Маршрут в прошлое - 2. (Будни НИИ Хронотроники.) - Александр Филатов

–        Вот и хорошо! А потом меня, нас, тут, обоих – ни для кого нет; до конца рабочего дня, Светлана Васильевна.

Академик взглянул в окно: низкое январское солнце в безоблачном голубом небе уже клонилось к закату. Потом Фёдоров перевёл взгляд на своего единственного гостя:

–        Давайте-ка, Пётр Николаевич, пока ждём чай с бутербродами, поговорим о том, что там у вас творится на бета-установке.

Едва Олялин окончил свой доклад, как, постучав в дверь, её отворила секретарша и быстрым шагом подошла к концу длинного, узкого стола для заседаний, составлявшего вместе со столом академика подобие буквы „Т“, туда, где сидел Олялин. Поднос она поставила прямо перед ним. Фёдоров при этом поднялся во весь свой немалый рост и сказал:

–        Спасибо, Светлана Васильевна. А теперь мы, с вашего позволения, запрёмся!

Секретарша, ещё стройная женщина лет пятидесяти, с округлым, чисто русским миловидным лицом и умными серыми глазами только кивнула и быстро вышла из кабинета. А Фёдоров, усевшись за „стол для заседаний“ как раз напротив Олялина, развернул на нём жёстовский поднос длинной стороной поперёк и предложил:

–        Давайте подкрепимся – разговор будет долгим!

Олялин, молча, со всё ещё мрачным выражением лица, взял бутерброд, затем положил его назад и схватился за ручку подстаканника, в котором находился стакан, почти до краёв наполненный янтарного цвета приятно пахнувшей горячей жидкостью. Стал не без удивления рассматривать этот антикварный предмет. Мелькнула мысль: „И где только Фёдоров берёт все эти давно вышедшие из употребления старинные вещи, которые ему так по душе?“

Не торопясь расправиться с бутербродом, академик бросал на своего визави короткие изучающие взгляды. Постепенно мрачность покинула лицо Олялина, а во взглядах, которые он временами кидал в сторону академика, вновь снова появились былые уверенность и юмор. Наконец, с закуской и чаем было покончено.

–        Ну, Пётр Николаевич, а теперь приготовьтесь к посвящению вас в тайну, которая известна всего лишь десятку человек на всей Земле… Впрочем, точное их число вам назовёт Виктория Петровна, которая ведает секретностью и к которой попадёт ваша расписка – только что подписанный вами документ.

________________

Читатель! То, о чём поведал Фёдоров своему новому сотруднику, стажировавшемуся в институте в течение года Олялину, тебе уже должно быть известно. Конечно, если довелось читать повесть „Тайна академика Фёдорова“. Во всяком случае, автор не станет здесь повторяться. Но Олялин услышанным от академика был поражён:

–        Так, значит установка „Бета“, хронотрон в действительности предназначен для изменения реальности?!

–        Нет, дорогой мой Пётр Николаевич! Ту установку, предназначение которой вы так не совсем удачно сейчас охарактеризовали, вы ещё пока не видели. Она у нас проходит под псевдонимом „Гамма-аппарат“.

–        Но как же… Но где же?.. Ведь я знаю весь институт…

–        Да нет, не весь… Что же, – усмехнулся по-доброму Фёдоров, – значит служба безопасности генерала Черепнина Олега Васильевича работает у нас „на пятёрку“!

–        Это что же? Выходит, что вся наша действительность, так сказать, – рукотворная?! А, следовательно, потому и непрочная?

–        Отчего же! В этом смысле - прочная, даже очень. Но не в случае злой воли… Кроме того, и преодолённая нами реальность, та реальность, когда человечество, прежде всего – наша Родина, все они катились в пропасть – это ведь тоже были процессы организованные, умышленно созданные людьми. Впрочем, по правде сказать, я до сих пор, несмотря на свои семьдесят с гаком и будучи чуждым социального расизма, не знаю: а можно ли таких людей и людьми-то считать – нет в них ничего от Бога, уж скорее – от дьявола… Ну, да, ладно! Во всяком случае, вам теперь понятна вся мера ответственности, которая лежит на институте, на всех нас. Сейчас она ложится и на вас:  уже легла.

–        Алексей Витальевич! Но ведь не бывает, чтобы изобретение долго оставалось не повторённым! Более того, известны случаи параллельного, независимого повторения изобретений. Вот Попов и Маркони, например!

–        Ну, коллега, пример явно неудачный: ведь Маркони был просто вор, тогда как Попов принципиально исходил из необходимости общедоступности для людей своего открытия; да и публиковал отчёты о своих работах он чисто по-русски – просто, открыто, широко, даже не пытаясь „застолбить“ своё авторство патентами! К тому же, радио было открытием логики и разума, если так можно сказать, тогда как наше…

–        Точнее – ваше!

–        Да, моё… неважно. Так вот, оно было прежде всего результатом тяжёлого стресса с дистрессом, той дезадаптации, „выбитости из колеи“, в которой автор открытия оказался, будучи неспособным и не желая адаптироваться к новым „рыночным“ условиям, лишившись всего – и в первую очередь – работы, возможности применить свою профессиональную квалификацию… Короче говоря, прежде всего – открытие бвло результатом того самого, вследствие чего в первые годы „реформы“, то есть, с 1992 года, частота самоубийств среди учёных возросла в 26 раз… Я говорю о преодолённой реальности. К тому же, мы с маршалом Шебуршиным специально изучали этот вопрос: нигде и никто ничего подобного не изобрёл. Наконец, массовое плюс умелое распространение сведений о том, будто бы ничто подобное невозможно – хорошее предупредительное средство против спонтанных поисков в этом направлении. Ну, не мне вам – психологу об этом рассказывать! И последнее. Знаете, как американцы тех прежних, враждебных нам США добились некоторых технических решений в области космонавтики? – Инженерам дали задание и при этом сообщили заведомую ложь: якобы русские уже этого достигли! И знаете – подействовало: советское, ещё не существовавшее изобретение, было „повторено“. Мы же действуем наоборот: и сообщаем о „безуспешности попыток“ и о „принципиальной невозможности“, и делаем это так, чтобы не пробуждать интерес к проблеме управления временем, а тушить его. И самое последнее – мониторинг, которым занимается один из ещё неизвестных вам отделов института.

–        Но… Это же масса людей, посвященных в тайну! Неизбежна опасность утечки сведений!

–        Ничего подобного! Не забывайте, во-первых, о нашем режиме секретности, когда, как говорится, „правая не ведает, что делает левая“ а, во-вторых, о наших методах подбора персонала. Вспомните свой год работы у нас! И ещё: когда-то, в преодолённой реальности, в конце восьмидесятых я работал по закрытой тематике в Калининградском университете; и вот, однажды, поехав в командировку в Черноголовку, что под Москвой, случайно узнал, что мы здесь, а Калининграде, идём параллельно с „черноголовцами“. Но, во-первых, и они, и мы исполняли одно и то же государственное задание; во-вторых, не было тогда должного подбора кадров – людей по-настоящему умеющих хранить тайну; в-третьих, и с режимом секретности при Горбачёве стало неладно – чем дальше, тем больше.

–        При Горбачёве?

–        Да, в преодолённой реальности, после странно и скоропостижно умершего Брежнева в течение двух лет сменилось ещё два руководителя СССР – бывший председатель КГБ Андропов и престарелый, тяжело больной Черненко, а с 1985 во главе Союза оказался избранник Андропова, ставленник мондиалистов, человек с „кляксой на лысине“ – „меткой дьявола“: огромным родимым пятном замысловатой формы. Именно Горбачёв сдал СССР врагу и довёл страну до расчленения в 1991 году. Самое интересное мне видится в том, что „горбач“ (как мы все его звали за глаза) открыто и не раз похвалялся и тем, что сознательно разрушал страну и в угоду мировой закулисе изменил общественно-политический строй, и тем, что делал это сознательно, причём – идя к этой цели „всю свою жизнь“!

–        Но почему же нам ничего об этом не известно? Хотя, да…

–        Вот именно, коллега!

–        Но неужели не было возможностей, то есть – иных способов исправить ситуацию?!

–        Трудно сказать… У меня, во всяком случае, точно – не было… А, к тому же, кругом здесь, вы меня понимаете, – Фёдоров обвёл рукой вокруг, – здесь были натовские войска… Страна разоружена… Вся верхушка – предатели и враги государства русского… Эх! Да что говорить!

–        Алексей Витальевич! Если можно – расскажите, пожалуйста. – попросил Олялин.

–        Ну, что же… Правда, я собирался сделать несколько позже, в другой раз, – Фёдоров взглянул на часы, – Но можно и сейчас…

Академик помолчал, то ли – собираясь с мыслями, то ли – подбирая подходящие моменту слова: