А Воробьев стекло не выбивал - Юрий Яковлев

"А Воробьев стекло не выбивал!" Сперва на него сердились, с ним спорили. Потом привыкли и стали воспринимать его слова как шутку.

Прошли годы. Уже давно ребята из нашего класса перестали бить стекла. А самый главный стеклобой Воробьев отпустил усы - жиденькие, рыжие усишки и очень гордился ими. Холил и лелеял...

Наступил выпускной вечер. Все пришли в школу нарядные, возбужденные. Очень шумели, чтобы заглушить грусть. Все произносили речи, как взрослые. Учителя тайком смахивали с глаз слезу и говорили, что лучше нас не было и не будет. И вот тогда "средь шумного бала" неожиданно поднялся наш Марк Порций Катон Старший и сказал:

- А Воробьев стекло не выбивал!

Все засмеялись, решили, что теперь-то это шутка. И ждали, что наш римлянин тоже засмеется. Но на его лице не было лучиков смеха:

глаза смотрели напряженно, а сам он был очень серьезен, И все почувствовали, что он не шутит. На прощальном вечере у него оставалась последняя возможность доказать свою чудаковатую правоту.

- Честное слово... не выбивал...

Его голос дрогнул. Пальцы на руках задвигались: он пытался сжать их в кулак, а они, как на пружинках, распрямлялись. Ребята притихли, а наш маленький директор с розовой безволосой головой спросил:

- Послушай, Семин, чего ты добиваешься?

- Правды, - сказал Семин.

- Это было так давно...

- У правды не выходит срок.

- Но правда эта выеденного яйца не стоит, Маленькая правда.

Мой друг твердо посмотрел в лицо директору и сказал:

- Правда не бывает маленькой. Правда всегда большая. Меня так дома учили. Стоит один раз изменить правде, и тогда уже не остановишься... Воробьев стекло не выбивал!

И тогда поднялся Воробьев и, прикрывая усы ладонью, словно стесняясь их, сказал:

- Не выбивал. Я в тот день в футбол гонял на соседнем дворе.

А в школе меня не было.

- Кто же выбил злосчастное стекло? - вырвалось у директора.

- Если по правде, то я, - сказал длинный парень, за свой рост прозванный "Верстой".

Так закончилась эта малозаметная история. Но все собравшиеся в актовом зале вдруг почувствовали облегчение, словно после тяжелого знойного дня припали губами к холодному роднику.