Хранилище - Оксана Кириллова

– Тебя встречала только бабушка? А остальные? – осведомилась я, поглощая уже вторую порцию мороженого.

– Еще мама была. А остальные не пришли. Видимо, я их не интересую, – без особой грусти заявила Глафира, и перед нами прямо из воздуха возник «заказанный» тетей абрикос.

– Все время хочу фруктов, – пояснила она, с жадностью набрасываясь на него.

– Вот бы и на Земле так: подумал о еде – и вот пожалуйста, – в который уже раз машинально позавидовала я.

– Одна из немногих привилегий Хранилища. Откровенно говоря, тут больше нечего делать, кроме как есть и болтать. И погода здесь комфортная – вроде как нежаркое и недождливое лето.

– Я, хм, заметила. А нас вы отсюда не видите?

– Какие замечательные вопросы ты задаешь. Оглядись вокруг, посмотри вниз – ты что-нибудь видишь? Может, своих спящих родителей?

– Нет… только земля и трава. Тупой вопрос, – согласилась я. – Но как тогда вы узнаете, что кто-то из нас к вам присоединился?

– Это ощущение ни с чем не спутаешь. Знаешь, эмоций-то мы, по большей части, не испытываем – на душе все время спокойно и тихо. А тут – как будто толчок какой-то вот здесь. – Она приложила руку к груди слева. – И образ того человека (родственника, друга, любимого) перед глазами встает… Передо мной возникла «картинка»: ты в детской кроватке с плюшевым медведем. Теперь этот образ возникает каждый раз, когда ты возвращаешься…

– С тех пор я несколько изменилась, – не могла не отметить я.

– …но картинка была такой расплывчатой, что я мгновенно поняла, в чем дело: ты умерла не до конца. Мне рассказывали, что такое редко, но случается, и тогда образ предстает нечеткий. Так бывает, когда у человека клиническая смерть. Знакомая говорила, что как раз после расплывчатого «видения» встречала у ворот свою дочь и едва успела поздороваться, как та опять исчезла. Видимо, откачали.

– Видимо? То есть вы вообще не представляете, что там с нами происходит? – спросила я.

– Иногда нам снятся сны о вас, – отозвалась Глафира, расправившись наконец с абрикосом. – Ты мне, кстати, часто снилась. Поэтому я легко тебя узнала. Мне очень захотелось тебя увидеть. Поэтому я закрыла глаза и вмиг переместилась прямо к воротам.

– Могла бы и не перемещаться?

– Конечно. Многие попросту игнорируют «призыв», если не особенно хотят встречаться с родственником. Или, к примеру, не знали его при жизни и почти не видели во сне, так что не чувствуют никакой необходимости… в конце концов, встречать или нет – наш выбор.

– Очевидно, увидеть меня необходимости не возникло больше ни у кого, – обреченно заметила я, а потом Глафира до утра «травила байки» на эту тему.

Одна ее здешняя знакомая приходила к воротам за своей первой любовью и обнаружила, что умершего также встречает его отец. При жизни они с ней недолюбливали друг друга: именно из-за него когда-то не состоялась свадьба влюбленных. Теперь эмоции, разумеется, свелись к нулю, и знакомая Глафиры охотно пообщалась бы с отцом любимого, если бы только могла на него смотреть: от его фигуры исходило такое нестерпимое сияние, что она буквально была не в силах поднять на него глаза. Выяснилось, что он попал в рай – знакомая Глафиры до сих пор не понимает, за какие такие заслуги. Приход сына он все же почувствовал и ненадолго переместился к Хранилищу, чтобы повидаться с ним.

– Наверняка скоро утро – надо заранее попрощаться, а то опять не успеем, – заметила я после пары-тройки подобных историй. – Завтра еще поболтаем. Наверное, есть свои плюсы в том, что я каждый день появляюсь у ворот заново: я, похоже, единственная, кого ты видишь постоянно.

– Да, и этому я рада, – сообщила Глафира. – Правда, ты всегда так резко исчезаешь… Когда это случилось в первый раз, я уж подумала, что ты больше не вернешься – как дочь той моей знакомой. Но когда твой образ опять «вызвал» меня к воротам, я поняла, что это не клиническая, а эмоциональная смерть – так было у одного моего…

– Послушай, – перебила я: времени оставалось действительно мало, а это меня интересовало – настолько, насколько что-то может интересовать лишенного эмоций человека. – Ты все через знакомых узнаешь… а с Богом не разговаривала?

Уже задав вопрос, я подумала, что знаю ответ. Люди сидят на траве и от скуки целыми днями едят. Землян не видят, болтают с кем придется. И такова участь большинства. Разве похоже, что Бог тут хоть во что-то вмешивается?

– Он у нас не бывает, – покачала головой Глафира. – Может, в рай заглядывает, а у нас-то Ему что делать… и, видимо, это Он решает, кого куда определить… но точно ничего сказать не могу.

А есть ли Он вообще? Неужели мы даже после смерти об этом не узнаем? С такой мыслью я проснулась (скорее, очнулась) в своей постели.

Я встала с кровати и лениво потянулась; во рту остался привкус мороженого и уже в ванной, подойдя к зеркалу, я обнаружила, что испачкала себе пломбиром пол-лица: к несчастью, он быстро таял и начинал течь. На всякий случай: вне Хранилища я в последний раз питалась мороженым месяц назад, а никак не накануне перед сном.

Два совершенно разных мира… но для меня они слились воедино. Что здесь, что там – покой. Никакой динамики – все застывшее, статичное. Ничего не происходит. Разве что погода там лучше…

… – А спиртное там можно заказать? – деловито спрашивает Лика, моя подружка.

Для нее я новоиспеченный писатель, неожиданно решивший сочинить байку о загробном мире.

– Нет. То есть может и да, но в этом не будет большого смысла. Там невозможно запьянеть, – объясняю я, параллельно заканчивая переписывать себе ее лекцию.

Хотя толку от моей добросовестности теперь мало – «автомат» мне уже не светит. Из-за Лики, между прочим. Ну и ладно. Заняться больше особенно нечем.

– Как странно. А… – Она понижает голос до шепота, потому что входит преподаватель. – А секс?

– Вот уж что им там точно как рыбке зонтик. Род-то продолжать незачем, потому и инстинкты притупились. Из-за этого многие обитатели Хранилища жалеют о том, что при жизни уделяли этой сфере много внимания и совершали всевозможные ошибки. Теперь-то им это кажется неважным и смешным. Им уже не понять самих себя.

– Что же им кажется важным?

– По большому счету… ничего.

Вот Лика удивится, когда узнает, что это вовсе не вымысел. Надеюсь, это будет очень нескоро. Да вряд ли мы там встретимся, чтобы это обсудить.

– А что они делают с утра до ночи? – продолжала любопытствовать она.

– Ну, начнем с того, что утра и ночи у них просто нет – всегда белый день. Ясно, без осадков, температура где-то плюс двадцать пять, легкий теплый ветер, – бесстрастно сообщила я. – А что они делают…

Я успела произнести «едят», прежде чем преподаватель сделал нам замечание.

«И не толстеют??» – написала подруга на полях моей тетради.

Раньше я бы на такое разозлилась. Теперь только зачеркнула ее вопрос синей ручкой и подписала рядом: «Нет».

– Вот это супер! Твори дальше, потом обязательно дашь почитать, – прочирикала Лика мне на ухо.

Отсутствие необходимости в бесконечных диетах, с которых моя анорексичная подруга не слезала лет с тринадцати, реабилитировало Хранилище в ее глазах. Даже несмотря на то, что там обесценивались «основные блага» человечества (а без описания секса и алкогольных вечеринок любая книга теряет всю прелесть и, соответственно, половину читательской аудитории).

Так считает большинство. Да плевать. Какая мне разница.

Иногда приятно осознавать, что я никогда не буду волноваться из-за чего-то до дрожи в коленях. Никогда не буду ни по кому тосковать. Вряд ли заплачу от обиды (раньше со мной это частенько случалось). Вот только привычный лексикон… никак не могу выбросить из него эти слова… а пора бы… сколько бы я их ни вычеркивала, они опять появляются…

…«люблю»…

…«ненавижу»…

«Мечта»

Однажды мне не захотелось возвращаться домой. Не то чтобы меня так уж прельщало Хранилище, просто там я чувствовала себя более… уместно, что ли.

– Скажите, а я могу остаться совсем? – спросила я.

Парень, обгладывавший куриную ножку, вытер руки об невесть откуда появившуюся салфетку и отозвался:

– Тебе здесь пока не место.

Со временем я начала общаться не только с Глафирой, но и с ее соседями (не знаю, как еще выразиться, хотя сразу возникают ассоциации с коммунальной квартирой). Чужих историй жизни я наслушалась на сто лет вперед. Рассказывать свою со временем поднадоело, но пресловутая вежливость требовала ответить хоть парой фраз на часовые излияния.

Я открыла для себя еще одно неоспоримое достоинство Хранилища: появляясь за воротами, люди автоматически «стирали» языковые барьеры между собой и другими. Ума не дам, как так получилось: возможно, я и сама не подозревала, что лопочу на каком-нибудь едином для всех «загробном» языке. Моими собеседниками часто оказывались иностранцы, никогда русского не знавшие – тем не менее, мы друг друга прекрасно понимали. Я осознавала это, только оказавшись снова на Земле, и обещала себе в следующий раз заметить, на каком языке там разговариваю я и со мной, но, попадая Туда, тут же забывала об этом. Видимо, не случайно – всех тайн мне знать пока не нужно.