Пообещай мне весну - Мелисса Перрон

и кисточки, отменила вернисаж в Нью-Йорке. Этьен еще не знает. Честно говоря, я побаиваюсь его реакции.

Я рассталась с Фридрихом, хоть он и был против. Он только что звонил, поздравлял. Мы любим друг друга, но я не такая, как он думает. Не терпится тебя увидеть.

Фабьена

Вечером мне совсем не хотелось спать, хотя тело и голова налились свинцом. Сидя на подоконнике, я смотрела на вибрирующий мобильник. Меня всё поздравляли и поздравляли, а мне в день моего тридцатилетия хотелось сидеть одной в темноте.

Я пыталась понять, как же так получилось. Я много работала последние пять лет: писала и продавала картины, но никогда не уставала, это было моей страстью. Скорее дело в чувстве пустоты, которое постепенно занимало во мне все больше места, а я и внимания не обратила.

Мне часто напоминали о том, как мне повезло быть материально обеспеченной. Я же не видела связи между достатком и душевным покоем. Мне было плохо без всяких объективных причин, и с тех пор, как это началось, мне просто хотелось исчезнуть.

В шесть утра я внезапно подскочила: болела шея, потому что я заснула сидя, а еще мне казалось, что за мной наблюдают. Снаружи на подоконнике сидел мой красавец кот. Не знаю, давно ли он так наблюдал за мной, но он совсем не шевелился.

Я встала и отправилась искать ему завтрак. Если бы я закричала в холодильник, наверняка услышала бы эхо. Внутри все было совсем грустно: из того, что там завалялось, не сотворил бы чуда и самый опытный повар. Я натянула сапоги и вышла на улицу в пижаме.

– Ну что, приятель, как всегда вовремя? Мне почти нечего тебе дать: два ломтика ветчины и теплое молоко, буквально на донышке. Думаю, назову тебя Петрушкой. Просто это напоминает о лете.

Бедняга страшно проголодался, на улице был сильный мороз. Пронизывающий холод хорош тем, что замораживает даже желание плакать. Чертово желание плакать.

Посмотрев на окружающий меня бардак, вчерашний дрянной кофе и хлебницу с двумя засохшими кусками хлеба, я схватила пальто и ключи. Я не знала, куда отправляюсь, но решила уйти.

Звонок издалека

Был сильный гололед, и всякий раз, как я тормозила, машина превращалась в конькобежца, скользящего до полной остановки. Я всегда боялась водить, особенно зимой, из-за аварии, в которой погиб отец. На улицах не было ни души. Только собачники отважились выйти ранним субботним утром в такой лютый мороз. Несколько минут я ехала сама не зная куда, пока голодный желудок не начал рулить за меня. Припарковавшись у «Café du Mont», я глубоко вздохнула. Его хозяйка Джулия встретила меня так, будто мы сто лет не виделись.

– Фабьена! А я, было, начала беспокоиться! Фридрих уже несколько недель приходит один. У тебя работы полно, милая? Вон он там сидит, в глубине. Не знаю, почему он всегда выбирает дальний столик: народу-то в это время нет! Сейчас принесу два кофе.

Я не сразу поняла, о чем речь. А когда осознала, не смогла сделать ни шагу. Так и стояла между столами: шапка набекрень, растрепанные волосы и распахнутое пальто, не скрывающее, что я еще в пижаме. Стыд кусал больнее мороза и собирался пожрать меня полностью.

Фридрих явно думал о том же. Как же он был красив – блондин с прямым, как школьная линейка, носом! Мне всегда казалось, что длинный нос – гарантия успеха, как будто он выполняет роль штурвала на лице. На собственный крошечный нос фасолинкой я рассчитывать отказывалась: такой направления не задаст.

Я медленно подошла к его столику.

– Привет…

Теперь стыд меня уже переваривал, так что я, вероятно, стала прозрачной: Фридрих продолжал читать в газете раздел некрологов – нашу общую любимую рубрику.

Я прокашлялась, чтобы говорить чуть громче, и показала пальцем на газету:

– Ну что, как они поживают? Полный порядок?

Я пыталась шутить, но ничего не получалось. Я села за столик напротив него. Унизительно, что он не замечал меня. Джулия, наблюдавшая всю эту сцену, положила перед нами меню – так, будто это гранаты, готовые взорваться в любую минуту.

Ситуация напоминала сцену из фильма: за горами вставало солнце, я сидела в ресторане одетая в пижаму, напротив любимого человека, которого только что бросила. Спустя несколько минут Фред наконец-то снизошел до того, чтобы взглянуть на меня. Он выглядел как диктор на телевидении, собирающийся рассказать плохие новости.

– Мне звонила Анна.

– Из Аргентины?

– Из Парижа, из Мексики, из Сан-Паулу – разве это что-то меняет? Мы волнуемся за тебя!

Мне хотелось изобразить смех, сказать, что мне бывает трудно в это время года, нет вдохновения. Что ради этого не стоило звонить издалека. Мне хотелось успокоить его, но сил притворяться не было.

На салфетку капнули слезы. Логотип ресторана стало трудно разобрать.

– Я здесь с шести утра. Уже месяц прихожу каждую субботу. Подумал: когда у тебя в холодильнике вообще ничего не будет, я наконец тебя увижу.

– Я не понимаю… Как Анна могла позвонить тебе из-за этого? Она же не читала моего последнего письма, я отправила его вчера.

– Видимо, она достаточно хорошо тебя знает и поняла, что с тобой что-то не так.

Я смотрела на Джулию, которая теперь работала стрелочником, провожая клиентов ресторана от входа к самым отдаленным от нас столикам. Она выразительно подмигнула: ей хотелось помочь нам поговорить наедине.

– Я вчера ходила к врачу. У меня депрессия.

– Не стану делать вид, что удивлен: я давно догадывался. Одного только не понимаю: почему ты меня прогнала? «Подожду, пока станет лучше, а там посмотрим»? Я тебе нравлюсь, только когда все хорошо?

Ну разве это так сложно было понять? Во мне не осталось ничего привлекательного, ничего, что могло бы его возбудить. Я представляла, как он тратит все свои силы ради того, чтобы вернулись мои, и чувствовала себя виноватой. Я больше не знала, кто я, чего хочу, как дожить до конца дня. Разве я могла быть ему хорошей парой в таком состоянии?

– Ты заслуживаешь большего.

Фред нахмурился:

– Ты права.

Он встал, чмокнул меня в лоб и ушел.

Луиза Лебон, чемпионка по экстремальному сплаву

Умиротворенность этого места пленила меня еще в прихожей. Запахи дерева и смолы напоминали о лесе, в котором мы гуляли с Фридрихом.

Кабинет психолога, которого мне посоветовали, находился в старинном здании, и мне это понравилось. Приемная была скромной; на этажерке, заставленной комнатными растениями, стояло маленькое радио, и, пока я ждала свою очередь, тихо играла моя любимая песня. Это был знак. Какой? Я не знала, но мне нужно было найти хоть что-то положительное в этом утре.

Я любила приходить заранее, чтобы немного освоиться в незнакомом месте. Шкаф здесь ломился от книг. Я встала, закрыла глаза и провела пальцем по корешкам, пока не остановилась на одном. Сняла книгу с полки и прочла название: «Кто вы?».

– Фабьена?

Я вздрогнула. Луиза Лебон была готова меня принять. Я поднялась за ней по лестнице, от наших шагов громко скрипели ступени. Ее кабинет был совсем не такой, как я представляла в ожидании встречи: светлый и уютный, полная противоположность моему настроению.

– Здравствуйте, меня зовут Луиза. Если вдруг вам станет нехорошо, если вы почувствуете недомогание, сразу дайте мне знать. Наши встречи не должны быть пыткой, и я надеюсь, что смогу помочь вам почувствовать себя лучше. Видите, у меня всегда есть горячий чайник, много травяного чая на выбор и кружка для вас.

Луиза была высокой блондинкой лет пятидесяти, с настолько проницательным взглядом, что ей не требовалось много знать о вас, чтобы сразу все понять. Волосы были прихвачены золотистой заколкой, туника в цветочек танцевала вокруг нее при малейшем движении. Казалось, она была одета в свой лучший майский наряд. На ее фоне я выглядела еще более запущенной.

Я впервые пришла к психологу и не знала, что делать. Тратить ее время зря не хотелось, я ведь сама решилась записаться к ней. Я надеялась, что у нее получится помочь мне превратить слезы в слова, а потом – в воспоминания.

– Я наткнулась на книгу в вашей библиотеке – «Кто вы?»… Я не знаю… Я больше не понимаю, кто я…

Меня душили слезы. Я пробыла у нее только несколько секунд и уже не знала, что сказать. Жестом я показала, что мне нужно время, чтобы взять себя в руки.

– Не спешите, Фабьена, у нас целый час впереди. Не торопите себя. Если в первую встречу вам говорить трудно,