Рейтинговые книги
Читем онлайн Скуки ради - Максим Горький

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4

- Вот и спасибо! - сказал Гомозов. - Три рубахи, по гривеннику штука, стало быть - тридцать копеек следует тебе... Верно?

- Да уж так... - ответила Арина.

Гомозов задумался и долго молчал.

- А ты какой губернии? - спросил он наконец женщину, все время смотревшую па его бороду.

- Рязанской... - сказала она.

- Издалека! А сюда как же попала?

- А так... одна я... одинокая...

- От этого и дальше можно зайти... - вздохнул Гомозов.

И снова они долго молчали.

- Вот и я тоже. Нижегородский я, Сергачского уезда... - заговорил Гомозов. - Вот и я тоже один, весь тут. А было у меня хозяйство, жена тоже была... дети - двое. Жена умерла в холеру, а дети просто так... А я того... замотался с горя. Да-а... Потом пробовал опять устроиться - ан нет, развинтилась машина, не работает. Ну и пошел... на сторону, стало быть, со своей дороги... вот и бьюсь третий год уж...

- Плохо, когда нет своего гнезда, - тихо сказала Арина.

- Еще бы!.. Ты вдовая, что ли?

- Девка...

- Где уж, чай! - откровенно усомнился Гомозов.

- Ей-богу, девка, - уверила его Арина.

- Что же замуж не вышла?

- Кто возьмет меня? Безо всего я... кому корысть... да и с лица некрасивая...

- Да-а... - задумчиво протянул Гомозов и, поглаживая бороду, стал пытливо смотреть на нее. Потом справился, сколько она получает жалованья.

- Два с полтиной...

- Так. Ну... значит, тридцать копеек тебе с меня? Вот что... ты приди-ка вечером за ними... часов этак в десять, а? Я тебе и отдам... чаю попьем, поговорим скуки ради... Оба мы одинокие... приходи!

- Приду, - просто сказала она и ушла.

Потом, придя к нему аккуратно в десять часов вечера, ушла от него уже на рассвете.

Гомозов больше не звал ее к себе и тридцати копеек ей не отдавал. Она сама явилась к нему, тупая и покорная, пришла и молча стала перед ним. Он, лежа на койке, посмотрел на нее я, подвинувшись к стене, сказал:

- Садись.

А когда она села, объявил ей:

- Ты вот что, - храни это в секрете. Чтобы никто ни-ни! А то мне будет нехорошо... я не молоденький, да и ты тоже... Понимаешь?

Она утвердительно кивнула головой.

Провожая ее, он дал ей свою одежду для починки и опять напомнил ей:

- Чтобы ни одна душа - ни-ни!

Так они и зажили, пряча от всех свою связь.

Арина прокрадывалась к нему по ночам чуть не ползком. Он принимал ее снисходительно, с видом властелина, и порой откровенно говорил ей:

- А и дурна же ты с лица!

Она молча улыбалась ему бледной, виноватой улыбкой и, уходя от него, почти всегда уносила с собой какую-нибудь работу, данную им.

Виделись они не часто. Но иногда Гомозов, встречая ее где-нибудь на станции, вполголоса говорил ей:

- Приходи сегодня...

И она покорно являлась к нему с таким серьезным выражением на своем рябом лице, как будто пришла затем, чтобы выполнить долг, важность которого стала понятна ей.

А когда шла домой, то на лице ее уже снова была обычная ему мертвая мина виновности и испуга.

Порой она, остановясь где-нибудь в уголке или за деревом, подолгу смотрела в степь. Там царила ночь, и от сурового молчания ее на сердце становилось жутко.

Однажды, проводив вечерний поезд, станционное начальство устроило чаепитие в саду перед окнами квартиры Матвея Егоровича, в густой тени тополей.

В жаркие дни они часто делали так, - это все-таки вносило некоторое разнообразие в монотонность их жизни.

Пили чай и молчали, исчерпав впечатления, данные поездом.

- А сегодня жарче вчерашнего, - сказал Матвей Егорович, одной рукой передавая пустой стакан жене, а другой отирая пот с лица.

Жена, принимая стакан, объявила:

- Это от скуки кажется, что жарче...

- Гм! Пожалуй... действительно... Вот карты хороши в этом случае... но - нас только трое...

Николай Петрович повел плечами и, прищурив глаза, отчетливо произнес:

- Карточная игра, по выражению Шопенгауэра, есть банкротство всякой мысли.

- Ловко! - умилился Матвей Егорович. - Как это? Банкротство мысли... да-а! А кто сказал?

- Шопенгауэр, немец, философ...

- Фи-илософ? Мм...

- А что эти философы - в университетах служат? - полюбопытствовала Софья Ивановна.

- То есть как вам сказать? Это не чин, а... так сказать, природная способность... Философом может быть всякий... кто родится с привычкой думать и во всем искать начало и конец. Конечно, и в университетах бывают философы... но они могут быть и просто так... даже служить на железной дороге.

- И много получают те, которые при университетах?

- Глядя по уму...

- Но, если бы был четвертый, - премило бы мы повинтили! - со вздохом сказал Матвей Егорович.

И разговор оборвался.

В синем небе поют жаворонки, по тополям прыгают с ветки на ветку малиновки и тихо свистят. В комнате плачет ребенок.

- Арина там? - спрашивает Матвей Егорович.

- Конечно... - кратко отвечает ему жена.

- Оригинальная баба эта Арина; вы заметьте, Николай Петрович...

- Оригинальность - первый оттиск банальности, - как бы про себя говорит Николай Петрович, имея вид задумчивый и мыслящий.

- Как? - оживляется начальник.

И когда Николай Петрович вразумительно повторяет изречение, он сладко щурит глаза, а Софья Ивановна томным голоском говорит:

- Как вы хорошо помните то, что читали... а я вот прочитаю и на другой день, хоть убейте, ничего не помню... Вот недавно в книжке "Нива" прочитала что-то такое интересное, такое забавное, - а что? ни слова не помню!

- Привычка, - кратко объясняет Николай Петрович.

- Нет, это лучше этого... как его? Шопенгауэра... - улыбаясь, говорит Матвей Егорович. - Выходит, что все новое будет старым!

- И наоборот, ибо один поэт сказал: "Да, экономна мудрость бытия: все новое в ней шьется из старья".

- Фу ты, черт! Как это у вас... точно из решета сыплется!

Матвей Егорович довольно смеется, его жена мило улыбается, а Николай Петрович польщен и безуспешно хочет скрыть это.

- Кто это сказал насчет баналыюсти-то?

- Барятинский, поэт.

- А другое?

- Тоже поэт - Фофанов.

- Ловкачи! - одобряет поэтов Матвей Егорович и нараспев, с улыбкой удовольствия на лице, повторяет двустишье.

Скука как бы играет с ними, - на минуту освободит их от своих тесных объятий и снова обнимет. Тогда опять они молчат, отдуваясь от жары, увеличиваемой чаем.

В степи - только солнце.

- Да, так я заговорил об Арине, - вспоминает Матвей Егорович. Странная эта баба, смотрю я на нее и удивляюсь. Точно ее пришибло чем-то, не смеется она, не поет, говорит мало... пень какой-то. Но между тем она очень хорошо работает и так, знаете, возится с Лелей, так внимательна к ребенку...

Он говорит тихо, не желая, чтобы Арина через окно услыхала его слова. Он знает, что нельзя хвалить прислугу, если не хочешь, чтобы она зазналась. Жена перебивает его, многозначительно хмурясь:

- Ну, уж ты оставь... ты не все знаешь о ней!

Любви раба,

Я так слаба

В борьбе с тобой,

О демон мой!

тихонько и речитативом напевает Николай Петрович, отбивая такт по столу ложкой. Он улыбается.

- Что, что такое? Она... ну, ну, это вы уж врете оба!

И Матвей Егорович громко хохочет. Щеки у него трясутся, и со лба быстро стекают капельки пота.

- Это совсем даже не смешно! - останавливает его жена. - Во-первых, у нее на руках ребенок; во-вторых - видишь, хлеб какой? Перекис, подгорел... А почему?

- Да-а, хлеб действительно не того... нужно ей сделать внушение! Но, ей-богу! это... отого я не ожидал! Она ведь тесто! Ах ты, черт возьми! Но он, кто он? Лукашка? Я ж его высмею, старого черта! Или это Ягодка? А-а, бритая губа!

- Гомозов... - кратко говорит Николай Петрович.

- Ну-у? Такой степенный мужик? О-о? Да вы не того - не сочиняете, а?

Матвея Егоровича очень занимает эта уморительная история. Он то хохочет с увлажненными глазами, то серьезно говорят о необходимости сделать влюбленным строгое внушение, потом представляет себе нежные разговоры между ними и снова оглушительно хохочет.

Наконец он увлекается. Тогда Николай Петрович делает строгое лицо, а Софья Ивановна круто обрывает мужа.

- Ах, черти! Ну и посмеюсь же я над ними! Это интересно... - не унимается Матвей Егорович.

Является Лука и докладывает:

- Телеграп стучит...

- Иду. Давай повестку сорок второму.

Скоро он с помощником уходит на станцию, где Лука дробно отбивает в колокол повестку. Николай Петрович садится к аппарату, запрашивая соседнюю станцию: "могу ли отправить поезд No 42", а его начальник ходит по конторе, улыбается и говорит:

- А мы с вами вышутим их, чертей... все-таки, скуки ради, посмеемся хоть немного...

- Это позволительно!.. - соглашается Николай Петрович, действуя ключом аппарата.

Он знает, что философ должен выражаться лаконически.

Им очень скоро представилась возможность посмеяться.

Как-то раз ночью Гомозов пришел к Арине на погреб, где она, по его приказанию и с разрешения начальницы, устроила себе постель среди различного хозяйственного хлама. Тут было сыро и прохладно, а изломанные стулья, кадки, доски и всякая рухлядь принимали в темноте пугающие очертания; а когда Арина была одна среди них - ей было до того страшно, что она почти не спала и, лежа на снопах соломы с открытыми глазами, все шептала про себя молитвы, известные ей.

1 2 3 4
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Скуки ради - Максим Горький бесплатно.
Похожие на Скуки ради - Максим Горький книги

Оставить комментарий