отец?

— Ты что, Эрнандо, ничего не помнишь? Несчастный малыш, эти пираты пытали тебя, я видела, как ты мучился, когда они смазывали твои пятки маслом, а потом поджигали их. Ты всё забыл от шока.

Действительно, тут немудрено всё забыть от такого… И как я ещё остался в живых. Да, похоже, этот Эрнандо в живых и не остался, а вместо него я прилетел. И не надо меня называть Эрнандо, зовите Карлсон, просто Карлсон, который живёт, а где это я живу всё-таки?

— Где я?

— Ты в городе Панама, в церкви святой Анны. Нас загнали сюда пираты этого исчадия дьявола Генри Моргана, и теперь мы все ждём своей незавидной участи. Твоя мать, добрая женщина и верная супруга, уже два года как потеряла твоего отца Хосе Мигеля Гарсия-Санчес. Он ушёл на своём корабле в море, на острова Товаго и Тавагилья, и не вернулся, а вместе с ним уплыли и все ваши деньги, на которые он купил множество товаров.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— ???

— Он был купцом и моряком, твой отец, одним из самых известных в Панаме. Твоя мать, Мария Анна Монтеро-Гомес, долго горевала о нём. Но ничего поделать не могла. Ты был единственным ребёнком в вашей семье.

Слушая её очень внимательно, я постепенно ужасался, это куда же я попал, в семнадцатый век, получается? Интересные дела творятся, святые угодники. Боже, что я несу, какие святые угодники, я же, как и большинство молодёжи, практически атеист, не верю ни во что, а во что верю, того и сам не понимаю.